Сахнин Яковлевич - Три минуты до катастрофы. Поединок.
Треск снаряда страшен. Бывает, торчат из земли три короткие проволочки, расходящиеся лепестками. В траве их не увидишь. Но заденешь, раздастся треск. И остаться невредимым уже немыслимо. Три-четыре секунды будет слышен треск, потом выскочит цилиндр из земли и на высоте метра метнёт в стороны более трёхсот стальных шариков. Услышав треск, надо отскочить на несколько метров и грохнуться на землю. Тогда есть надежда остаться только раненым. А начнёшь бежать, стальные комочки догонят.
Но ведь здесь нет трёх лепестков. Схватив горсть мокрого песка, Иващенко положил его на оголённое место снаряда, потом сверху насыпал лопату сырого песка. Он решил, что снаряд успел нагреться даже на осеннем солнце и началась реакция. Чтобы прекратить ее, надо охладить снаряд.
Все прячутся в укрытие. Выждав необходимое время, лейтенант выходит. Особенно бережно поднимает он опасный снаряд и несёт в яму. Потом укладывает шашки так, чтобы взрыв ушёл в землю. И вот наконец всё готово.
Из укрытия появляется лейтенант Селиванов. Он соединяет короткий шнур от шашки с проводами электрической машинки. Последний внимательный взгляд на всю местность вокруг. Оба лейтенанта удаляются в укрытие.
Иващенко вызывает по рации штаб. Полковников Диасамидзе и Сныкова там уже нет, уехали. Подполковник Склифус даёт разрешение произвести взрыв.
Взвивается вверх красная ракета. Лейтенант Селиванов подходит к электрической машинке. Она похожа на полевой телефон. Так же сбоку торчит маленькая ручка. Несколько быстрых оборотов, и загорается красный глазок. Это сигнал, что в машинке возник ток высокого напряжения. Остается нажать кнопку, и он ударит в гремучую ртуть…
Молча сидят и напряжённо вслушиваются люди у трёх походных радиостанций: в штабе, на железной дороге, близ подземного склада. Все ждут взрыва. Но взрыва нет. Томительно тянутся секунды. Тихо. Проходит мучительная минута. Ещё минута. Подполковник Склифус не хочет дергать людей у карьера и не спрашивает, почему задержка, хотя несколько человек уже нетерпеливо просят узнать, в чём дело. Наконец не выдерживает и он.
— «Резец-три», «Резец-три», у аппарата подполковник Склифус. Пригласите лейтенанта Иващенко…
В ту минуту, когда погасла красная ракета, выпущенная Иващенко перед самым взрывом, в двух километрах от карьера из лесу выскочил грузовик. На большой скорости он понёсся по шоссе. Навстречу бросился солдат из оцепления, размахивая красным флажком. Водитель резко сбавил ход. Видно было, что он остановится возле солдата. Но есть такие ухари-лихачи, которым всё нипочем. Он знал, что дорога, по которой едет, ведёт в город, остальное его не интересует. Если даже затеяли здесь учения, всё равно ничего не случится.
Сделав вид, будто останавливается и только случайно немного проскочил, он дал полный газ. Тотчас же раздалась автоматная очередь: солдат стрелял вверх. И это понимал лихач. Кто же будет стрелять в людей. У бойца оставался последний выход — бить по баллонам. Он уже готов был нажать спусковой крючок, когда на вершине карьера увидел бегущего человека. От сердца отлегло. Если там человек, значит, несмотря на красную ракету, взрыва пока не будет.
Кто же находился на гребке карьера?
…Когда лейтенант Селиванов потянул палец к кнопке, его остановил Иващенко. То ли выстрел ему почудился, то ли опять подсказало это неразгаданное шестое чувство минёра, но Иващенко сказал:
— Подожди, Толя, надо ещё разок взглянуть. Как только он выбежал на горку, в глаза бросилась машина и бегущий за ней солдат с автоматом. Одну за другой Иващенко выпустил несколько красных ракет. Водитель испугался. Он резко затормозил, развернулся и помчался назад…
И вот уже снова все на местах. Ещё не перестали возмущаться люди у раций, узнавшие, в чём дело, когда лейтенант Селиванов нажал кнопку.
Содрогнулась земля. Первая партия снарядов уничтожена.
…Капитан подъехал к гипсовому заводу. Полковники Диасамидзе и Сныков уже стояли, склонившись над ямой. Поединок продолжался.
Что думал враг? Куда тянутся провода? Где источник тока? И снова тонкий и точный расчёт врага был раскрыт. Когда стало ясно, что делать дальше, полковник Сныков отвёл в сторону Диасамидзе.
— Михаил Степанович, очень прошу, езжайте. Вы ведь не имели права даже появляться здесь.
Диасамидзе начал было возражать, но полковник крепко сжал его локоть.
— Не надо, — взмолился Сныков, — подчинённые услышат. Недовольно бормоча, Диасамидзе ушел, а Сныков вернулся к яме.
— Вам всё понятно, капитан? — спросил он.
— Так точно, товарищ полковник.
— Приступайте к работе.
— Слушаюсь, — ответил Горелик, но не тронулся с места. Сныков удивленно посмотрел на него:
— Приступайте же, капитан.
— Не имею права, товарищ полковник, — сказал Горелик. — По всем действующим наставлениям, по специально разработанной вами инструкции здесь может находиться только тот, кто непосредственно выполняет работу.
— Чёрт знает что! — выругался полковник и направился к каменному зданию, за которым стояла его машина.
И снова началась «хирургическая» работа над минной установкой, куда более сложной, чем первая. И снова сильные, умные, золотые солдатские руки извлекали смертельные провода. И снова грузили стальные глыбы, и снова ползла бронированная машина по опустевшим немым улицам. Дрожала земля от взрывов. Первый, второй, третий, четвёртый, пятый… пока не взвился в воздух, точно салют победы, зелёный сноп ракет.
Всё!
С огромной скоростью пронеслась на радиоузел машина Нагорного.
— Диктор, где диктор? — закричал он, вбегая в помещение.
Диктора на месте не оказалось.
Нагорный сам бросается к микрофону:
— Граждане! Исполнительный комитет депутатов трудящихся Кировского района извещает, что все работы по вывозке снарядов закончены. С этой минуты в районе возобновляется нормальная жизнь.
Радость переполняла его. Ему хотелось сказать ещё что-нибудь, но всё уже было сказано, и он растерянно и молча стоял у микрофона.
И вдруг, вспомнив, как это делают дикторы, он медленно произнес:
— Повторя-аю!..
И опять умолк, то ли забыв только что сказанное, то ли слова эти показались ему сухими, казёнными. И неожиданно для себя он почти выкрикнул:
— Товарищи, дорогие товарищи, опасность миновала, спокойно идите домой…
В ту минуту, когда произносились эти слова, уже хлынул парод к обессилевшим, счастливым солдатам. И понял Иван Махалов, как во время войны встречало население своих освободителей.
Солдат качали, летели вверх кепки, косынки. Крики «ура» смешались с возгласами восторга и благодарности. Вконец смущённых солдат обнимали и целовали, а они тоже благодарили, искренне не понимая, за что такие почести.
Вместе с толпой, увлекаемая ею, ринулась к солдатам и Валя. Но волна отнесла её в сторону, и уже трудно было пробиться вперёд. Она видела Гурама и старалась не потерять его из виду. Хоть бы он взглянул! Он сразу пробил бы к ней дорогу. А Гурам, счастливый и возбуждённый, не замечал её, и он показался вдруг Вале в недосягаемом ореоле славы. Валя испугалась, попятилась. Будь ему тяжело, она сама сумела бы растолкать народ и пробиться. А как быть теперь? Что он подумает?
Ещё утром, точно потеряв рассудок, она бежала за машиной, готовая на все. А сейчас стояла беспомощная, нерешительная.
И вдруг глаза их встретились. Это было одно мгновение. Кто-то обнял его, кто-то подхватил его на руки, и Вале показалось, что он не пытается даже приблизиться к ней. Она снова попятилась и начала тихонько выбираться из толпы.
Гурам поискал глазами Валю и не увидел её. И с прежней силой нахлынула обида. Даже совсем посторонние, чужие люди пришли поздравить, а она была тут и не подошла!..
…Через шесть часов на плацу, на вечерней поверке старшина Тюрин сообщил, чем рота будет заниматься на следующий день, перечислил назначенных в караул и на посты, на которых они будут стоять.
— Младший сержант Махалов, рядовые Маргишвили и Хакимов, — закончил он, — в наряд на кухню. Старший по наряду Махалов…
В тот же день уехал Гурам. Когда поезд тронулся, он смотрел не на перрон, а в сторону города. Но ничего не было видно, мешала высокая насыпь, тихая и пустынная. Только молоденькая берёзка, тоненькая, как палочка, покачивалась, словно махая ему на прощание.
«…Мне восемьдесят пять лет. Я пережила несколько войн, работала в госпиталях. Много знала героев, но ваш поступок особенно велик и человечен.
Слава вам, наши ребятки! Слава нашей Родине, воспитавшей таких людей!..
У меня есть коллекция фотографий замечательных людей моей эпохи, и я присоединяю туда ваши портреты.
Будьте счастливы, дети и внуки мои».
«Что это за передача?» — думала Валя, слушая голос диктора. Она пришла сегодня домой позже обычного и, как всегда, сразу же включила репродуктор. Но начала передачи не слышала, увлеклась работой. Надо наконец закончить блузку, с которой уже давно возится.
