Олег Кириллов - ВСЕ НА ЗЕМЛЕ
Он бурчал тихо, хотя его никто не слушал. Задачка с этим дренажом. Вот выкрутить бы идейку. Дорошин, конечно, сразу же потребует расчеты, когда вернется. Мужик он справедливый, хоть замысел Володьки для него как пугало. Петр представлял себе, как шеф глянет его эскизы и расчеты, а там уже есть на что глянуть, и скажет:
— А все-таки ты умница, Петька… Умница… Бог.
И не надо Ряднову от него больше ничего, даже той однокомнатной квартиры, которую обещал Дорошин ему еще четыре года назад, а теперь делает вид, что не помнит о своем обещании, а он, Ряднов, не напомнит ему об этом никогда, даже если ему придется жить в общежитии еще пять лет.
На следующий день после вечерней встречи Ряднов зашел в лабораторию. Жанна сидела у себя в кабинете, заполняя очередную сводку для Крутова. Увидав его, засмеялась:
— И ты, Брут? Тут уже были и Григорьев, и Паша… Всем хочется знать, на что можно рассчитывать после возвращения Дорошина. Не волнуйся, Петя, тебе, кроме матов, ничего не достанется. Ты, как всегда, только исполнитель.
— Что раскопали? — спросил он.
— Определенного ничего. Завтра-послезавтра приходи. Лучше послезавтра.
Похорошела. Глаза сияют. Эх, бабы… А Михайлов все докладики готовит. Ничего не видит, ничего не слышит. А она вон прямо в глаза людям смеется. Совести нет.
Ушел, а на душе тревога. Чего там три дня с рудой возиться? Тут на два часа дела. Если за пятьдесят процентов содержание металла — это дело. И слой если подходящий. А если кварциты — то пропала Володькина затея. Пропала. Надо бы к буровикам самому смотаться. А то тут тайна, покрытая мраком. Конспираторы. Как работать — так Петя, а как сведения — так небось от Пети подальше… Как же, он — неустойчивый товарищ. В первый же момент откажется. Послать бы вас всех подальше куда, а самому в санаторий, на берег моря, к шашлыкам и персикам… Два года не отдыхал. Зимой как лошадь работал, чтобы проект до лета дотянуть. Дудки. Запрягли опять. Надо с Галиной Сергеевной поговорить. Галина Сергеевна… Договорились, что он будет называть ее Галей. Она так потребовала. А он все по имени-отчеству… Она ж на три года моложе. Все равно не может по-другому. И она его все никак не может по имени просто. Тоже Петром Васильевичем величает. Хорошо ему с ней, просто. Будто с отцом, когда можно про все свои сомнения рассказать, как в детстве.
Что ж с дренажем? Где взять воду для села и как убрать воду на площадке? Как?
7
— Так, — сказал Рокотов, стараясь хоть выражением лица своего не выдать растерянности, охватившей его. — Так… Вот такие, значит, пироги. Семь-восемь метров богатой руды… Шестьдесят три процента железа. Остальное — кварциты… Рудное тело под углом. Восемь метров… Это практически ничего. В дорошинских разработках — до семи — десяти метров богатой руды. Сплошной слой. Бери экскаватором и черпай. Кварциты внизу. Что делать, Жанна?
Она взяла у него из рук бумагу, села в кресло:
— Послушай, я иной раз удивляюсь тебе… Ну зачем делать трагедию из пустяка? Что они вообще значат, эти две деревушки? Там твой дом? Зачем тебе ссориться со всеми из-за какой-то глупой, прости меня, совсем неоправданной принципиальности? Выбрал месторождение не ты? Чего ж тебе воевать?
Была она сегодня немного непривычная для Рокотова. Сидела в кресле эффектно, так, чтобы были видны до самого возможного предела великолепные ноги. Волосы отсвечивали свежим лаком, и в комнате витает запах тонких французских духов. Когда он, в прошлое ее посещение, дал ключ от квартиры, она засмеялась:
— Это мне понимать как знак доверия, да, Вовка?
Ему не нравилась ее ненатуральность, театральность в движениях и поступках, но теперь уже было поздно рассуждать. Теперь оставалось ждать, чем все это кончится. И он был готов к этому.
Вчера зашел к Михайлову, сам не зная зачем. Дмитрий Васильевич сидел над сводкой, которую только что принесли. Черкал красным карандашом все цифры до ста. Лист был расцвечен почти наполовину.
— С уборкой неплохо… А вот молоко…
Рокотов постоял около него, пытаясь понять, зачем он сюда пришел, не сообразил, двинулся к двери:
— Работайте, Дмитрий Васильевич… Я просто так.
После проклятого дня у озера все его поступки были отмечены неуверенностью. Он злился на себя, вспоминал все известные ему случаи, когда ответственные работники были замечены в связях с чужими женщинами, успокаивал себя тем, что обычно они даже на бюро, при обсуждении персонального дела, держались уверенно, даже оправдывали свои поступки. И все же на душе было тяжело, потому что впервые в жизни он поступал не так, как привык, впервые в жизни он должен был что-то прятать, кому-то лгать, притворяться — и это было мучительно, потому что теперь он сам себе казался насквозь фальшивым. Это состояние было для него совершенно новым, и только теперь он стал ощущать всю сложность обстановки, когда в его биографии появилось что-то, что он должен скрывать от всех, о чем нельзя сказать прямо, глядя товарищам в глаза, нельзя сказать потому, что в этом случае он принесет беду другому человеку, а может быть, и двум. Зависимость от Жанны тяготила его, угнетала, и он неуклюже успокаивал себя тем, что теперь-то уж все будет ясно, теперь все должно так или иначе закончиться.
И вот новый удар.
Сашка посмотрел планы для нового ГОКа. Увеличение приличное. Строится предприятие с современнейшей техникой. Объемы большие. Три фабрики окомкования. Двенадцать тысяч рабочих. Гигант. Учел объемы рудника, Журавлевского ГОКа, благополучно работающего на полную мощность уже второй год. При всем этом триста тысяч тонн руды повисало в воздухе. Вот они, объемы, запланированные для нового карьера. Вот эти объемы, которые Дорошин хотел брать богатой рудой сразу после вскрыши.
Триста тысяч тонн. Они записаны везде. Они учтены Госпланом, они уже расписаны для промышленности. Может быть, где-то уже сооружается новая домна? И кто пойдет на то, чтобы их не было, этих трехсот тысяч тонн руды.
Значит, провал. Значит, теперь ты должен встречать Дорошина и признавать свою ошибку. Сыпать пепел на голову. Объяснять, что недосмотрел, неподрассчитал. Все внатяжку, вот и порвалось. Чего же ты ждал? Надеялся на что? Ах, на то, что слой богатой руды будет гораздо серьезнее, будет промышленным. А ты думаешь, до тебя Кореневское месторождение смотрели глупые люди? Дураки? Или, может, ты совсем решил, что твои мысли — это сама рациональность. Непогрешимый товарищ Рокотов. Который никогда не ошибается. Который все умеет. Который все учитывает. Ах, какая прелесть. Наобещал, дал столько авансов.
Он почти забыл, что в комнате Жанна, и крупно заходил из угла в угол, торопливо бормоча ругательства в свой адрес вперемежку с мыслями вслух:
— Та-ак… Деятель… Если глянуть рудник. Там все в ниточку. Ничего не вытянешь. Одни кварциты. А это — увеличение объемов для единственного пока ГОКа… Чепуха. Ах ты ж самолюбивый идиот… Людей взбаламутил. Так. Если ехать в Москву с обоснованием? Нет, они пойдут на все, все разрешат, кроме запланированных объемов… Их сам господь бог нам не отменит. Триста тысяч тонн… Карьер Журавлевский… Шахта. Нет, чепуха. Везде планы выверены до предела. Везде учтена любая мелочь.
Жанна встала, подошла к нему, мягко положила руку на плечо:
— Слушай, Вовка… ты псих… К тебе пришла женщина. Понимаешь, женщина, которая тебя любит… Ну будь же ты человеком. Ну?..
Когда она ушла, торопливо прикоснувшись напомаженными обильно губами к его лицу, он еще долго стоял у раскрытого окна. Было уже около одиннадцати, в городе все было тихо, и только какая-то парочка любезничала вполголоса в беседке во дворе. Походил немножко по пустым гулким комнатам. Тихо. Сел к телефону, набрал номер. Сашка откликнулся тревожно, вполголоса:
— Слушаю, Григорьев…
— Рокотов… Ты не можешь сейчас зайти ко мне?
— Слушай, а не поздно?
— Зайди. И Петьку захвати с собой. Мне неудобно в общежитие ему звонить. Черт знает что подумают.
— Ага… Опять идея?
— Нет. Прощальный разговор.
Сашка долго перемалывал в уме последнее его выражение, видимо, ничего не понял, потому что сказал торопливо и недоуменно:
— Так… У тебя что-то с рельсов сошло… Иду. Вот жизнь, а?
Они с Рядновым пришли минут через пятнадцать. Видимо, по пути Сашка сказал что-то тревожное Петру, потому что, когда приятели вошли в комнату, Ряднов глядел на Рокотова настороженно.
— Ну? — Сашка плюхнулся в кресло, в котором только что, перед уходом, сидела Жанна. — Мы слушаем…
— Может, чаю, а?
— Слушай, ты не морочь голову. Я из постели к тебе… Только лег Джером Джерома почитать. Говори. А Петьку от личной жизни оторвал. Доволен?
— Есть коньяк… — Рокотов принес бутылку, стаканчики маленькие достал, несколько яблок. — Вот все… Ну, к столу давайте.
