Илья Дворкин - Взрыв
— Чей?
— Товарища Скворцова и барашка, — отомстил капитан.
Они с хохотом вошли в дом. Бабакулиев стал готовить мясо, доверяя остальным только черную работу: носить дрова, растапливать плиту, чистить шампуры.
И потом, в знак особого расположения, позволил Тане насаживать на них кусочки мяса — сочного, проперченного, посоленного, политого уксусом и переложенного кружками лука.
Обжигаясь, ели они шашлык, зубоскалили, поддевали друг друга, смеялись.
— Эх, жалко — Грицка нету! А все ты со своими японскими штучками. — Капитан погрозил Никите шампуром. — Гляди, если сманят от меня старшину, из тебя самого шашлык сделаю.
— Вот увидишь: он их там всех разложит, — сказал Никита. — А я ведь ему только самые начатки показал! Со старшиной ты, Вася, распрощайся. Быть ему чемпионом Союза, а если попадет в хорошие руки, то и повыше бери.
— Но-но! Намнут моему Приходько шею, и бросит он эти глупости. Хоть бы намяли! — Капитан молитвенно сложил руки.
— Не надейся. Он уникум. Такая силища и реакция одновременно — это талант. От бога. Никакими тренировками не выработаешь.
— А здорово он тебя в последний раз уложил! Любо-дорого глядеть, — подковырнул капитан.
— Сам-то сбежал из кружка! Авторитет потерять боишься?
— Никитушка поддался. Никитушка добрый. Он самаритянин и альтруист, — сказала Таня елейным голосом.
— Да-да! Помним, помним, как он ноги выворачивал бедному Приходько прямо с мясом. Пока мог! — сказал Бабакулиев. — Это было страшное зрелище.
— Вот приедет Приходько, прикажу ему, чтоб завязал товарища Скворцова морским узлом, — погрозил капитан.
— Не губите, товарищ Чубатый Вася! — вскрикнула Таня.
— Послушай, Василий, а чего ты народ обманываешь? — спросил Никита.
— Как это?
— А так. Какой же ты чубатый, если под бокс стриженный?
— Ха! Чудак человек! Это же маскировка. Пронюхают ковар-р-ные враги: грозный капитан Чубатый появился, станут искать, глядеть, где чубатый, где кудрявый? А я — вот он я, вроде бы неопасный для них человек, замаскированный своим полубоксом, неожиданно как выскочу, как выпрыгну — цап-царап! — и в сумку! Понимать надо, товарищ Скворцов! Это вам не урюк потрошить.
Никита не переставал вспоминать и оценивать мельчайшие детали сегодняшнего дня. И ничего не находил. Ничего, кроме взрыва бешенства шофера Керима Аннаниязова.
Но это все эмоции... Мало ли людей, готовых вспылить, взбеситься и по ничтожнейшему поводу!
И все бы забылось, не осталось бы ничего, кроме досадного чувства ошибки, если бы не письмо...
Поздней ночью, когда в горах по ночам уже подмораживало, днем тянул пронзительный ветерок с ледников, а изо рта стали вылетать клубочки пара, Никиту послали в командировку. В город, расположенный в оазисе, в самом центре пустыни Каракумы.
Лучшего времени для поездки туда просто невозможно было выбрать.
Пылящая, до шестидесяти градусов на солнце, убийственная жара спала. Люди вздохнули свободней. Это было время изобилия, время, когда земля отдавала человеку стократно все, что он в нее вложил.
Никита и Таня никогда не были в Каракумах, да и вообще плохо знали край, в котором жили.
Горы, Алиабад, два дня в Кушке, и все.
А Каракумы... Что они знали о Каракумах? Одна из величайших пустынь земли, самый большой канал в мире — Каракумский, верблюды, саксаул, солончаки, перекати-поле... Что еще? Еще, пожалуй, конфеты «Каракум».
Немного.
Они так радовались, будто отправлялись в далекую экзотическую страну.
Впрочем, так оно и было — и расстояние порядочное, и экзотики хоть отбавляй.
В том городе, куда они ехали, находилась школа сержантского состава пограничных войск. Готовили в ней сержантов самых разных, необходимых погранвойскам специальностей: инструкторов служебных собак, строителей, механиков, оружейников, радистов — всего не перечислить.
Никита должен был прочесть краткий курс лекций по основам таможенного дела, и он лихорадочно готовился все предотъездные дни. Штудировал учебники, писал конспекты, перечитывал лекции. Не хотелось ему ударить лицом в грязь. Да и начальство подчеркивало важность этой командировки, потому что погранвойска — неисчерпаемый резервуар кадров для таможенной службы. Очень многие таможенники — из бывших пограничников.
А в школе были собраны лучшие из них.
Таню одолевали свои заботы. И она не хотела ударить в грязь лицом. За восемь месяцев в горах, отлученная от прихотливой моды, она боялась выглядеть чересчур провинциально.
Для того чтобы привести свои туалеты в достойный вид, ей необходимо было окунуться в ближайший крупный очаг цивилизации и прогресса.
Короче, назрела необходимость спуститься с горных вершин в Алиабад.
Никита посмеивался:
— Уж не думаешь ли ты, что мы едем в Париж? В этом городишке небось в парандже ходят еще. Возьми спортивный костюм и кеды. Ну, купальник на всякий случай да сарафанчик с халатиком. И все дела.
— Много ты понимаешь! Именно в таких маленьких городах особенно пристально следят за модой. Это москвичка или ленинградка может себе позволить пренебречь или пойти наперекор всемогущей. А в провинции — шалишь! Тут слово ее — закон.
— Да откуда ты это знаешь?
— Не веришь, не надо. Короче, завтра еду в Алиабад.
Вместе с Таней ехал Ваня Федотов. Ему поручалось закупить кое-какие книги, бумагу и краски, необходимые для оформления Ленинской комнаты.
Надо было видеть, как он обрадовался! Он пытался хмуриться, ему хотелось казаться озабоченным, деловым и серьезным человеком, но пухлые губы его помимо воли поминутно разъезжались в блаженной, чуточку даже растерянной улыбке, будто он сам в глубине души не верил своему счастью.
Ребята завидовали Ивану черной завистью.
— Почему Федотов? Почему Федотов?! — хмурился Гиви Баркая, нервно подкручивая любовно выращенные усы.
— А что ты в красках да кисточках маракуешь? — отвечали ему.
— Пфа! При чем краски-кисточки?! А если опасность?! Что Федотов — рисовать будет?! А я как барс, я...
— Какая опасность? Что она — в джунгли едет?
— Какая опасность? Пфа! Много ты знаешь! Красивый женщина, незнакомый город, мало ли что!
— Ты, Баркуша, за Ваньку не беспокойся. Он за Татьяну Дмитриевну самому шайтану глотку перервет. Он ее знаешь как уважает?
Солдаты не видели Никиту и поэтому говорили совершенно свободно. Бурно обсуждался вопрос о том, как Иван уважает Таню и за что. Сошлись на том, что за дело.
«Пацанье вы, пацанье! «Уважает»! Конечно, уважает. Но он же влюблен в нее смертно!» — думал Никита.
Они уже говорили с Таней об этом. Бессловесная, робкая, но явно всерьез, любовь Ивана беспокоила Таню.
Она не хотела мучить этого славного парня, мучилась сама, пытаясь разрешить неразрешимое.
Просто оттолкнуть, перестать общаться?
За что?
И она решила вести себя с ним, как прежде, ровно, дружелюбно, мягко.
Никита тоже считал это правильным.
Но одно дело спокойно намечать линию поведения, а другое — глядеть на Ивана, когда он рядом с Таней...
Газик медленно полз вверх из седловины, чтобы затем начать головокружительный спуск по серпантину древнего торгового тракта.
Никита проводил его взглядом и ушел в дом, сел работать.
О том, что произошло в Алиабаде, он узнал несколько позже.
Впрочем, там ничего и не произошло, кроме одного странного эпизода, которому Таня не придала значения. В одном из магазинов ей вдруг показалось, что ее хотят обокрасть, залезть в сумочку. Она инстинктивно дернула сумочку к себе и увидела спину метнувшегося в толпу мужчины. Сумочка была открыта. Таня усмехнулась: в сумке, кроме пудры и туши для ресниц, ничего не было, деньги лежали во внутреннем кармане замшевой куртки.
Таня защелкнула сумку, сказала:
— Ванюша, ко мне сейчас один тип в сумочку забрался.
— Кто?! — Иван рванулся вперед.
Таня удержала его:
— Удрал. Да он ничего не утащил, а ты с другой стороны шел, тебе не видно, не переживай.
Иван помрачнел. Он казнил себя за ротозейство.
А Таня веселилась:
— Жалко, что спугнула, надо было поглядеть на его разочарованную физиономию!
— Жалко! Хоть бы толкнули меня локтем, Татьяна Дмитриевна! Я бы этого жулика не выпустил! — волновался Ваня.
— Будет тебе, Ванюша! Ну его к богу, — сказала Таня. — Пошли лучше краски выбирать.
Это были магические слова. Все остальное сразу перестало существовать.
Записку Таня нашла в сумочке на следующий день, уже дома.
Но Никите не показала. Осталась один на один со всеми сомнениями и страхами.
Через день они улетели в Чары. Вот где они по-настоящему ощутили Среднюю Азию!
Вот где был подлинный Восток — яркий, шумный, разноязыкий и чем-то неуловимо таинственный Восток без бутафории.
Старый город, с его кривыми улочками, зажатыми с обеих сторон высокими глухими дувалами, с минаретами, торчащими, как пальцы, уставленные в небо, с плоскокрышими глинобитными домиками, будто специально был выстроен для съемки фильма на восточную тему.
