KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Советская классическая проза » Геннадий Скобликов - Старослободские повести

Геннадий Скобликов - Старослободские повести

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Геннадий Скобликов, "Старослободские повести" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Любил отец свою Варьку-Варюху, а сам, кажется, всю жизнь тосковал, что нет у него сына: первый-то у них мальчик был, да умер что-то месяцев трех. Бывало, особенно когда выпьет, нет-нет да и скажет: «Эх, мать, подкачала ты!.. Хороша дочь — да в люди пойдет, а сын — он всегда домашний гость!» И любил возиться с соседскими мальчишками: то свистков им из жести наделает, то цурку или чурукан для игры выстругает, то луков и стрел намастерит. Те и рады: все бегут с чем-нибудь к дяде Петру. И, наверное, потому, что хотелось ему сына, чаще всего рассказывал он сказки про Иван-царевичей...

Больше всего, помнится, ей нравилось слушать, когда отец рассказывал про Ивана-царевича и Марью-Моревну. Там тоже сначала царь любил своего сына и не жалел для него ничего. А потом сказка уводила Варю на дно окиян-моря, к морскому царю, у которого не было ни одного сына, но зато было двенадцать дочерей и среди них самая прекрасная — Марья-Моревна, морская царевна. А дальше: как встретились Иван-царевич и Марья-Моревна, как привез ее царевич к себе домой — а старый дурак царь сам задумал жениться на ней и приказал слугам отрубить голову любимому сыну, но мудрая Марья-Моревна оживила Ивана-царевича живой водой. Страшновато было слушать иные сказки отца: не то, чтоб ей самой страшно становилось тут, в своей хате, рядом с отцом, а страшилась за тех добрых людей из сказок, когда тайно затевалось что-нибудь против них. Но зато все сказки кончались хорошо: добрые люди все равно всегда побеждали злых; и она, Варя, дослушав сказку, иной раз и засыпала тут же рядом с отцом... засыпала тем легким сном, когда, если тебе хорошо, то, значит, и всем людям на всей земле хорошо...

...Счастливые дети, думала, вспоминая себя маленькую, Варвара. Ничего-то они еще не знают, ко всему доверчивые. Хорошо самому — и уже все тебе хорошо. Скажет, бывало, мать: «Из добра, дочка, вырастает добро, а из зла — зло. Так что, если человек с доброй душой живет, то и к нему всегда все добрые», — и все для нее было понятно и просто: она, Варя, будет всегда доброй, а значит, и к ней тоже всегда все добрыми будут...

«Твоими устами, царство тебе небесное, да мед бы пить», — много раз в жизни повторяла про себя Варвара, когда вспоминала такие вот речи матери, сама при этом точно не зная, то ли осуждает она за это покойную, то ли просто жалеет, что не всегда, — ой как не всегда, мать! — получается оно так в жизни...

Только нет: никогда у нее не повернулся бы язык, чтобы осудить мать, что приучала она ее, Варю, с самого детства принимать жизнь так же просто и доверчиво, как принимала сама.

С детства знавшая, что такое нужда, Прасковья потом всегда была довольна жизнью: угол есть, хлеб соль есть, одеты и обуты, сами здоровы — что еще человеку надо? И не любила мать людей хитрых, завистливых или жадных — не любила и не привечала. А сама: спросят люди, сколько, мол, они с отцом мер ржи или там проса намолотили, — всегда столько назовет, сколько есть. Эта извечная крестьянская хитрость у многих есть: скрыть, сколько намолотили, сколько сена в сарае, сколько картошки или бурака накопали... А мать никогда не понимала этого: зачем, мол, скрывать, не чужое ведь, свое.

Не помнила Варвара, чтобы не подала мать кусок хлеба нищему или не одолжила кому, пусть даже из последнего. «Бедного человека не корысть — нужда посылает просить», — говорила она, принимала беду другого человека, как свою, и старалась помочь.

 

Прасковья не раз говорила уже взрослой Варваре, что хотела еще иметь детей. Ездила она и с отцом и одна в город к какому-то там врачу, он ее лечил — да не помогло. Потом по совету одной бабки-знахарки пробовала она лечиться травами. Много их перепробовала Прасковья, но и они не помогли.

А травы с тех пор собирать пристрастилась. Всегда у них стены в чулане были увешаны разными пучками да узелками.

Весной, когда движется сок, набирала Прасковья березовых и тополиных почек, с крушины, калины и дуба надирала коры. Летом, в самый цвет, сушила шалфей, ромашку, липовый цвет, мягкую горькую полынь и мяту, собирала и сушила черемуху, крушину, малину. «Травы, как и люди: одни добрые — и зверям и людям от них добро; другие — злые... Вот я добрые и собираю», — скажет, бывало, она. На Ивана-Купалу, перед первым покосом, мать на целый день уходила из дому. Этот день она считала самым лучшим для собирания трав. «Об эту пору они в самом соку, — поясняла она. — Теперь сорвешь — самые пользительные». И приносила из леса «брата-с-сестрой» (как в их местах называют ивана-да-марью), с лугов — желтоголовую купальницу, одолень-траву — и все эти купалинские травы вешала у себя в чулане.

И как-то само собой получилась из Прасковьи деревенская лекарша. Одному их своих запасов даст травы или сушеных ягод и растолкует, как лучше ими пользоваться, другому сама отвар приготовит. Люди попривыкли, стали ходить к Прасковье и с тем, где никакая трава не нужна: из глаза глубоко засевшую остинку вынуть, вывих вправить. И мать бралась. И веко умела вывернуть так, что любую соринку находила, и вывих вправляла как-то легко, без боли. «Прасковья — она сама чуяла, где человеку больно», — до сих пор вспоминают о ней старые люди.

Знала мать и заговоры: от укуса гадюки, от угольника и чемера, от сглазу, от «волоса», от деревенской «рожи»... Но заговаривать бралась только «рожу», а с остальными болезнями отсылала к другим бабкам: дескать, ихние заговоры сильнее. А вот «рожу» заговаривать просто любила. На большой сковородке костерок настоящий разводила из свеженасушенной березовой коры, заставляла больного как можно больше греть больное место над этим огнем, а сама отшепчет, что там положено, и потом сидит все время рядом, разговаривает о чем-нибудь с больным, пока не догорит кора. В семье Прасковья откровенно признавалась, что сама не знает, есть ли толк от ее слов, а вот что в березовом огне есть целительная сила от этой самой «рожи» — это было налицо: все, кого ни лечила она, вылечивались.

В играх с девчонками Варя-Варюха тоже любила быть лекаршей и во всем подражала матери. Она рвала подорожник, траву-мураву, копеечник... — раскладывала и развешивала их на плетне отдельными пучками и объявляла: эта от живота, эта от головы, эта от кашля. Находилась «больная» — и Варя говорила, чем и как надо ее лечить. Она мало выдумывала — больше вспоминала, что говорит в таких случаях мать, и «больные» всегда признавали ее. И взрослая Варвара, уже после смерти матери, тоже, между делом, приносила домой цветы и травы, круглый год эти пучки висели у нее в чулане. Но ей-то было далеко до матери.

Еще любила мать праздники. В церковь ходила редко, обязательно лишь на Велик день — всегда сама носила пасху святить. А праздники все знала наперечет и каждый ждала с какой-то светлой радостью.

На святки, в Васильевы вечера, и сама рассказывала, девкой гадать любила, и им, Варе с подругами, гадание в хате устраивала, подсказывала, что и как надо делать. Гадали по-разному: жгли на перевернутом блюдце скомканную бумагу и по тени пепла на стене старались разгадать судьбу; лили в воду растопленный воск; бегали в полночь к колодцу за водой; бросали через хату валенок: в какую сторону носком ляжет — оттуда и жениха ждать. Укладывались с подругами спать, каждую ночь на новом месте, ложась, приговаривали: «Суженый-ряженый, приходи, наряженный косу расплетать». Только не советовала мать гадать перед зеркалом: страшное это гадание.

К Василь-дню мать холодец из свиной головы варила. «Как же, — скажет, — в Василь-день — свиную голову на стол. Так исстари ведется». И к каждому празднику у нее бутылка припрятана, сама с отцом стопку выпьет. Если под этот день ночь ясная да звездная, скажет довольная: «Ну, девки, ждите лета, ягоды и горох в этом году хорошо уродят».

Под крещение мать ставила мелом крестики на дверях и на окнах, и долго потом оставались они нестертыми.

На Иордань за святой водой тоже почти всегда сама ходила: интересно — со всех деревень народ на речку собирался. А когда единоличниками еще жили, до колхозов, так на Иордань больше на лошадях ездили. Мужики иной раз даже вроде соревнования затевали, кто первый с водой в деревню приедет. Отец как-то рассказывал: «Один раз запоздал я что-то, только еще болотом к Иордани еду, а уж слышу — мужики назад лошадей гонят. Что делать? Тут прорубь недалеко. Я из нее воды в бочонок налил, заехал за кусты и жду. Только первые подводы показались — я тоже как стегану свою лошадь и вперед их на дорогу вылетел. Так первым в деревню и въехал. А ей, — кивал отец на мать, — ей, конечно, не сказал, где воду брал». Мать смеялась: какая разница — вода по всей речке одинаковая; так, только что обычай. А вечером на крещенье она садилась у уличного окна: весь вечер только и слышно: «Теть, как жениха зовут?», «Теть, как невесту зовут?» — И всем, от детишек до невест и женихов, надо отвечать: обычай, он и есть обычай, старые тоже молодыми были, так же бегали по деревне.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*