Илья Дворкин - Взрыв
Сильно захотелось пить, нестерпимо захотелось, язык стал неповоротливым и шершавым. Никита встал, прошел по проходу в закуток между первым и вторым салонами — пристанище стюардесс.
Вибрация и грохот были здесь очень сильными. Но две авиадевушки разговаривали не повышая голоса и, кажется, отлично слышали друг друга.
Когда Никита вошел, обе удивленно и, как ему показалось, чуть испуганно взглянули на него, и Никита понял: говорили о нем.
— Дайте попить, — попросил он.
Обе поспешно потянулись к шкафчику, столкнулись руками, но не улыбнулись.
Одна молча открыла бутылку боржоми, вторая подала стаканчик. Две пары глаз серьезно глядели, как он пьет.
«Почему при мне люди перестают улыбаться? Или, может быть, у меня лицо такое, при котором не улыбаются?
— Девушки, у вас есть зеркало? — спросил он вдруг.
Они ничуть не удивились, одна молча раскрыла сумочку, вытащила зеркальце.
Никита внимательно, сосредоточенно стал разглядывать себя. «Лицо как лицо... Вот только глаза... Как у больного спаниеля... Но у спаниеля глаза карие, а у меня светлые...»
— Вы не знаете, у спаниелей бывают серые глаза? — спросил он.
Они изумленно переглянулись, одна чуть заметно отодвинулась.
— У кого?!
«Ясно. Теперь все ясно. Они думают, что я сумасшедший. А это не так? Нет. Не так. К сожалению. Возможно, для меня и лучше было бы на время выпасть из бытия, завернуться в безумие, как в кокон, а потом, когда вся горечь осядет, проклюнуться в жизнь другим, обновленным».
— Спаниель — это такая охотничья собака. Она похожа на сеттера, только поменьше, с длинными ушами до земли. Спаниели очень милые псы, — сказал Никита и попытался улыбнуться, — только все сплошь кареглазые.
— Вам очень плохо? — тихо спросила вдруг та, которая ругала его в Каспие. Он угадал вопрос по губам.
— Да, — сказал Никита.
Он повернулся, чтобы уйти, но она дотронулась до его руки.
— Хотите еще? Очень свежий боржоми.
«А ты лучше, чем я думал. И эта подтянутость, и стройные бедра, и костюм, сидящий как перчатка, — все это совсем неплохо. Просто работа у тебя очень тяжелая, И ты немножко устала от нее, и в жизни, наверное, у тебя не все ладно, даром что красивая. Иной раз красивым еще трудней».
— Хочу, — сказал Никита и взял стаканчик, — прекрасный боржоми. Большое спасибо.
Он ласково сжал ей руку повыше локтя. Она чуть прикрыла веки — ответила.
Никита ушел.
Яя появился через два месяца, когда Никита решил, что уж никогда его не увидит. Такой же угодливый, суетливый и противный. Да и с чего бы ему перемениться за столь короткий срок?
И на этот раз он помогал грузчикам. Нет, Никита все-таки не забыл того мимолетного, тяжелого взгляда шофера, когда он передал ящик с мазутной пятерней в другую машину.
Ваня Федотов по-прежнему ходил по пятам за караван-баши, а Никита отмечал те ящики, которые тот таскал самолично. Но ящики были одинаковые, и точно запомнить нужные ему было невозможно.
Никита примерно отмечал места, куда ставил свою ношу Яя. Он напряженно вглядывался, но никакой пятерни на ящиках не было.
«Я становлюсь маньяком», — подумал Никита. И расхохотался, когда Таня, которой он рассказал о своих сыщицких бесплодных опытах, повторила эту фразу слово в слово.
— Никита, ты становишься маньяком. Не пришлось бы тебе менять профессию, — сказала она. — Таможенник с манией подозрительности — это ужас. Профессиональная непригодность.
— Таможенник должен быть подозрительным.
— В нормальных, разумных пределах. Если к этому есть веские основания.
— А пятерня?
— Господи, да ты же сам говорил, что проверил этот дурацкий ящик и ничего не нашел! Думаешь, шоферы и грузчики, прежде чем начать работать, отмывают руки, как хирурги?
— Ладно, я сделаю еще один опыт. Посмотрим.
Он проделал этот опыт. Но эксперимент провалился. Наградой экспериментатору были насмешки.
Было так.
Для контрольной проверки Никита взял те ящики, которые самолично отгружал Яя. Он ничего не сказал Авезу, и тот очень удивился, когда Никита вывалил из одного ящика все сухофрукты и проверил чуть ли не каждую урючину. Ничего не было. Упаковать вновь, как было, Никита не сумел — около трети урюка не влезало обратно.
— Ящик испорчен. Некондиция, — насмешливо констатировал Авез.
— Составим акт. Высчитаем из моей зарплаты, — буркнул Никита.
Он был зол на самого себя, но упрямство, о котором он даже не подозревал, заставляло его действовать дальше.
Семь бед — один ответ.
И Никита провел свой опыт.
За грузом автоколонна пришла через два дня.
И снова первым влетел, сияя, как победитель автогонки, тот шофер. Никита уже знал его имя.
Керим Аннаниязов, Аннаниязов Керим.
В паре со своим грузчиком он погрузился первым. Никита наблюдал. Из тех ящиков, которые отгружал Яя, в машину Аннаниязова попали два или три. Не больше.
И те перемешаны в кузове с другими. Никита не смог бы отыскать. И все же, стиснув зубы, он решился на свой опыт. Подошли еще три отставшие от колонны грузовика. Никита подозвал Бабакулиева и капитана Чубатого.
— Я хочу перегрузить груз с этого ЗИЛа, — он показал на машину Аннаниязова, — в эти три. Поровну, А его загрузить другими ящиками.
— Зачем? — изумился Бабакулиев.
— В чем дело? — Капитан насторожился. — Что-нибудь неладно? Объясни, в чем дело?
— Не знаю, — честно признался Никита. Не знаю, но все равно сделаю. Я что-то чувствую, а что, не знаю.
Чубатый внимательно поглядел на Никиту.
— Бывает, — медленно сказал он, — пусть перегружает. Если чувствует — пусть. Беды не будет. А чтобы не обижались грузчики, дам солдат. Никита подошел к Аннаниязову.
— Ехай-ехай! Готов! — браво доложил тот.
— Нет, не готов, — сказал Никита. — Сейчас груз с вашего автомобиля перегрузят в другие машины. А вашу заполнят новым.
Никита глядел в глаза шоферу. Сначала ничего, кроме недоумения, в них не было. Потом вспыхнуло бешенство. И какое!
— Ты... ты... шайтан, — задыхаясь, заговорил шофер — Ты не сделаешь этого!
— Сделаю! — твердо ответил Никита и дал знак, пограничникам.
Ребята начали проворно разгружать машину.
Аннаниязов завертелся волчком, он бросился сперва к автомобилю. Остановился. Подбежал к Никите. На миг показалось, что он ударит его. Но шофер только закусил губу, потом плюнул Никите под ноги и процедил длинную фразу на родном языке, глядя ему в глаза горящими глазами.
Раздался резкий голос Бабакулиева. Он подскочил к шоферу и хлестал его звенящими, гортанными фразами.
Плечи Аннаниязова поникли, твердое, красивое лицо перекосила жалкая гримаса.
— Я лучший шофер... Первый всегда... Зачем время отнимаешь? Зачем рабочий человек карман лезешь? — забормотал он. — Зачем унижаешь?!
Никита вдруг почувствовал стыд.
«Может быть, и впрямь я зарываюсь? — подумал он. — Конечно, обидно мужику — первый прикатил, первый загрузился — и вдруг такое. Я же ему явно выказываю недоверие. Черт! Что это со мной, не пойму? Но как он взбесился? А впрочем, восточный человек, горячий. Черт! Ладно, дело сделано. А перед Керимом извинюсь».
— Извини, — сказал он, — разгрузка и погрузка займет десять минут — видишь, как солдаты работают. Ты ничего не потеряешь. Приедешь первым. Извини.
— Не смей извиняться перед ним! — гневно крикнул Бабакулиев. — Это он перед тобой извиняться должен!
— А что он сказал? — спросил Никита,
— Непереводимо, — буркнул Авез. — Раньше за такие слова убивали.
— Вот как? — Никита вскинул глаза на Керима.
Тот приложил руку к сердцу, поклонился:
— Извини. Горячий.. Ой, беда.. сердитый, плохой я... кипяток.
— Еще раз такой горячий будешь, пропуск в погранзону навсегда потеряешь, — холодно сказал Бабакулиев. — Это я тебе обещаю, Бабакулиев Авез. Запомни.
Керим опустил глаза. Но чего-чего, а раскаяния в них не было.
Потом, когда колонна ушла, Никите пришлось отбиваться:
— Ну вот он я, вот! Режьте меня, пилите, грызите!
— Что ты, дорогой, что ты? — ужаснулся Авез. — Тебя нельзя резать! Таможенная служба лишится единственного телепата и провидца! Мы тебя беречь будем как зеницу ока. Что ты сейчас чувствуешь, скажи?
Никита сделал несколько многозначительных пассов, задумался.
— Чувствую, что Авезу Бабакулиеву и Василию Чубатому не терпится съесть шашлык из молоденького барашка, который собирается зажарить Татьяна Скворцова.
— Ты гений! — потрясенно ответил Авез.
— Вы очень ценный человек, товарищ Скворцов, — сказал капитан Чубатый.
— А откуда ты узнал про барашка? — спросила Таня.
— Их мозг испускает одинаковые биотоки, — сказал Вася.
— Чей?
— Товарища Скворцова и барашка, — отомстил капитан.
Они с хохотом вошли в дом. Бабакулиев стал готовить мясо, доверяя остальным только черную работу: носить дрова, растапливать плиту, чистить шампуры.
