Вениамин Лебедев - По земле ходить не просто
Здесь Дмитрий Петрович скучал. Очутившись без дела, он не знал, как убить время. Знакомых, кроме трех студенток, тут у него не было. А у них образовалась своя компания…
Приглядываясь к девушкам-студенткам, Колесниченко увидел в них что-то новое, чего не мог заметить в институте. Нина Никитина, например, слывшая в институте самой красивой девушкой, поразила его скромностью и умением держаться в обществе непринужденно и естественно. Она часто смущалась, но чувствовалось, что в обиду себя не даст. Дмитрий Петрович запомнил ее с первого курса. Когда начались практические занятия в анатомичке, Дмитрий Петрович был уверен, что эта хрупкая, бледная девушка не выдержит и бросит институт: ведь в первые дни у ней даже случались обмороки. Но она выдержала!
Ее подруга, смуглая полненькая Зина Кожевникова, видимо, хороводила всей компанией. Озорная, насмешливая, она не умела долго сидеть на одном месте. Третья подруга — Клава Романова — полностью находилась под ее влиянием.
С первых дней пребывания в доме отдыха они со студентами педагогического института Николаем Сноповым и Федором Токмаревым составили свою неразлучную группу.
Конечно, Колесниченко не мог присоединиться к ним, хотя очень скучал в одиночестве. Зачем стеснять их своим присутствием? Молодежь проводит время по-своему: шумно и очень свободно. А какая студентка допустит вольность в присутствии знакомого преподавателя? Да и что общего между ними?
Пытался Дмитрий Петрович завести знакомства среди других отдыхающих — ничего не вышло. Одни, узнав, что он доцент, становились с ним излишне, до надоедливости, почтительными, другие избегали знакомства и только издали кланялись ему. Нашелся один, который не прочь был сблизиться, но он безудержно хвастал перенесенными болезнями и, считая себя знатоком медицины, без конца молол всякую чепуху.
Свое одиночество среди множества людей Колесниченко объяснял неумением поддерживать знакомства. А ведь есть люди, которые просто и легко сближаются с другими. Тот же Николай Снопов. Казалось бы, ни к кому он не напрашивается на дружбу, а через день-другой после приезда все уже знали его и он был знаком со всеми.
Друг Снопова Федор Токмарев иного склада. Этот сначала подумает, не уронит ли свое достоинство, заговорив с неравным себе по положению. Дмитрию Петровичу казалось, что Токмарев из тех, кто не любит утруждать себя лишним беспокойством, кто ищет тихой и спокойной жизни, а потом в сорок пять лет начнет полнеть, а в пятьдесят — страдать одышкой.
Дома Колесниченко вставал рано, и здесь не мог избавиться от этой привычки. Вот и сегодня он в шесть часов вышел уже на крыльцо покурить. На нижней ступеньке сидели три дожитых человека и разговаривали о новых порядках на каком-то заводе. Чтобы не мешать им, Колесниченко ушел на веранду и, усевшись в кресле, закурил.
Солнце только что появилось из-за леса. Трава заблестела тусклой росой. За барьером веранды виднелась часть леса и дымящаяся легкой испариной Кама. Как хорошо было бы, подумал Дмитрий Петрович, если бы клиника была расположена на таком месте. Это была бы прекрасная обстановка для выздоравливающих, не то, что в городе, где от пыли листья деревьев становятся серыми.
Со стороны Камы из-за старой липы показался с полотенцем через плечо Николай Снопов. Стройный, загорелый, с тугими мускулами, отчетливо проступающими под голубой майкой, он шел легкой походкой физкультурника.
— Выкупался? — спросил его один из сидевших на крыльце.
— Ага!
— Вода, знать, холодная?
— В самый раз! Когда лезешь, кажется холодная, а потом хоть бы что!
— Рано встаешь. В твои годы спать бы да спать.
— Проспишь, а потом и вспоминать нечего будет. Вон какое сегодня утро чудесное.
— Да, денек будет благодатный.
— Дмитрий Петрович! — крикнул Николай, увидев Колесниченко. — После завтрака поедемте с нами за Каму?
— За Каму? С удовольствием! — сказал Колесниченко и тут же пожалел: зачем было навязываться студентам.
— Так мы вас будем ждать в восемь тридцать в столовой.
— Хорошо, — уже без воодушевления ответил Колесниченко.
Часов в десять переплыли через Каму и, разыскав на опушке едва заметную тропинку, углубились в лес. В лесу остро пахло прелым деревом и болотной гнилью. В воздухе вились тучи комаров. Отчаянно отбиваясь от них ветками липы, пытались пройти дальше — к заброшенным торфоразработкам, где, по рассказам бывалых людей, очень красивые места.
— Съедят заживо! — не выдержал Федор. — Идем обратно! — предложила Клава.
— Бежим!
Не дожидаясь общего согласия, Зина и Клава побежали назад. За ними как ветром сдунуло Федора, Нину и Николая.
Оставшись один, Колесниченко огляделся по сторонам. Бежать за ними или догонять шагом? Он наломал новый веник из веток и пошел по просеке. Но, казалось, все комары, отстав от убежавших, накинулись на него и теперь решили добить окончательно. Они проникали за ворот, забирались под рубашку, запутывались в волосах, попадали в рот.
Дмитрий Петрович не выдержал и побежал. Молодежь ожидала его в лодке.
— Вот так погуляли! — весело крикнул он, сбегая с горки.
— Такое не всегда увидишь.
— А что, если бы каждый комар был величиной с воробья? — начал фантазировать Федор.
— Они бы сделали из тебя скелет, — съязвила Зина.
— Чтобы показывать студентам медицинского института, — отпарировал Федор, слегка поклонился и перепрыгнул через сиденье на нос лодки. — Как экспонат…
«Нашла коса на камень», — подумал Колесниченко. Ему почему-то сразу показалось, что Зина терпеть не может Федора.
— Дмитрий Петрович, закурите, — сказала Нина. — Комаров меньше будет.
— Это можно, — согласился он и, когда отъехали от берега, сказал: — А жаль, что сорвалась прогулка.
— Она еще продолжается. Оставим лодку и по берегу пойдем к озерам, — предложил Николай.
— Опять комаров кормить? — усмехнулся Колесниченко. — Нет уж… Покорно благодарю.
— А там их нет, Дмитрий Петрович. Мы уже бывали, — успокоила его Нина.
Выбравшись по крутому склону на гору, вошли в сосновый бор. Могучие старые сосны тянулись вверх. Сквозь их густые вершины едва пробивались лучи полуденного солнца. Под соснами было сухо и прохладно, пахло смолой и травами.
Вскоре начался мелкий и редкий березняк. Молодежь разбрелась по расчищенным для покоса полянкам.
Петляя между низкорослыми деревьями, Дмитрий Петрович медленно шел вперед, наслаждаясь бесконечно возникавшими перед ним все новыми и новыми картинами. В тени развесистой березки он присел отдохнуть. Где-то недалеко раздавались голоса Зины и Клавы.
Зашуршала трава, послышался хруст хвороста.
— Куда тебе столько цветов? — услышал Колесниченко голос Николая.
— Венок сплету, — ответила Нина.
— В таком случае, может быть, и мои пригодятся?
— Ой, какие незабудки! У тебя, Коля, есть вкус.
— Незабудки? Разве это незабудки? А я думал — анютины глазки… — лукаво сказал Николай.
— Ах ты, Коля, Колечка! Разве анютины глазки такие? — Нина засмеялась так задушевно и заразительно, что Дмитрий Петрович невольно улыбнулся.
Сквозь густые ветви мелькнула белая кофточка, и Нина вышла на полянку. Вслед за ней появился Николай. Они остановились в нескольких шагах от березки.
— Знаешь, когда я собирал, я не думал о названиях. Я просто хотел набрать под цвет твоих глаз… У тебя они действительно как незабудки. Кто хоть раз увидит их, тому едва ли суждено позабыть. Нет, не забыть, — закончил он немного грустно.
Нина смущенно опустила голову. Потом она быстро пошла вперед. Николай, радостный и немного растерянный, остался на месте. Он повертел перед собой незабудку, понюхал ее, засмеялся и, зажав в руке, побежал за Ниной.
Колесниченко закурил и опустился на траву. Он долго лежал, улыбаясь голубому небу.
* * *Ночью не было росы. Солнце взошло в оранжево-красном небе и медленно, словно растаяв, скрылось в молочном тумане бесформенных туч. Часов в десять подул сухой, обжигающий ветер. К обеду закружились, заплясали на дорогах длинными воронками вихри, сметая мелкий мусор, понеслись над полями… Облака рыжеватой пыли заклубились над выжженными зноем пашнями. Заволновался старый бор: зашумели ветвями ели, заскрипели перестойные сосны. Кама оделась пеленой скачущих волн.
Внезапно ветер утих. В одно мгновение расслабленно повисли, как бы в недоумении, листья деревьев. Только сосновый бор, словно не веря наступившей тишине, продолжал скрипеть и стонать. Сверкнула молния, прорезав темные тучи, и стрелой ринулась вниз. Раскатисто прокатился гром и, как по команде, посыпались на пересохшую землю крупные капли дождя. Еще вспышка молнии — капли заторопились, зачастили, поднимая мелкие брызги, и хлынул, как из ведра, проливной весенний дождь — молодой, шумный, веселый.
