Борис Изюмский - Небо остается...
Лиля проснулась рано, когда все еще спали. Было по-домашнему тепло и уютно.
Стараясь не разбудить мать, она тихо умылась и стала готовить завтрак Шмельку. Больше всего он любил поджаренную картошку, отваренную в мундире накануне вечером. И чтобы рядом была яичница, обильно залитая томатным соусом, посыпанная чайной ложкой сахара.
Лиля нагнулась над Шмельком: он разрозовелся во сне, темные волосы разметались.
— Вставай, сынок! — тихо сказала она.
Володька мгновенно отозвался:
— Угу! — вскочил и начал делать зарядку. Умывшись, сел за стол на кухне.
— Ты знаешь, почему Валька Шуликов (это его сосед за партой) такой толстый?
— Нет, — с недоумением посмотрела мать.
— У него папа — начальник бойни.
Логика, ничего не скажешь.
— А знаешь, чему научился Джим? — так называли соседского черного пуделя. — Он вешает ведро на колонку, лапой открывает кран и тащит ведро домой.
«Ну, это, наверно, фантазия».
Шмелек проверил, все ли в порядке в ранце, и вышел из дома — школа была через дорогу.
Вскоре и Лилия Владимировна, приготовив завтрак Тарасу, тихо закрыла дверь квартиры.
Роса омыла крыши домов, тротуары, желтеющие листья берез, красные кисти рябины. До института ходьбы минут тридцать, и этот путь Новожилова проделывала обычно неторопливо, с удовольствием.
Она миновала жилые кварталы, молодой парк и влилась в поток рабочих, спешащих на радиаторный завод. Было какое-то особенно приятное ощущение от этого движения в живом потоке.
Недавно построенное здание института издали приветило белыми стенами, ясными окнами.
За время пути Лилия Владимировна обдумала свое выступление на ученом совете, прикинула, чем будет заниматься сегодня в первую очередь. О себе как ученом она была не очень-то высокого мнения. Считала, что подтверждались худшие опасения, высказанные еще в детском дневнике: лучше иметь один талант, чем множество способностей. Но, пожалуй, все же один талант у нее есть — организаторский. Даже если это касалось вечеринок в лаборатории, для которых она писала стихи капустника, пекла торты и разрабатывала меню, чтобы затем, в разгар веселья, незаметно исчезнуть.
Новожилова поздоровалась в вестибюле с вахтером, старичком, похожим на их школьного сторожа Тимофея Игнатьевича — такие же моржовые усы, — и прошла в свой кабинет на втором этаже. Здесь сняла плащ, расчесала густые волосы. На ней были шерстяное бордовое, строгого покроя платье — сама шила его — и янтарное ожерелье, которое не давало покоя ухажерам.
«Неужто, — подумала она, — нынешнее звание и должность, вызвали в институте сей повышенный мужской интерес к моей персоне? Было бы обидно такое объяснение…»
Но факт оставался фактом — началась полоса объяснений в любви женщине бальзаковского возраста.
Полосу эту открыл замдиректора по науке Григорий Николаевич — золотозубый, проникотиненный, с большой плешью среди светлых вьющихся волос, с уголком цветного платочка, кокетливо выглядывающего из верхнего кармашка пиджака.
Григорий Николаевич — самый непосредственный начальник ученого секретаря, вероятно, поэтому решил, что может называть ее лапочкой и золотцем. Вот уж к кому относилось «быть и казаться».
Он повел планомерную атаку, и Лиля, желая избавиться от этого ухажера, как-то ошеломила его:
— Я согласна… Но только чтобы ни от кого не скрывать отношений.
— Но как же? — испуганно произнес он, вглядываясь пытливо: может быть, шутит? Но лицо Лили было строгим, решительным. В этом «Но как же?» подтекстом шло: «партбюро, моя жена, ваш муж…»
Тогда Новожилова произнесла с напускным огорчением:
— Я-то согласна, а вы не хотите принять даже такое мизерное условие.
Домогательства прекратились.
Второй ухарь был, как она определила, карьеристского образца.
Весь институт уехал на уборку картофеля, а Лиля осталась из-за болезни ног. В лабораторию вошел мужчина лет тридцати — высокий, крупный, с холеным лицом.
— Простите, Лилия Владимировна, — деликатно сказал вошедший, — мне необходима ваша помощь как петрографа… Однако разрешите сначала представиться — Валерий Базилевич…
— Слушаю вас, — официально сказала Новожилова.
— В моей диссертации большой раздел связан с фазовыми исследованиями…
Говорил он умно, по-деловому и об интересной работе. И так как Новожилова охотно делилась своими знаниями по минералогии, то и на этот раз не видела резона отказать.
— А в какой вы лаборатории? — поинтересовалась она.
— Поразительно! — хорошо поставленным голосом воскликнул Базилевич. — Уже два месяца работаю в лаборатории рядом, с первого дня глаз с вас не свожу, а вы даже не заметили… Правда, я часто бывал в командировках.
— Простите невнимание, — улыбнулась Новожилова, — Валерий…
— Просто Валерик, — поспешно сказал он.
— Приносите образцы, посмотрим, — разрешила Новожилова.
Когда он ушел, Лиля вспомнила, что действительно в институте многие с симпатией относились к этому Валерику. Мужчин он таскал по ресторанам, женщин подкупал обходительностью.
У Лили уже выработалась «технология» расправы с кавалерами. Если это человек умный, ему бывало достаточно двух-трех насмешливых взглядов, фразы, чтобы стало ясно: это не тот случай, когда неприступность обставляют демаршами, — со свидетелями и звонкими пощечинами.
Если самоуверенный нахал глуповат, то все шло приблизительно по такой схеме:
— Какие у вас чудесные глаза, — говорил он.
— Как вам нравится предвыборная президентская кампания в США? — огорошивала она вопросом.
— И осиная талия… — продолжал он гнуть свое.
— Не объясните ли вы мне разницу между религиозными воззрениями мусульманских общин в Ливане?
Отскакивали ошалело. С Валериком случай был нестандартный. Вскоре Базилевич попросил:
— Не могли бы вы называть меня на «ты»?
Ну почему же, он много моложе ее и чем-то располагал к такому обращению. И тут Валерик ринулся в атаку, веря в свою неотразимость, полагая, что женское равнодушие к нему — притворство, тактика.
На вечеринках в институте он играл на гитаре, пел. Женщины млели, и Лиля слушала с удовольствием. Приглашая ее на танцы, он имитировал нахлынувшее чувство.
Почему Новожилова сразу же не расправилась с ним? Что-то в этом Валерике было от юности. И потом — Базилевич, несомненно, умен, а Лиля это ценила и не умела делать вид, что не замечает глупость.
Однажды в кабинете, когда все уже ушли из института, он поднял ее вместе с креслом и закружил по комнате.
Новожилова разъярилась:
— Немедленно прекратить цирк!
Тон ее был таким, что Валерик не посмел ослушаться.
— Такая возмущенная вы мне еще больше по сердцу! — восхищенно сказал он. — Вам дай пистолет — изрешетите.
Пора было его вытуривать. Том более что и прояснился Валерик предельно: ему нужен был ученый секретарь, он лживо играл роль щедрого «своего парня», склонен к показухе, нечистоплотен в отношениях с женщинами.
…Лиля принесла ему из дому недавно вышедшую центральную газету со статьей «Хамелеонствующий», отчеркнутой красным карандашом.
— Здесь все про тебя… Поинтересуйся на досуге…
Портрет этого проныры и дамского угодника был словно списан с Валерика.
На следующий день, возвращая газету, он хрипло спросил:
— Неужели я такой?
— Как две капли воды!
— Ну, так я докажу, — и грузный, несчастный вышел из кабинета.
Теперь Валерий старался не попадаться ей на глаза и, что самое удивительное, стал действительно много лучше: не таскал «нужных» людей по ресторанам, не расточал комплименты и даже ушел в другой институт. Прислал ей письмо: «Я жалкий человек, в этом весь ужас. Я пуст, ничего не совершу в жизни, потому что душа моя мелка. Я смог бы, если бы Вы… Но это невозможно… вот таким и останусь!» Может быть, повзрослел и поумнел?
Недавно она встретила Валерия в центре города. Поинтересовалась:
— Как живешь?
Он поглядел диковато, вроде бы удивился — она с ним еще разговаривает. Потом смягчился:
— И все же, хотите верьте, хотите нет, — я в вас был искренне влюблен… — помолчав, добавил: — Насколько вообще я на подобное способен. Это был мой потолок.
— Не следует ли его поднимать? — пошутила Лиля. — А как диссертация?
— Готова.
— Ну, желаю тебе успеха. Знаешь, — добавила она резковато, — есть у англичан такая поговорка: лучше голодать, чем есть что попало, лучше быть одному, чем с кем попало.
…А потом на Лилию Владимировну свалилась радость-беда: она и сама увлеклась.
У них в институте появился инженер из Киева — Игорь Федорович Войницкий — моложе ее на несколько лет. У него бледное, продолговатое лицо, умные глаза, горькая улыбка. Чем-то напоминал он Максима Ивановича, и это сразу расположило Лилю к нему.
