Сахнин Яковлевич - Три минуты до катастрофы. Поединок.
К огромному, с открытым бортом прицепу, на одну треть заполненному песком, ведёт помост — земляная насыпь. Медленно над ней плывет снаряд.
И вот уже все трое ступили на прицеп. Ноги вязнут в песке. Впереди для ноши приготовлена выемка — «постель». Снаряд опускают туда бережно, нежно, будто кладут в постель ребенка.
Теперь надо идти за вторым.
На поверхности нет ни одного снаряда, который бы можно брать, не задев соседних. Если приподнять с одной стороны тяжёлый снаряд, из-под него можно вытащить более лёгкий. Тогда освободятся ещё два.
Снова тщательный осмотр. Тонкими стальными пластинками офицеры ощупывают зазоры между снарядами. Никакого подвоха или ловушки нет. По команде Махалов берётся за верхнюю часть корпуса, не касаясь взрывателя, и приподнимает болванку. В руках не меньше трёх пудов, хотя второй её конец имеет опору. В таком положении остаётся, пока не извлекают длинный снаряд. Он сильно проржавел, полуразрушен. Его надо брать особенно осторожно. Зато он длиннее первого, и четверым хватает места взяться за корпус. Несут бережно. Два офицера по краям, солдаты посредине.
Ивану можно опустить свою ношу. Хорошо бы бросить проклятую глыбу. Он медленно нагибается и застывает, низко склонившись над землёй. Он видит: снаряд ляжет глубже, чем был, и левая рука окажется между двумя стальными телами. Надо бы чуть-чуть отвернуть снаряд в сторону. Но тогда пошевелится ещё один.
Махалов оборачивается. Люди только поднимаются на прицеп. Держать нет больше сил, очень неудобная поза. Иван медленно опускает свой груз, обдирая кожу на руке. Это не страшно. Тыльной стороной работать не придётся.
Он высвобождает руку, прячет её за спину. Все уже вернулись к яме. Рука становится липкой.
За большим кирпичным домом стоит санитарная машина. Хорошо бы сбегать туда. Но врач запретит продолжать работу. Сказать командиру роты нельзя. Он сделает то же самое. Стоять и раздумывать совсем нельзя. Сейчас будет очередная команда, все увидят, и его отстранят, ещё и с замечанием…
— Разрешите отлучиться, товарищ капитан, — смущенно улыбается Махалов.
— Самое подходящее время для отлучки, глубокомысленно замечает Маргишвили.
Капитан слышит реплику и строго говорит:
— Отставить, Маргишвили, — и, кивнув в сторону Махалова, добавляет: — Идите.
Иван бежит за переезд. Там водопроводная колонка, оттуда никто его не увидит. Он обмывает руку, засыпает пораненное место землёй: уж лучше потом он повозится с рукой, чем сейчас его отстранят.
Шестнадцать снарядов откопали, перенесли и уложили, не сделав ни минутного перерыва. Носили все пятеро. После такой тяжёлой работы руки немного дрожат. Грузчику, например, всегда трудно обращаться с маленькими, хрупкими вещами.
А вот теперь надо снова очищать землю. Надо, чтобы руки не дрожали. И уже не за рукоятки, а за лезвия сапёрных ножей берутся люди. Берутся так, чтобы жало выступало между пальцами, как безопасная бритва из станочка. И вдруг высоко над головой вспыхивает огромная красная лампа. В ту же секунду сильный и резкий звонок, как на железнодорожном переезде, оглашает всё вокруг. Это сигнал о том, что идёт пассажирский поезд. И в подтверждение голос в эфире:
— «Резец»! «Резец»! Я «Резец-три». В поле зрения поезд Москва — Тбилиси. Прекратите работу.
— А-а, чёрт его несёт! — в сердцах бросает капитан.
— Это за мной подали, — тихо говорит Маргишвили, обращаясь к Махалову. — Мне в Тбилиси пора.
Шутку слышат все, и все улыбаются.
Молодой инженер коммунист Георгий Химичев и видавшие виды два старших стрелочника Никита Николаевич Красников и Федор Ананьевич Холодов, находясь в трёхстах метрах от склада снарядов, заменили в этот день большой штат станционных работников. Они готовили маршруты на опустевших путях, они зорко следили за движением поездов, их команду слушали паровозники, движенцы, связисты. По их приказам останавливали работу солдаты.
…Спустя несколько минут лампа погасла, умолк звонок. Химичев сообщил по рации, что можно продолжать работу. Капитана вызвал к аппарату Склифус, и тот пошёл в укрытие, где находилась рация.
Иван Махалов счищает землю. Вот он сбрил тоненький слой и протянул нож, чтобы снова пройтись по этому же месту, и вдруг резко отдёрнул руку. На сердце будто растаяла мятная конфета — сердце обдало щемящим холодком. Это был не страх. Страшно, наверное, бывает под пулями. Было жутко. Под слоем земли, которую он собирался снять, будто вздулась тоненькая, как кровеносный сосуд, жилка. Она шла от взрывателя снаряда и исчезала где-то между другими болванками. Сердце обдало холодком в то мгновение, когда он понял, что это не жилка, а проволочка, такого же цвета, как земля.
— Что случилось? — спросил Поротиков, обратив внимание на застывшего солдата.
Махалов ничего не ответил. Он молча показал рукой на жилку.
— Все в укрытие! — скомандовал старший лейтенант.
Солдаты молча поднялись и пошли.
Поротиков внимательно осмотрел изъеденную временем проволоку. Местами сохранилась изоляция, сгнившая, мягкая, как глина. Местами видны тоненькие, оголённые нити.
Старший лейтенант берёт узкий обоюдоострый нож, вернее, что-то среднее между ножом и шилом. Начинается в самом полном смысле слова граверная работа.
Оказалось, что проволочка укреплена к колечку чеки, вставленной во взрыватель. Чека диаметром не больше двух миллиметров сделана, видимо, из особого сплава. Железная давно бы превратилась в труху. Но и эта проржавела так, что и не поймёшь, на чём держится. Кажется, предусмотрели всё, а вот лупу не взяли. Как бы хорошо сейчас посмотреть на минное устройство через увеличительное стекло! Но разве можно было додуматься, что, разбирая десятки кубометров снарядов и земли, потребуется лупа?
Будь это новая установка, чеку легко придержать рукой, чтобы не выскочила, и перерезать проволоку. Но сейчас к чеке прикасаться нельзя. Кажется, что она может переломиться от ветра. Тогда ничем не удерживаемая больше пружина разожмётся, острый стержень ударит в капсюль. Взорвётся весь склад.
Запыхавшись, прибежал капитан.
— Да-а, — протянул он, посмотрев на чеку. — А ведь в снарядах такого калибра чеки не бывает. Специально сделали.
Решили искать, куда ведёт второй конец шнура. Теперь за шило-нож взялся капитан. Он освободил от земли сантиметров сорок проволоки, когда показался второй конец. Видимо, шнур был закреплён за другой снаряд и просто перегнил в этом месте. Расчёт врага стал ясен. За какой из двух снарядов ни возьмись, чека выскочит.
Одну за другой переламывает капитан тонкие нити проволоки у взрывателя. Кусачками этого делать нельзя — пальцы чувствительней.
— Ну что ж, всё? — говорит капитан.
— Похоже, что так, — отвечает старший лейтенант.
— А если он боковой взрыватель поставил и отвел штук десять проводков в стороны?
— Нет, не может быть. За пятнадцать лет грунт сильно осел, проволочки натянулись бы и выдернули чеку.
— Верно, — соглашается капитан. — Но попробуем проследить за мыслью врага. Прежде всего решим: опытный это был минёр или нет?
— По всему видно — мастер.
— Согласен. Рассуждать он мог так. Если придут просто наши солдаты, они поднимут снаряд, чека выскочит. Больше ему ничего не надо. Но, конечно, он рассчитывал на то, что за дело возьмутся сапёры. Они обнаружат чеку, перережут проволочку, проверят, не тянутся ли проводки в стороны. Верно?
— Безусловно так.
— Значит, всё это он предвидел. Значит, придумал ещё что-нибудь. Мог он от донного взрывателя вниз проволочку пустить?
— Думаю, нет.
— Почему?
— Потому что мастер. Понимал, что уж если мы в такой пирамиде обнаружили верхнюю чеку, то обязательно будем искать и с боков и снизу.
— На всякий случай всё же проверим. Если ничего нет, значит, наверняка где-то спрятана более хитрая штука.
А солдаты сидели в укрытии и мирно беседовали.
— Смотри-ка, забыл капитан доложить, что установку нашли, — говорит Хакимов. — А ведь полковник ему приказал…
— Ничего не забыл, — перебивает Махалов, — он боится.
— Чего боится?
— Что запретят разминировать.
— Да-а, — вступает в разговор Маргишвили, — ох, и подбросило бы нас!
— А что, неплохо, — улыбается Махалов, — мы бы в спутников превратились.
Солдаты дружно смеются.
— А завтра в газетах, — важно говорит Хакимов, — напечатают: «Помкомвзвода младший сержант Иван Махалов совершает свой пятый рейс вокруг земного шара…»
— «…и догоняет ракету-носитель», — подхватывает Маргишвили.
— А что ты думаешь! — степенно замечает Махалов. — И догнал бы. Сел бы поудобней, и пусть носит. На то она и носитель.
…В кузов уложили снаряды. Выехал из укрытия на своем бронетранспортёре Солодовников. Теперь всё зависит от него. Крюки должны быть соединены без толчка. Подняли тягу прицепа, воткнули в землю палку. Надо подъехать так, чтобы крюк коснулся палки. Солодовников сдаёт машину назад, его движение с обеих сторон корректируют офицеры. И вот крюк накинут и поставлен на предохранитель. Остаётся натянуть тягу.
