Овадий Савич - Воображаемый собеседник
— Зачем же ты его так расстроил? Он хороший человек.
— Все хорошие, — ответил Петр Петрович. — Только как когда.
Он думал о своем — о том, как на юбилее мысли все сперва поздравляли его, а потом издевались. Тогда он увидал людей настоящими. Но для Елены Матвевны его слова не имели иного значения и прозвучали вполне естественно. Она вспомнила, что на кухне перекипает суп, и сказала:
— Ну, я пойду. Мне на кухню надо. Ты не огорчайся тут. Книжку возьми, что ли. Ну его, Петракевича. Правда, все они издали только хороши.
Оставшись один, Петр Петрович твердо решил, что больше он никому не проговорится и только вот так, наедине, будет думать о том, что знал он один. Он, собственно, понимал, что появление Черкаса и весь юбилей мысли были только его воображением. Но странно было, что он не мог приказать своему воображению, что Черкас появлялся как будто помимо его воли. Появится ли актер еще раз? Он, кажется, попрощался чуть ли не навсегда. И вот еще воображаемый собеседник. Петр Петрович почувствовал тогда странный восторг. Ему показалось, что он все понимает. А теперь он видел, что он, в сущности, ни о чем не договорился с воображаемым собеседником, ничего не понял. А как вызвать его, он не знал. Только думать о нем — не помогало. Очевидно, на Петра Петровича временами находило какое-то просветление, и тогда он видел все так ясно. Потом он многое забывал. Вот если бы вызвать сейчас, пока он один, хотя бы Черкаса…
В дверь постучали.
— Войдите! — крикнул Петр Петрович.
Вошел Черкас, странно грузный и словно почерневший. Он поклонился и подошел к Петру Петровичу тяжелыми и громкими шагами.
— Что это вы снова стали стучать? — приветливо спросил его Петр Петрович. Он не догадался, почему актер кажется ему таким тяжелым и грузным, он думал, что по его вызову снова начинается игра воображения.
Черкас очень удивился — так, что даже позабыл поздороваться.
— Как — снова? — спросил он. — Разве я когда-нибудь не стучал? Да и как же можно входить в чужую комнату без стука?
«Настоящий», — с разочарованием подумал Петр Петрович и вздохнул. Настоящий Черкас его не интересовал. Он ждал другого, того, кто свел бы его опять с воображаемым собеседником. Он пристально посмотрел на актера и подумал о том, неужели Черкас и не подозревает, какую роль он играл в воображении Петра Петровича. Ведь вот сам Петр Петрович живет двойною жизнью и знает об этом. Другие не знают, что он видит их не так, как видят все. Но Черкас?
— Что хорошего скажете, Аполлон Кузьмич? — спросил он, не отвечая на вопрос актера и твердо помня свое решение никому не проговариваться. Но любопытство мучило его, и он не спускал глаз с жильца.
Черкас удивленно глядел на Петра Петровича. Но услыхав обычный вопрос, он не придал значения первой фразе хозяина и вынул тощий бумажник.
— Вот, — сказал он, — я принес вам пять червонцев, Петр Петрович. Вчера жалованье заплатили. Простите, ради бога, что так задержал, но я, право же, не виноват. От всей души благодарю вас. И что у вас из-за этих денег неприятности были, тоже простите, ради бога.
Он протянул бумажку Петру Петровичу и с недоумением спросил:
— Что же вы не берете денег, Петр Петрович?
— Положите их на стол, — быстро сказал Петр Петрович, не спуская с актера глаз. Забавная мысль пришла ему в голову, и он не смог удержаться, чтобы не осуществить ее. — Елена Матвевна, — крикнул он, — Елена Матвевна, пойди-ка сюда!
Черкас — даже он несколько растерялся — робко положил бумажку на стол. Елена Матвевна опрометью вбежала в комнату и воскликнула:
— Что случилось? Фу, как ты меня испугал, Петр Петрович!
Она холодно ответила на поклон Черкаса и с изумлением смотрела на мужа. Петр Петрович улыбался. Он сидел спиною к столу, на который Черкас положил деньги, и нарочно не оборачивался.
— Подойди сюда, — весело сказал он. Его и в самом деле забавлял опыт, который он предпринимал, и он хотел показать Елене Матвевне, что все происходящее — шутка.
Елена Матвевна взглядом спросила Черкаса, что тут произошло, но актер только незаметно пожал плечами. Она робко подошла к Петру Петровичу.
— Посмотри на стол, — сказал он, не оглядываясь и не спуская глаз с актера. — Что там лежит?
Она нагнулась над столом и, недоумевая, ответила:
— Деньги. Пять червонцев.
Черкас даже открыл рот от удивления. Взгляд Петра Петровича был так пристален, что ему стало неловко, но он не отводил глаз, не зная, к чему бы это привело. Услыхав ответ жены, Петр Петрович разочарованно отвернулся и сказал усталым голосом:
— Ну, возьми их. Это Аполлон Кузьмич долг возвращает.
Елена Матвевна решила, что Петр Петрович хотел иметь хоть какого-нибудь свидетеля, чтобы доказать необоснованность выдуманных обвинений Евина. Она и так считала, что Черкас во многом виноват, и потому сказала ему с упреком:
— Долгонько задержали.
Черкас вспыхнул. Он хотел что-то ответить, но Петр Петрович остановил его. Петр Петрович к чему-то прислушивался. Должно быть, он все-таки волновался, устраивая опыт с деньгами, хотя это и казалось ему только забавною шуткой. И должно быть, волнение приблизило его к тому состоянию, в котором он видал необычайные вещи. Он вопросительно посмотрел на Черкаса. Тот ответил ему изумленным взглядом. Очевидно, дело было не в актере. Деньги Черкаса оказались настоящими, и сам он, значит, не мог сразу перестать быть самим собой. Петр Петрович искоса взглянул на Елену Матвевну. Но и она глядела на него с недоумением и страхом. Он не заметил, что весь выпрямился и что глаза его зажглись странным блеском. Елена Матвевна забыла, что только что сердилась на жильца, и глазами искала у Черкаса объяснения. Но и тот ничего не понимал. Петр Петрович нетерпеливо прошелся по комнате и вздрагивающим голосом сказал:
— Иди, иди, Елена!.. И вы тоже, Аполлон Кузьмич, извините меня… Мне нужно… мне нужно побыть одному.
Черкас поклонился и пошел к двери. Но Елена Матвевна не двинулась с места и испуганно глядела на мужа. Петр Петрович подошел к ней, взял ее за плечи и повел к двери. Он не мог ждать и притворяться.
— Иди, иди, — сказал он, не думая, что говорит. — Мне нужно… Это ничего. Иди! Я позову потом. Иди!
Он выпроводил обоих за дверь и кинулся в кресло. Он ждал. Он знал: сейчас начнется. В дверь просунул голову Черкас, — Петр Петрович сразу узнал его, это был тот Черкас, не настоящий, или, может быть, более настоящий, чем актер, только что сидевший в комнате и скучный. Черкас таинственно прошептал:
— Петр Петрович, будьте осторожны!
Петр Петрович отмахнулся от него. Даже и этот Черкас ничего не понимал, не понимал, что сейчас для Петра Петровича наступает самое важное, перед чем все остальное бледнеет и отступает. Неужели же Петр Петрович и теперь будет с кем-нибудь считаться, думать о каких-то пустяках, о чьем-то спокойствии, о том, наконец, чтобы не выдать себя? Он нетерпеливо махнул рукою Черкасу, и тот исчез.
В комнате никого не было, но Петр Петрович ясно ощущал присутствие того, кто был ему так нужен. Никто не ответил ему, но разве обязательно нужно видеть и слышать? Есть множество других способов понять. Вот настала минута, когда все станет ясно. Может быть, надо задавать вопросы? Или сразу явятся ответы, воображаемый собеседник знает все сам? Петр Петрович ждал. Он закрыл глаза и сосредоточился, чтобы ничто ему не мешало.
А за дверью тоже ждали. Елена Матвевна не отпустила Черкаса, ей стало вдруг страшно. Она только заставила его постучать детям. Елизавета и Константин вышли в коридор. Мать быстрым шепотом рассказала им, как Петр Петрович выпроводил ее и Черкаса. Дети хотели тотчас войти в столовую, но она их не пустила. Она боялась, что будет еще хуже, если Петру Петровичу сейчас помешают. Она не знала, долго ли она сможет выстоять здесь и не кинуться к мужу, но она решила ждать. Она вспомнила, что сказал ей Петракевич, она вспомнила, как странно вел себя Петр Петрович сегодня и в последние дни. Сердце ее наполнилось тяжелым страхом. Она прислушивалась к тому, что творилось за дверью, но оттуда ничего не было слышно. Свой страх она передала детям. Они тоже прислушивались не дыша, они тоже ничего не понимали. А сзади стоял не любимый всеми Черкас, не решавшийся уйти. Да его и не отпустили бы сейчас. Все боялись остаться одни. Чужой, неприятный человек был им все-таки нужен. И он стоял сзади, вместе со всеми задерживал дыхание и вместе со всеми прислушивался к тому, что творилось за дверью. Но оттуда не доносилось ни одного звука.
Петр Петрович ждал. Он ясно почувствовал присутствие воображаемого собеседника. Ошибки быть не могло. Недаром его охватило такое волнение. Но воображаемый собеседник молчал. Значит, нужно было действовать самому, задавать вопросы, чувствовать ответы. Но почему-то голова Петра Петровича была пуста. Только сердце его билось ускоренно и приподнято, как и тогда, когда он в первый раз увидел воображаемого собеседника, но мыслей не было. Сначала Петр Петрович улыбался. Он был очень доволен. Но улыбка быстро исчезла, лицо его вытянулось. Воображаемый собеседник, казалось, не хотел считаться с тем, что Петру Петровичу надо было спешить. Могли войти, могли помешать. Петр Петрович заерзал в кресле, не открывая еще глаз. Он настойчиво повторял себе: «Думай, думай…» Он искал вопросов и не находил.
