Александр Розен - Почти вся жизнь
— Зайдешь?
— Не придется. Батя велел покрышки сменить. Совсем прохудились…
— Ладно. Завтра утром в семь ноль-ноль будь здесь.
Он быстро взбежал по лестнице, но прежде чем постучать в знакомую, обитую зеленой клеенкой дверь, снял фуражку, пригладил волосы, затем снова надел фуражку и, решившись, постучал.
Дверь открыла невысокая, сухонькая старушка и, увидев Ларина, зашептала:
— Павел Дмитрич, Павел Дмитрич…
Она еще раз повторила «Павел Дмитрич…» — и в это время Ларин услышал другой голос, сильный и звучный. Он сделал шаг навстречу. Что-то легкое, ласковое, родное коснулось его.
— Ольга, — сказал он и увидел ее лицо с выступившими на глаза капельками слез.
— Милый, милый, — повторяла Ольга, — милый мой…
— Дай мне взглянуть на тебя, — сказал Ларин, отстраняя ее руки от своего лица.
— Я еще не причесана…
А Ларину казалось, что именно сейчас Ольга необыкновенно хороша.
— Почему ты мне ничего не рассказываешь? — спросила Ольга.
— Потом, потом… Расскажи мне о себе, — сказал Ларин, радостно слушая ее голос.
И снова оба замолчали. Главное друг о друге они уже знали. Словами это нельзя было передать. Они сели рядом, Ольга прижалась к его плечу, и Ларин подумал, что это вот и есть настоящее счастье. Он лишь боялся Ольгиного вопроса о делах на фронте, который один мог разрушить их с трудом найденное уединение.
— Рассказывай, Павлик, рассказывай, как на фронте.
— Так, в двух словах, не расскажешь, — ответил Ларин спокойно.
Валерия Павловна испуганно посмотрела на него.
— Оля, чаю попей, — сказала она дочери. — На работу опоздаешь.
Бойкие солнечные лучики звенели, врываясь в раскрытые окна. Утренним звоном и сладким запахом пробуждения была наполнена комната.
— Окопались фрицы проклятые, не выгонишь, — шептала Валерия Павловна. — Кушайте. Кушайте, пожалуйста.
Ларин и Ольга были знакомы еще с довоенных лет. Школа, в которой училась Ольга, шефствовала над артиллерийским училищем. В праздники школьная самодеятельность выезжала к курсантам. Ольга играла графиню в «Женитьбе Фигаро»…
Когда же они все-таки познакомились? Ольга говорила, что это было на школьном выпускном вечере. Ларин же утверждал, что гораздо раньше. В воскресный день они ездили с экскурсией вниз по Неве, и Ларину понравилась маленькая тоненькая девушка с большими карими очень внимательными глазами. «Но я совсем не помню тебя на этой экскурсии, — возражала Ольга, — это было на выпускном вечере».
А спустя три дня после выпускного вечера первые ленинградские дивизии уже уходили на фронт. Белой ночью Ольга сидела на подоконнике в своей комнате и смотрела на улицу. Ночь была длинная, нескончаемая. Отовсюду слышался мерный и дробный топот солдатских сапог. Спать Ольге не хотелось, она все сидела на подоконнике и чувствовала себя одинокой, брошенной, И вдруг ей показалось, что она узнала кого-то в строю. Еще не твердо уверенная, что этот человек ей действительно знаком, Ольга выбежала из дому и догнала его. Это был Ларин. Она шла рядом с ним, чуть не плача от радости и от досады, что выбежала из дому с пустыми руками. Хоть бы что-нибудь, какую-нибудь память…
Они переписывались. Раза два Ларин приезжал в Ленинград и оба раза бывал у Ольги. Никогда они не думали, что поженятся.
В начале марта Ларин приехал в Ленинград усталый и измученный до крайности. Таким его Ольга никогда еще не видела. Он был небрит, и она заметила у него в бороде несколько седых волос. Это в двадцать три-то года! Ей так стало жаль его, так захотелось пожертвовать для него чем-то своим. И уже потом, и всю ночь она чувствовала себя старше его, и ей все хотелось пожалеть его, приласкать, успокоить. Ларин утром побрился и стал снова похож на себя. «Пойдем, Оля, в загс», — сказал он, и Ольге стало смешно. Загс? А что, есть еще загсы в Ленинграде? Разве есть еще такие счастливые и такие сумасшедшие, как эти двое? Но Ларин хмурился, был серьезнее, был старше ее. Он был прав.
И вот Ларин снова здесь, и снова после боя. Теперь он был у себя дома.
Ларин заметил, что Ольга не дает матери ухаживать за ним. Сама пододвигает то стакан, то тарелку, сама нарезала ему хлеба, положила сахару — и эти обычные движения были сейчас той необходимой между ними связью, которую нашла Ольга и за которую Ларин был ей благодарен.
— Проводишь меня до завода?
— Конечно!
Когда они вышли на улицу, Ольга спросила:
— Заметил, как мама постарела?
Ларин кивнул головой.
— Это все из-за Николая. У них в школе младших лейтенантов выпуск на днях — и на фронт. Мама боится. Что с ней сделаешь? — прибавила она грустно и взяла Ларина под руку. — Так ты с братом и не познакомился. А хороший паренек… Совсем еще мальчик, и уже настоящий мужчина.
Свернули на бульвар Профсоюзов. Шли молча. На набережной Ольга предложила:
— Постоим немного. Есть еще время. Успею.
Подошли к парапету, смотрели на Неву — глубокую, чистую, не отягощенную нефтяными кругами. Волна несла на себе белый гребешок, вдруг окунала его, гребешок нырял и через мгновение, как опытный пловец, возникал на другой волне.
— Я о тебе много думал, Ольга, — сказал Ларин.
Он не чувствовал неправды в этих словах. Но когда же он думал об Ольге? В разрушенной траншее? Когда погиб Петренко? Когда пробивались к своим?
Он не думал тогда об Ольге, но сейчас Ларину казалось, что ощущение их близости не покидало его и в разрушенной траншее, и когда прервалась связь с дивизией, и когда он увидел Снимщикова.
— Пора, Павлик, идем!
Ларину хотелось сказать: «Еще немного побудем здесь», но, взглянув на ее озабоченное лицо, он ничего не сказал.
Переходя мост, Ольга спросила:
— Слышишь?
Короткие удары, как будто кто-то вдали ударил в барабан.
— Пойдем поскорее. Обстрел.
Далеко впереди рассыпчатый грохот. Теперь — позади них. Снова впереди, но ближе. И еще ближе — позади них.
— Они нас в вилку берут, — сказал Ларин серьезно, словно и впрямь немцы их двоих искали в Ленинграде.
С быстротой курьерского поезда промчался трамвай по Восьмой линии. И вдруг резко остановился. Сразу стало людно. Где-то зазвенело стекло. И словно звон этот был сигналом к разрушению, рухнула какая-то тяжесть, увлекла за собой другую, грозя обвалом всей неизвестной громаде.
Ларин втащил Ольгу в подворотню. Здесь уже стояло несколько человек. Старик в безрукавке и роговых очках, женщина с ребенком на руках и еще две женщины, обе с портфелями.
Разрушение продолжалось. Не было слышно свиста, только падение невидимых тяжестей заставляло вздрагивать улицу.
— А как вы думаете, товарищ капитан, какого калибра снаряды? — спросил Ларина старик в безрукавке.
— Не знаю, не могу определить…
— Калибр двести десять, — сказал старик в безрукавке и посмотрел на Ларина поверх очков. — Вот так-то.
— Проехало! — сказала женщина с портфелем, прислушиваясь.
Ларин тоже прислушался. Падение тяжестей прекратилось. Снова был слышен рассыпчатый грохот вдали.
— Второй раз он по тем же местам не стреляет, — робко сказала женщина с ребенком на руках.
— Глупая примета, — заметил старик в безрукавке и вышел на улицу.
Панель и мостовая были засыпаны щебнем и стеклом. На углу остановилась машина «скорой помощи». Из нее выскочили девушки с носилками.
— Трамвай! — крикнула Ольга и помчалась к остановке. Ларин за ней.
В проходной завода они расстались, и Ларин обещал ровно в четыре прийти сюда за женой. Он подошел к окошечку дежурного, попросил выписать пропуск к директору завода.
— Скоро, товарищ капитан, немцев прогоним? — спросила старуха вахтерша. — Каждый день по заводу шпарит. Шпарит и шпарит… — Она хотела еще что-то сказать, но, взглянув на Ларина, только вздохнула: — Пройдете двор, по левую руку от садика — заводоуправление.
Грачев ласково принял Ларина, обнял, расцеловал. Ларин отдал ему письмо Смоляра. Грачев неторопливо ножичком вскрыл конверт, вынул письмо, прочитал внимательно, затем, снова вложив его в конверт, спрятал в ящик.
— У Бати скверное настроение? — спросил он озабоченно.
— Я подполковника перед отъездом всего-то две минуты видел.
— Ну, а в бою разве не вместе были?
— Да нет. Я с пехотой впереди был, ну и…
Ларин оборвал себя. Вчера, когда командир полка передал ему письмо для Грачева, Ларин подумал, что вот как хорошо, вот кому он обо всем расскажет, обо всем, что пришлось пережить. В финскую кампанию и в начале Отечественной Грачев был комиссаром полка. Он дружил с Батей. Его любили и уважали за сильный характер и за доброту к воюющему человеку. Очень хорошо умел Грачев слушать. Молчит, слушает и, кажется, без слов говорит с тобой.
