Олег Кириллов - ВСЕ НА ЗЕМЛЕ
— Может, чаю, а?
— Слушай, ты не морочь голову. Я из постели к тебе… Только лег Джером Джерома почитать. Говори. А Петьку от личной жизни оторвал. Доволен?
— Есть коньяк… — Рокотов принес бутылку, стаканчики маленькие достал, несколько яблок. — Вот все… Ну, к столу давайте.
Сели. Рокотов налил каждому. Сашка буркнул:
— Чудеса… В первый раз вижу Рокотова в качестве инициатора выпивки.
— Дело такое… — Рокотов хлебнул из своего стаканчика, — позвал вас для разговора не очень приятного…
— Привыкли, — сказал Сашка. — Давай уж.
— Кореневка, видимо, погорит.
— Так… — Пауза была длинной и тревожной, и Сашка не сказал, а выдохнул: — Новость. Рассказывай, что получилось? Приказ из Москвы?
— Нет. Просто я хочу, чтобы у вас не было неприятностей.
— Пожалел. Говори все.
— Триста тысяч тонн руды для мартена… Богатой руды на восемьдесят второй год. Будет работать электрометаллургический. Он берет основные объемы. Пусть на него будут работать два ГОКа… Рудник и карьер должны давать руду для домен… В воздухе повисают триста тысяч тонн. Это моя ошибка.
— А Кореневка?
Рокотов вынул из книжки принесенную Жанной бумагу, протянул ее Сашке. Тот глянул бегло, пожал плечами, подложил ее Ряднову. Петька даже с места не двинулся, только глаз скосил на бумагу.
— Тра-та-та, тра-та-та… — сказал Сашка, — еще одна авантюра… Ах, друг мой, Вовка… Полтора месяца дури в счет дяди и товарища Рокотова. А через неделю выйдет свирепый шеф — и сразу же вопрос товарищам Григорьеву и Ряднову: а что вы сделали за это время, хуторяне? Рисовали картинки товарищу Рокотову? А ну, молодчики, походите-ка очередные полтора месяца без заработной платы.
— Можешь считать, что эти деньги ты получишь от меня лично, — сказал Рокотов.
Тихо было за столом. Только вдруг кашлянул Петька и будто про себя:
— А я такой дренаж вычислил… Две ночи не спал. Арапы… бандиты… Да ну вас. Чтоб я с вами еще…
И к коньяку не прикоснулся! Просто встал и пошел к двери. Сашка зашевелился в кресле, хотел последовать его примеру, потом, видимо, раздумал. Когда затихли внизу на лестнице тяжелые шаги Ряднова, прищурил глаз с хитрецой:
— А у меня вопрос… Можно, а?
— Чего спрашиваешь?
— Ты-то теперь как, Володька? Тебе нельзя проигрывать.
— Значит, проиграю.
— Врешь. Не верю, чтоб сам согласился. Ищешь?
— Ищу.
— Зачем торопился с разговором? Может, найдешь что?
— Я хочу, чтоб и вы с Петькой искали.
Задумался Сашка. Рокотов видел, что краска стала возвращаться на побледневшее лицо. Пусть думает. Теперь это для него будет раздражителем. Разве смирится Григорьев с тем, чтобы что-то осталось для него нерешенным? Нет… Тут вступит в действие бешеное григорьевское самолюбие. Пусть.
— Ладно, — Сашка встал, — ладно, вождь и учитель. Я пойду спать. Спасибо за хлеб-чай… За коньяк тоже. Удружил. В случае чего инструктором возьмешь? Нет? Почему же?
— Таланта нет… Райком — не богадельня, куда берут всякого.
— Я не всякий, Рокотов, я твой соратник… А потом, я пошутил.
— Не шути на эту тему.
Сашка задумчиво глядел на него:
— И чего я каждый раз за тобой иду, а? Ну чего? Ведь ты ни шута для меня не сделаешь, Рокотов. Ты даже для себя ничего не сделаешь. Ты — донкихот. Ты несовременен. А почему? Где твой прокол, Рокотов? Где? А-а, ладно. Пошел я к семье.
Рокотов остался один. Погасил свет, отдернул занавеску на окне. Хлынул в комнату густой, настоянный цветами и пылью воздух. Тихо звенели над ухом прилетевшие комары. Глухо заворковали на крыше спросонья голуби и тут же смолкли. Кошка мяукнула во дворе тревожно и испуганно. Зашуршала колесами проскользнувшая по проулку машина.
Сашка прав. Он — плохой руководитель. Примером тому хотя бы история с Насоновым. Торжественно заявил перед многими людьми, что председатель будет наказан. А Насонов вот уже полтора месяца сидит на бюллетене и спокойно руководит колхозом. Как и раньше, кружит по полям, в курсе всех хозяйственных дел. И обвел его. А сейчас попробуй подними вопрос о его наказании. Не все поймут, потому что колхоз тянет район. Перекрывает показатели соседей, которые не выполнили и молоко, и заготовки яиц. А у Насонова по молоку на тридцать процентов перевыполнение, а по яйцу — вдвое… Старается.
Что ж, может, поехать в Славгород — и прямо к первому секретарю: так, мол, и так, не справляюсь. Освободите. Дайте участок полегче. Нет, так не будет. Но ведь он же проиграл. Дорошин выйдет победителем на работу, хоть, может быть, и не будет об этом подозревать.
С Игорем бы поговорить. У него есть какое-то свойство… Он всегда убежден. С ним легко, приобретаешь сразу уверенность в себе, хоть, может быть, он скажет тебе то, что ты предполагал сам.
Зазвенел звонок. Один, после паузы снова… Кто это? Для дел поздновато. Может, кто из близких?
Снял трубку:
— Слушаю…
Пауза… Ну, говори же, человек. Что ты хочешь сказать? Ну? И вдруг мысль: Вера, она. Наверняка она. Ну?
Слово хоть бы сказала.
И частые короткие гудки.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Дождь кончился на восьмой день. Подул резкий ветер, и сразу стало холодно. На речке забурлили волны, еще глуше застучали о каменистый берег. Котенок пришел от Коленькова недовольный:
— Черт их знает, за что они там зарплату получают?
— Кто, Макар Евграфович?
— Да летчики, кто же еще? Сказали Коленькову, что в ближайшие пять суток по прогнозу топлива не завезут. Надо трактор на базу гнать.
— Может, я?
Котенок глянул на него удивленно и, как показалось Эдьке, чуток насмешливо:
— Ты — потом. А зараз Макар Евграфович. До базы сорок шесть километров. Да болота после дождей, да речки. Красота. Ты вот что, малый… С движком дело когда имел? Очень хорошо. Только на всякий случай идем, я тебе покажу, как его заводить и глушить. А то глядишь, ты тут нахимичишь. Опять Котенка ругать будут.
Он покидал в вещевой мешок кое-что из одежонки, куртку меховую прихватил. Подержал в руках вязаные толстые носки, подумал с секунду и, кряхтя, уселся на кровать. Стал стягивать сапоги, переобулся. Потом притопнул ногой по земле, подмигнул Эдьке всем своим маленьким веснушчатым лицом:
— Вот теперь держись, кума!
Когда Котенку тетя Надя выдала дорожный провиант, а потом и «энзэ», Макар в двух словах объяснил Эдьке принцип работы движка и заставил его завести. Эдька с насмешливой улыбкой пару раз завел мотор, потом заглушил. Даже подрегулировал топливный насос на глазах у механика: «Так будет лучше». Котенок сидел напротив, глядя на его руки, курил и молчал. Он не выдержал, когда Эдька сказал, будто невзначай:
— Помыть бы движок надо… Вот сейчас солярки возьму… Видно, вы его года два назад мыли». Котенок вдруг засмеялся, громко и добродушно:
— Зануда ты, малый… Все никак мне простить не можешь жалобы начальству? Ладно, сработаемся.
И ушел к трактору. Через полчаса его оранжевая машина, переваливаясь с боку на бок на косогоре, потянула за собой тяжелый прицеп в сторону брода через речушку. Эдька видел, как некоторое время спустя, у поворота, Котенок перебрался через поток и исчез в тайге.
Тетя Надя, стоявшая рядом с Эдькой, вздохнула:
— Ну, теперь раньше чем через три дня не жди… Дорога у него дальняя.
И ни тени тревоги, будто Макар Евграфович не за сорок километров по болотам да по тайге отправился, а просто на ближнюю прогулку. Любимов проговорил, даже не поворачиваясь к курившему на берегу Коленькову:
— Опять нарушение инструкции… Надо было Турчака хоть с ним послать… Трасса сложная.
Коленьков отмахнулся:
— Что он, в первый раз, что ли?
Через полчаса начальник вызвал Эдьку и сказал, протягивая ключи:
— Садись на вездеход… На трассу поедем.
С машиной Эдька разобрался быстро. Попробовал скорости, крутанул поворот на месте. Танк, а не машина. Хотелось ему отчубучить еще что-нибудь покрепче, да Коленьков появился с рюкзаком. Молча сел с Эдькой рядом, кивнул:
— Давай вот сюда, мимо ели… Только гляди внимательнее, тут не улица Горького. Чуть вбок с дороги — и будешь лазаря петь в болоте.
Ковыляли до нужного участка с час. Добрались до узенькой просеки. Тут Коленьков разобрал свои железяки и стал лазить по обрывам, что-то замерять. Эдьке стало скучно, включил транзистор, который Котенок приспособил в кабине. Добрались до этих мест приличные станции, даже какой-то чудак вовсю тарахтел по-английски. И мелодии что надо. Коленьков подошел весь взмыленный, послушал:
— Найди что-нибудь русское… Это дерьмо тошно слушать.
Приказ есть приказ. Эдька нашел станцию, где пел народный хор. Коленьков удовлетворенно качнул головой:
