Наталья Парыгина - Вдова
— Да как же...
Начала было Дарья говорить да замолчала на полуслове. Как же, хотела сказать, я на чужих людей ребят брошу? Но не повернулся язык договорить. Это уж не чужие, коли такую обузу доброй волей на себя берут.
— Иди, Даша. — Люба Астахова к Дарье подошла, близко в глаза глянула. — О детях не думай. Сбережем.
— Иди, Даша, — сказала Люба и поцеловала ее.
Тихо сказала, а ослушаться нельзя. И другие женщины в вагоне подхватили:
— Иди, Даша.
— Все будем за ребятами твоими глядеть.
— Нагонишь нас по дороге.
— Пропадет девчонка без лечения.
— Сама-то не лучше девчонки, в лице ни кровиночки...
У Дарьи подкатил ком к горлу.
— Люди добрые... Дора... Люба...
Что-то хорошее, благодарное хотела сказать Дарья своим спутницам по вагону, по жизни спутницам, и — не сказала. Сразу слов не вспомнила, а подумать паровоз не дал, загудел вдруг во всю мочь.
— Наш! Наш свистит,— всполошились женщины.
Нюрка заревела. То ли ее уговаривать, то ли с вагона прыгать. Старушка докторша соскользнула на землю. Дора ей Варю подала. И тут состав дернуло. Дарья поцеловала Нюру в мокрые щеки, Митю в спешке чмокнула в лицо. И на малом ходу прыгнула.
Поезд набирал скорость. Нюрка заревела отчаянно. У Дарьи надвое разрывалось сердце. Кто-то догадался задвинуть дверь. Стук вагонных колес заглушил Нюркин плач.
Старушка молча тронула Дарью за локоть.
— Пойдемте.
Дарья взяла у нее малютку, плотнее надвинула Варе на лицо уголок одеяла. Докторша бойко семенила валенками. Дарья, на шаг не отставая, поспешала за ней.
***От морозного воздуха, от быстрой ходьбы у Дарьи сильно закололо в боку. Тяжелый грудной кашель сотрясал ее, но хватало дыхания, и ноги слабели, словно не было в них костей. Повалиться сейчас на снег, в мягкий холодный сугроб и заснуть вместе с Варькой, вместе с бедами своими и страхами... Но не валилась Дарья — шла, почти бежала следом за докторшей по обмерзшей снегом дороге, торопилась Варю донести скорей до больницы, оторвать от смерти, которая, казалось, настигала их сзади, невидимо протянув цепкие холодные руки.
— Ты и сама-то, голубушка, больна, — ворчливо проговорила старушка, прислушиваясь к сиплому дыханию Дарьи, и обернулась к ней. — Давай мне ребенка.
Не отдала Варю, будто чуяла, что в последний раз держит на руках живой свою малышку.
— Сюда.
Докторша тронула Дарью за локоть, указывая на одноэтажное деревянное здание с низким крылечком и с окнами, сплошь затянутыми морозными узорами. Дарья споткнулась о первую ступеньку и чуть не упала. Силы ее были на исходе.
Варя лежала на руках неподвижная, тихая, и Дарья боялась откинуть уголок одеяла, прикрывавший лицо девочки. Прежде чем сделать это, подняла Варю повыше, склонилась к ней ухом. То ли стоны, то ли хрипы доносились из свертка. Жива!
Докторша куда-то исчезла, и вскоре в приемную вошел другой доктор, толстый и коротенький, похожий на ежа.
— Возьмите ребенка. Помогите раздеться, — скомандовал он кому-то.
Дарья уже плохо соображала, слова доктора доходили до нее словно издалека, но она подчинилась им. Что-то белое надвинулось на Дарью, и Варя стала уплывать из ее рук, и она больше не пыталась удержать дочь.
Она сама чувствовала себя беспомощной, как ребенок, ей хотелось плакать, и лечь хотелось, но плакать совестно было перед чужими людьми, а лечь ей не давали. Сестра помогла Дарье раздеться, потом доктор тыкал ее холодной трубкой в спину и в грудь, больно выстукивал пальцами через ладонь.
— Варю лечите... на что со мной возитесь? — хриплым голосом просила Дарья.
— Варю! — передразнил доктор. — Сама-то помрешь — что твоя Варя будет делать?
— Не помру... Я крепкая.
— В какую палату ее, Яков Акимович? — спросила сестра.
— В третью.
Сестра накинула на Дарью халат и повела ее по коридору с крашеным, до блеска промытым полом.
К ночи Дарья впала в беспамятство. В жару металась на кровати, порывалась вскочить, тревожными выкриками будоражила больничную тишину.
— Вася! От поезда отстанешь... Скорей! Варя где? Где Варя? О-ой...
Замолкала ненадолго. И опять принималась метаться и бредить. Сестра трясла Дарью за плечо, подносила к запекшимся губам стаканчик с микстурой.
...Очнулась Дарья ночью. Не открывая глаз, вслушивалась, стучат ли колеса. Не стучат. Значит, опять на станции приткнулся эшелон. Протянула руку, отыскивая Варю. Рука, спустившись с кровати, моталась в пустоте. Дарья испуганно дернулась на постели, открыла глаза.
При свете ночника увидала рядом кровати, а прямо перед собой — окно с короткой белой занавесочкой. Свет горит и окно не завешено! Налетит немец... И вдруг вспомнила все. Не налетит. Далеко она от Серебровска. На какой-то станции. В больнице. А Варя-то? Варю вчера взяли у нее...
— Сестра! — тихим, не своим голосом позвала Дарья. — Сестрица!..
Пришла сестра, склонилась над кроватью.
— Очнулась?
— Где... девочка моя?
— Девочка? В детском отделении девочка, где ж ей быть. Не здесь же ее держать.
— Принеси. Покормить надо. Со вчерашнего дня не кормлена.
— Удумала: со вчерашнего! Неделя уж, как ты тут...
— Неделя, — в недоумении повторила Дарья. — Да как же Варя-то? Принеси ты мне ее! Принеси скорее...
— Лежи спокойно. Нельзя тебе волноваться.
— Так, — сказала Дарья. — Так...
И не настаивала больше. Поняла: не принесут ей Варю. Не потому, что не хотят. Умерла Варя. Сурово, отчужденно подумала об этом, словно не ее, а чье-то чужое это было горе.
Утром, когда пришел доктор, похожий на ежа, Дарья неподвижно лежала на спине, уставив в окно холодный, отсутствующий взгляд.
— Ну, как дела? — с фальшивой бодростью проговорил доктор. — Почему хмуримся? Веселей, веселей надо смотреть, с того света не всякому удается вернуться...
— Когда... Варя моя... умерла? — все с тем же отсутствующим взглядом спросила Дарья.
— С чего ты взяла? Умерла! Придумает же! Умерла...
— Не надо, — строго и упрямо перебила Дарья. — Не надо врать. Я знаю.
Яков Акимович побагровел, сердито обернулся к сестре:
— Кто сказал? Зачем сказали?
— Я не говорила, — пробормотала сестра.
— Никто мне не говорил, — медленно сказала Дарья. — Я сама. Сердцем почуяла.
Доктор взял Дарью за руку, близко склонился к кровати.
— Держись, Даша. Слышишь? Держись. Тебя трудно лечить, болезнь запущена. Если сама не поможешь нам — не сумеем вылечить. А у тебя ведь еще дети.
— Где она?
— Ну, где, где... — Яков Акимович выпрямился, в сторону теперь глядел. — Где покойники лежат?
— Не похоронили?
— Нет пока.
— Не хороните. Я — сама.
— Ладно. Поправляйся скорее.
— Да я... ничего...
Дарья шевельнулась на кровати, пытаясь сесть. Но только и хватило сил — голову на миг оторвать от подушки. Многоцветные искры замельтешили перед глазами, издалека донесся сердитый окрик:
— Лежи ты спокойно, бестолковая голова!
«Видно, и я помру, — вяло, почти равнодушно подумала Дарья. — Надо попросить, чтоб вместе с Варей похоронили, в одной могиле...»
И снова в полусне, в томлении, в беспокойстве и бессилии тянулись дни. В затуманенной голове жила одна мысль — о Варе. Корила себя Дарья, что послушалась бабку Аксинью, назвала дочь именем, которое в их семье не было счастливым. Не имя было повинно в Вариной смерти — война ее убила, но Дарье казалось, что, назови она дочь иначе, — выдержала бы девочка все невзгоды.
Утром, когда принесли на завтрак рисовую кашу с золотистым пятнышком растаявшего масла в середине, Дарья с острой жалостью подумала о Нюрке и Мите. Лежу в тепле, кашу рисовую ем, а они там как же? Вернулись к ней земные тревоги. Нюрка с Митей заждались мать. Василий на фронте истревожился, что письма долго нету. Варю надо хоронить...
С этого дня заспешила Дарья поправляться. Еду всю съедала до крошечки. Лекарства принимала с охотой, почти с жадностью. Просила Якова Акимовича:
— Лечите скорее. Дети ждут!
Мертвецкая стояла в глубине двора, у самого забора. Голые деревья окружали небольшой домик, окна которого были забиты досками. Молодая санитарка с болезненно- желтым лицом проводила Дарью, открыла большой висячий замок, включила свет. С тягостным чувством переступила Дарья низенький порог.
Покойники лежали на столах и на полу, трое были нагие, а одна женщина в дальнем углу на столе выглядела странно-нарядной — в платье, в чулках и в белом платочке, с аккуратно сложенными на груди руками.
— Эту сегодня заберут, — вполголоса проговорила санитарка, заметив, что Дарья смотрит на одетую женщину.
В первый миг Дарья точно забыла, зачем пришла сюда. Теперь спохватилась и снова обежала взглядом печальное помещение. Детей тут не было. Нелепая надежда робко просочилась в сердце Дарьи: может, не умерла Варя, может, по ошибке ей сказали?
