Александр Розен - Почти вся жизнь
— А где же старая сборка? — спросил Ларин. — Красивое такое здание? Там, кажется, у входа пальмы росли.
— Да, да, — сказал Грачев, — да, пальмы… Были и пальмы. И кактусы были, — Грачев сморщил лицо, как от сильной боли. И Ларин пожалел, что спросил о старой сборке.
— Ну, давай пройдемся по цеху, — сказал Грачев, — и слушай, что я буду тебе объяснять. Это тоже касается нашего артиллерийского… — Он не закончил фразу.
Удар. И — грохот.
Еще удар.
Рушится где-то… Уже близко. Удар.
— Я в штабе! — крикнул Грачев и побежал.
Ларин смотрит в третий пролет…
Станок. Однообразные движения Ольгиных рук.
Стон летящего снаряда и рев при разрыве.
Ларин стоит словно прикованный к месту. Мысль о том, что вот сейчас, когда он смотрит на Ольгу, именно в это мгновение все может быть кончено, входит в него, как игла.
Он рядом с Ольгой. Грохот удаляется от них. Стойкий запах пороха.
Возвращались они домой снова по набережной. Неподвижен воздух, и даже над Невой нет обычной прохлады. И волна — темно-синяя и усталая. Они шли медленно, словно повинуясь тишине…
— Не бойся за меня, милый, не бойся, так нам обоим будет легче… Да? Очень важно, чтобы ты за меня был всегда спокоен…
Милый, ты еще не знаешь, ты еще не знаешь, как важно, чтобы ты был спокоен за меня. Ты ведь любишь меня?..
Нет, скажи мне, скажи мне: «Оля, я люблю тебя». Так вот. Ну еще разочек…
Ну вот. А теперь я тебе что-то скажу. Сказать?..
Нет, не сейчас. Лучше дома или завтра… Когда-нибудь. — Она положила ему руки на плечи и, прямо глядя в глаза, сказала: — Павел, у нас будет сын…
Нет, нет, молчи. Я знаю все, что ты скажешь: война, фронт, обстрелы, надо пожалеть и себя, и маленького. Но все это неправда. Это все от себялюбия. — И она зло взглянула на Ларина, как будто бы он уже произнес эти ненавистные ей слова.
Ларин понял, что в ответ ему нужно сказать слова самые бесхитростные. И он сказал просто:
— Ребенок родится, никакой блокады уже не будет.
— Блокады не будет?
— Не будет, это ясно.
Ольга засмеялась. Ларин тоже засмеялся. Он был рад, что злое выражение исчезло с ее лица.
— Какой ты все-таки смешной! Ну, а если блокаду еще не снимут, тогда как?
— Верь мне.
— Я тебе верю.
И дома она все повторяла: «Я тебе верю, верю». Ей доставляло какую-то особую радость повторять эти два слова.
А в Ларине росло новое ощущение своей силы. Главное для него было не в том, что возникло новое существо, его ребенок, а в том, что это существо — часть ее, Ольги. Он еще не ощущал радости отцовства, он гордился Ольгой и должен был быть достоин ее любви.
Утром они расстались. На обратном пути Ларин сидел рядом с водителем притихший, серьезный, молчаливый. Накрапывал теплый, совсем весенний дождик. И пахло весной, ранней зеленью, хотя был уже конец июля. И словно перепутав времена года, прорвалась гроза. Впервые за много дней почернело небо. Вздрогнули и метнулись молнии. И наконец ливень обрушился на них. Шофер зажег фары, и вода стремительно забилась в узкой освещенной полосе дороги.
Богданов ждал Ларина возле его землянки.
— Товарищ капитан, командир полка приказал: как прибудете — к нему.
Путаясь в хлещущем что есть силы ливне, Ларин добежал до штаба полка.
Смоляр сказал ему:
— Получен приказ нашему полку выступить сегодня из Кириков в двенадцать ноль-ноль. Район боевых порядков, — он ткнул в карту. — Ясно?
— Ясно, товарищ подполковник.
— Твой дивизион головной на марше. Ясно?
— Ясно, товарищ подполковник.
Глава третья
— Важное здесь болото, по такой жаре не высохло!
Кто-то из бойцов сказал эти слова, а затем все стали их повторять. Говорили: важное болото, важнецкое болото, преважное болотище. Говорили посмеиваясь, делая вид, что это болото внушает уважение.
На эти гнилые места прибыл полк, но Ларин не замечал в людях недовольства или усталости. Напротив, он видел, что настроение людей бодрое.
Какая-то часть стояла здесь раньше. От нее сохранились землянки, запущенные, грязные. Смоляр насмешливо отозвался о командире этой части и был доволен, что бойцы не хотят жить в старых землянках и без принуждения роют новые.
— Наш брат артиллерист привык жить культурно, а не тяп-ляп — была бы крыша над головой, — сказал Смоляр. — Я приказал, чтобы в каждом дивизионе столовую строили, — прибавил он с самодовольной улыбкой.
Но что же хорошего в том, что полк прибыл на эти нездоровые места?
«Невозможно было сейчас оставаться в Кириках», — говорил себе Ларин. Ленинград рядом, и все знали, что артиллерийские обстрелы участились, что поезда, идущие в Ленинград со снаряжением и продовольствием, видны немцам с высот и легко уязвимы.
Успех июльской операции был в том, что положение не ухудшилось и еще одна попытка немцев штурмовать город была сорвана. Но именно потому, что положение не улучшилось, никто в полку не чувствовал успеха. Новая операция поэтому воспринималась как нечто совершенно закономерное. Жизнь на позициях, в действии считалась более естественной, чем жизнь в Кириках.
Вечером Ларин обошел батареи. Работы уже заканчивались. Орудия были установлены, вырыты ровики. Ларин зашел в землянку взвода управления.
Воронков, сидя на корточках, рассказывал очередную байку. Бойцы громко смеялись. Только Чурин стоял молча, прислонившись к стенке. Сдвинутые брови, сжатый рот показались бы постороннему человеку выражением душевной замкнутости. Но Ларин знал, что это не так: просто Чурин, произведенный в сержанты, напустил на себя солидность.
У Сарманова рука все еще на перевязи.
— Не беспокойтесь обо мне, товарищ капитан. Пойдем в бой, я эту повязку брошу. — Взгляд у Сарманова, как всегда, решительный.
К Ларину подошел Богданов.
— Разрешите, товарищ капитан…
— Давай, старшина, что у тебя нового?
Богданов мнется.
— Довольно деликатное дело, товарищ капитан. Потише, Воронков! Целый вечер гогочут…
— Ну что ж, выйдем.
Выйдя из землянки, Богданов для верности оглянулся, затем откашлялся и наконец таинственно зашептал:
— Трое бойцов из стрелкового батальона, что с нами в окружении были… Такое деликатное дело, — и, не глядя на Ларина: — трое суток в нашем дивизионе живут.
— То есть как это «живут»? — спросил Ларин настораживаясь.
— Не мог раньше доложить, товарищ капитан. Вы в городе были, на марше — опять невозможно. Три человека, товарищ капитан. Пехота. Желают остаться в дивизионе. Так сказать, продолжать службу в артиллерии. Мы ж воюем, а полк их еще в Кириках на отдыхе. Рапорта подали. Однако живут без аттестатов. Неудобно.
— Почему не направили обратно в батальон? — перебил его Ларин строго.
— Нельзя прогнать, — покачав головой, сказал Богданов. — Вместе с нами терпели и теперь желают вместе служить.
— Богданов, Богданов, подведешь ты и меня, и себя… И так нам с тобой обоим всыплют…
— Все понятно, — весело сказал Богданов. — Я это чувствую. Разрешите доложить: герои люди.
— Знаю, — сказал Ларин. — Это я знаю. — И вдруг сорванным голосом крикнул: — Хватит об этом! — И вслед ему: — Людей кормить! И никаких аттестатов! Еще артиллерист называется…
Обо всем этом Ларин доложил командиру полка.
— Так, — сказал Смоляр. — Не успели обосноваться, и уже ЧП. Безобразие! Ну что ж, пиши рапорт. Завтра отправим этих троих в Кирики.
— Слушаю, товарищ подполковник. Разрешите доложить, с этими людьми я вместе воевал. Выражают желание остаться у нас в полку…
Смоляр задумался. Не так давно к нему явились двое его сержантов, заявив, что досрочно выписались из госпиталя. Смоляр обрадовался, а госпитальное начальство тем временем написало жалобу. Выговор получил командир полка.
— Извольте написать рапорт и все изложить, — повторил Смоляр раздраженно. Потом подумал и вздохнул: — Буду ходатайствовать перед командиром дивизии.
В другое бы время Смоляр еще долго говорил об этом ЧП, и Ларину пришлось бы выслушать немало горьких слов о падении дисциплины и о нерадивости командира дивизиона. Но сейчас Смоляр молчал и только хмурился. Ларин хорошо знал командира полка и чувствовал, что Смоляру хочется поговорить совсем о другом.
Днем Смоляр созывал у себя офицеров и поставил боевую задачу. Сейчас ему хотелось поговорить по душам. Так уже бывало не раз за годы войны, и оба любили эти задушевные разговоры.
— Здесь надо отличиться, понимаешь, отличиться, — говорил Смоляр, по-видимому вкладывая в это слово особый смысл. — Противник располагает превосходящими силами… Немцев бьют на Украине, и здесь они стремятся взять реванш. Сбросить нас в Ладожское озеро и снова замкнуть Ленинград. Надо отличиться. Все силы отдать.
