Николай Корсунов - Мы не прощаемся
На повышенной скорости трактор тут же закапризничал, заквохтал на гаснущих оборотах. Савичев остановил его, тяжело подошел к Андрею, бледный, в испарине. Сел на раму граблей, зло сплюнул: «Как все равно полынный веник жевал!» У него только что закончились страшные головные боли, второй день как спала высокая температура, и теперь нестерпимо зудело в ушах, чесались десны.
— Сильно? — сочувственно покосился на голое плечо Андрея, помеченное белым крапивным рубцом. — Прости, не стерпел.
— Бог простит, Павел Кузьмич! Он, страдалец, терпел и нам велел.
— Молодец! — хмыкнул Савичев. — Закурим? Ну и ладно, мне больше достанется.
Андрей все оглядывался: не идет ли Василь.
Духота размаривала. Обступившие поляну деревья наглухо закрыли доступ малейшей струе живого воздуха. Сваленные косой травы, источая одуряющий запах, холмились в валках, как братские могилы, украшенные вянущими цветами. Над ними потерянно колотились бабочки.
Слева белел частокол сухостоя. В прошлом году там выела листву гусеница и деревья пропали. За мертвой чащей слышалась скороговорка косилок. «Будто в парикмахерской, когда новобранцев стригут!» — машинально отметил Савичев, от окурка зажигая вторую папиросу. Вспомнилась война. Сорок шестой кавполк, в котором он служил. Атака с саблями наголо против автоматчиков. Госпиталь. Мечта: «Приеду домой, ух и поработаю! Чтоб кости хрустели, чтоб...» Поработал, ой, как поработал в разваленном колхозе!..
— Слушай, Андрюха, ты пошел бы на ферму работать? — Савичев повернул к Андрею горбоносое лицо. — Пастухом!
— Я?!
— Ты!
Савичев отвернулся, с силой выпустил из ноздрей дым. Смущенный Андрей близко видел смуглую кожу его лица, она шелушилась, как обожженная. В кургузом оттопыренном ухе — завитки дикого черного волоса.
— Считаешь, я спроста завел разговор об этом? Животноводство у меня вот здесь, в печенке, сидит. Мясо в цене крепнет, радоваться бы, а в душе, прости за грубость, словно кошки сходили и лапками загребли. Потому что эти денежки из рабочего кармана, они руки жгут. Надо больше мяса давать. И дешевого. А как? Корма и кадры намыленной петлей давят, — привычно затушил папиросу о спичечный коробок, поднялся. — Ладно, Андрюха. С аттестатом в пастухи... Давай-ка лучше сенокосилку налаживать. Хоть и крепок будыльник, да зимой и он хорош!..
А Василь точно забыл об Андрее и Савичеве. Оставив машину возле вагончика, он пришел к дубу, сел на скамейку. Фокеевна сосредоточенно раскатывала тесто на домашнюю лапшу.
— Что сопите так, тетка Васюня?
— Много знаю, ангел. Ты это что на чужой машине? Поди, выгнал председатель? Поругались?
— Трошки. — Василь повертел на указательном пальце цепочку с ключом зажигания. — Вин меня матом, а я его в полмата — председатель все ж таки.
— Будет болтать! Кузьмич не матерщинничает.
— Перевоспитался, — заискивающе заглянул Василь в бородавчатое лицо поварихи. — Василиса Фокеевна, поснидать есть что-нибудь?
— Не заработал еще, а лопать требуешь. — Она разложила на столе тонкую лепешку для просушки. — Рожа-то, чисто обливной горшок.
Василь раводушно зевнул, потянулся, но живо принял от поварихи миску утрешнего супа. Лег на живот в тени, начал хлебать.
— Лучше переесть, бабусь, чем недоспать.
Мудреная фраза озадачила Фокеевну, она некоторое время старалась уразуметь ее, но, так и не поняв, лишь осуждающе качнула головой. Зато, услышав, как ворчит Василь, прицепилась:
— Кошка не съест, не поворчав. То ему похлебка соль гольная, то каша пригорелая. Что на работу, что на еду привередливый.
— Не обижай, бабуся, глядишь, зятем буду.
— Избави бог!
— Или поганый?
— На лицо-то яйцо, а в середине болтун.
— А я б дуже ценил вас как тещу. — Василь лениво обгрызал баранье ребро, ухмыльчиво глядел на приближающихся косарей. — Накосились! Це не на машине руководящие указания развозить.
Фокеевна непонимающе повела на него взгляд, потом вприщур, из-под руки, отыскала глазами председателя и Андрея. Савичев шагал на протезе медленно, но четко, словно отсчитывал шаги. А парень сутулился, шел неровно, петлял.
— Андрюшка ровно побитый пес бредет.
— Мабудь, есть хоче.
— Поехал бы подвез, бессовестный.
— Хиба я похож на извозчика?
Оба увидели, что Андрей во весь дух пустился к стану, широко прыгая через валки сена. Тяжело дыша, остановился надлежащим Василем. Рубашка на Андрее прилипла к телу, с висков и лба ползли струйки пота, оставляя на измазанном лице светлые борозды.
— Скот! — грудь вздымалась высоко и часто. — Как ты смел!.. Езжай сейчас же... Человек на протезе полтора километра...
— Тю на него, тю! Тикай, бо ось, бачишь? — показал Василь кулак. — Як прислоню — всю жизнь на лекарство будешь зароблять. Тикай, пока мои нервы держуть меня.
— Ну я свинья же ты, — процедил Андрей, отходя.
Подошел Савичев, усталый, злой, кепку держал в руке, сняв ее с мокрой потной головы. Вырвал у Василя ключ зажигания.
— Какая тебя мама родила только!
— У него нет мамы, Павел Кузьмич, он отпочковался. Самородок!
— Оно и видно. — Савичев, больше, чем обычно, хромая, направился к «газику». — Доберусь я до тебя, Бережко, ох и доберусь!
— Не надо пугать, дядько Павло, не надо! Я вже пуганый. От народ!
Василиса Фокеевна кинулась за Савичевым.
— Кузьмич! Лапша вот какая хорошая — усы разведешь. Айда, похлебаешь да и подшпоришь.
Савичев улыбнулся из кабины. Когда он улыбался, то слегка щерились белые неровные зубы да задирались выше колечки тонких щеголеватых усов. Глаза под суровым изломом бровей оставались серьезными.
— Спасибо, как-нибудь в другой раз, Василиса Фокеевна!
Уехал. Фокеевна вернулась к столу, решила дощупаться до истины у Андрея:
— Вы что пыхтите сегодня, как молоко в жару? Чего не поделили?
— Нашим ремнем нас и отхлестали. — Андрей проглотил кружку воды, перевел дыхание — Пошли, Бережко!
— Наладили?! — искренне удивился тракторист.
— Нет, тебя ждали! Мог сам отрегулировать или мне подсказать...
Василь, казалось, не обиделся.
— Старайся, старайся, может, бляху на пупок повесят. — Он с подвыванием зевнул, лег на спину. — А у меня очи сплющаются, посплю трошки.
«С Граней прогулял ночь», — едва не сорвалось у Андрея, почувствовавшего в ушах гулкие и частые удары крови. Он мгновенно присел возле Василя и поманил пальцем повариху:
— Посмотрите, Василиса Фокеевна, у него действительно с очами что-то неладное. Видите? По-моему, в них совесть приморожена, а?
— Нервы нездравы, — авторитетно заключила она. — Кнута просят.
Фокеевна взяла ведерко и пошла к реке. А Василь неспешно поднялся, надвинулся на Андрея, темный и грузный, как шкаф.
— Ты глянь, яка гнида! — согнутым указательным пальцем снизу вверх черкнул по его губам и носу. — Чихну — и будешь пенсионером.
— Как сказать! — Андрей слышал в висках: тук, тук! Как вагонные колеса на стыках. — Получай!..
Когда Фокеевна поднялась с водой на яр, то увидела сначала, как Василь взмахнул руками, чуть не упал, будто поскользнулся на арбузной корке. Потом стакашком покатился по траве Андрей. Не долго думая, она выхлестнула на них ведро.
— Брысь, стервецы! Я вот вас в стенгазету!
Немного погодя Василь, сидя на скамейке, рассматривал на себе распущенную донизу рубашку, скреб пятерней затылок.
— Правда, хорошая распашонка? — съязвил Андрей, умывая лицо.
— И ты еще бачишь?
— Подфарник мировой подвесил, спасибо.
— Носи на здоровьечко.
— Ты где боксу научился? Покажи приемы. Я тебе за Савичева...
— В другой раз, когда Фокеевны не будет. Я тоби покажу, ой, и покажу ж!
— Ей пра, в стенгазету попадете! — погрозилась повариха.
— Не надо, Василиса Фокеевна, мы сейчас пойдем честно трудиться. Еще Энгельс сказал: труд создал человека, в том числе и товарища Бережко.
— Дуже ты бодрый, дуже! — Василь надел другую рубашку, пошире расстегнув ворот: любил, чтобы выглядывала спортивная майка с белой полосой. — Бодрый, як той хохол, шо хвалился после драки: «Я его кошелкой, кошелкой, а вин меня колы-колы дышлом достане...»
3Снилось Андрею, что он ведет трактор и смотрит на работающие ножи косилки. Воздух полнился терпкими запахами травяных соков и сырой земли. А Горка сидел рядом, тряс за плечо и голосом Василисы Фокеевны ворчал: «Ну и спять! Ровно маковой воды напились...»
Уже просыпаясь, Андрей сообразил, что это вовсе не Горка, а Фокеевна треплет его за плечо. Она разбудила его, как он и просил, пораньше, на первом луче. Встав на колени и локти, Андрей по-мальчишески уткнул голову в подушку: еще бы часок поспать! Потом резко откинул одеяло и сел. Над пологом стояла и улыбалась Фокеевна:
