Владимир Христофоров - Деньги за путину
Анимподист не выдерживал и многозначительно произносил одно и то же:
— Разводов много.
Корецкий вздыхал и нравоучительно вещал:
— Жениться надо в сорок лет. Как раньше. Брать ее на все готовое… Не старше двадцати лет. Воспитать по своему нраву, подчинить. Никаких разводов не будет!
Савелий твердил свое:
— В сорок поздно. Чем раньше, тем лучше. Я хочу видеть своих детей взрослыми.
— Сам еще ребенок.
— Кто, я ребенок? — обижался Савелий. — Да в моем возрасте Гайдар полком командовал…
— То Гайдар.
— А, ну вас. Вам лишь бы языком ляскать.
Точку ставил мудрый Антонишин:
— Жизнь коротка. Надо все успеть, что отпущено нам. Женитесь, ребята. Мой вам совет.
Слава Фиалетов грустно поддакивал и добавлял без всякого энтузиазма:
— Все решают самые первые дни. Нет, самый первый час. Вернее даже, самые первые минуты до того, как бухнетесь в постель. А, ну вас… Пора на переборку. Опять мучиться с плашкоутом.
Савелий подумал, что из-за этого плашкоута он уже несколько дней не видел Илонку. А ведь она вот-вот должна уехать. Странная все же она. У него опять замирало сердце, он снова и снова видел ее ту, в густом красноватом свете, такую решительную и такую беспомощную.
К обеду опять сыпанул дождь, поднялся ветер. Похолодало. Антонишин мучился, чертыхаясь, возле дымящей печи. Корецкий раскладывал пасьянс. Витек «добивал» гитару, остальные валялись на нарах. Савелий первым заметил сквозь расплывающееся в дожде окно, что с правым садком невода неладно. Вышел из палатки. В углу невода равномерно качался, будто кивал, черный предмет, точнее, голова. Даже было видно, как опускаются и поднимаются из воды плечи и неподвижная согнутая рука.
— Ребята, человек в неводе!
Эти слова подняли всех враз. Шелегеда сдернул бинокль. Однако густая моросящая мгла смывала изображение.
— А ну, гладиаторы, кто смелый? Давай-ка ты, Витек, сплавай.
— Почему Витек, почему Витек? — вдруг обиделся Савелий. — Я первый заметил, я и пойду.
— Сиди, интеллигент, очки потеряешь, — улыбнулся Антонишин. — Позволь уж это нам.
Савелий сплюнул и даже сам удивился, откуда у него взялись такие слова:
— Ну, вы, шелупня, закройте свои хохотальники. Тоже мне, гладиаторы! Идите лучше грейтесь у печки.
Это понравилось. Не обиделся и Анимподист, только сказал:
— Молодец, хоть словам нормальным научишься здесь. А то все «пожалуйста», да «спасибо», да «с добрым утром…»
Савелий, натягивая на ходу куртку, скатился вниз и уже подтягивал лодку. Шелегеда, уловив момент, когда откатилась волна, прыгнул и схватился за весла. Рядом плюхнулся Савелий. Им пришлось грести против ветра. Волна высоко поднимала тяжелый нос, и когда он опускался, ветер холодных брызг с ног до головы окатывал гребцов. Перед входом в невод Савелий лег на нос и поймал оттяжку. По канату они добрались до правого садка. Черным предметом, так походившим на человека, оказалось полузатопленное огромное бревно. Приливная волна затащила его под садок, запутала в дели — может, и порвало.
— Давай с кормы, так легче, — крикнул бригадир.
Лодка развернулась. Шелегеда продолжал отчаянно грести, чтобы бортом не сесть на бревно.
— Сумеешь, Сева? — в голосе бригадира Савелий уловил нотку теплоты.
— Конечно. Подержись на месте. — Он перекинулся через Шелегеду, дополз до кормы. Лодку кидало теперь с борта на борт, и она медленно наполнялась водой. В таком положении нужно было очень быстро распутать бревно, вытолкнуть его за невод.
Савелий ухватился за скользкую кору, и тут волна опустила лодку — раздался глухой удар.
— Назад! — что есть мочи заорал Савелий. Однако он все же успел удивиться: как это ему не отбило пальцы. Попади они между бревном и лодкой… Он даже в растерянности огляделся — что же произошло? Ведь когда они шли, было тише. Но море уже пенно бурлило, бочки на углах садка взрывались фонтаном брызг, цвет воды, одинаковый с небом, казался зловещим. На берегу маячили фигурки рыбаков. «Шторм начался, вот оно что», — тихо прошептал Савелий.
— Давай назад! — хрипел Шелегеда. — Не выберемся. Бери весло.
— Бревно-о!
— Хрен с ним, с бревном…
Лодка снова оказалась возле черного пня, обтянутого делью. Савелий перегнулся и резко двумя руками толкнул бревно в глубину. Оно исчезло и долго не всплывало. Шелегеда и Савелий вертели в недоумении головами, пораженные легкостью, с какой удалось выпутать бревно.
— Вон! Вон! — Шелегеда показал на темное пятно метрах в трех от лодки. — Почти у самого края. Не более метра, а?
Савелий только сейчас почувствовал, как ледяные ручьи ползут по спине. Он машинально приложил руку к груди, там, где всегда лежал фотоаппарат, забыв, что его давно нет. Он опять удачно толкнул бревно, и они еще на метр продвинулись к краю садка. Савелий снова распластался на корме, выждав, когда уйдет волна, но на этот раз замешкался, и в следующую секунду волна накрыла его с головой. Зато удалось еще раз упереться со всей силой в бревно. Остальное сделал отжимной ветер, бревно медленно поплыло от невода.
— Давай, Севка, теперь помогай грести. Теперь все от нас самих зависит.
Лодка почти по самые борта сидела в воде, ее удерживала на плаву лишь масса дерева. «Вот тебе и утюг, — подумалось Савелию. — А мы его кляли». Холодной свинцовой тяжестью давило ноги, и Савелий вспомнил о сапогах: «Елки-палки! Так в них же по тонне воды». Он машинально наклонился назад и поднял ноги, чтобы вылить воду. Лодка качнулась и начала медленно крениться на бок.
— Опрокидываемся-я! — заорал не своим голосом Шелегеда и, обхватив шею Савелия, притянул к себе. Это выпрямило лодку, а Савелий, выдернув весло, мелкими и частыми гребками руки выправил лодку на изрез волны.
— Сиди, не шевелись.
Ветер тащил их все дальше от рыбацкого стана, наискосок к берегу. За неводом стало потише. Савелий хотел было снова пошевелить веслом чтобы как-то срезать угол, но Шелегеда зарычал:
— Сиди, говорю, не шевелись! Сама подойдет. В воде через пять минут закоченеешь…
Так и сидели они, онемевшие от холода, боясь пошевелить головой, хотя краем глаза все же отметили близкую избу старой рыбалки. Легкий толчок в берег послужил сигналом — разом они перевалились за борт и еще через несколько секунд ступили на твердую гальку. От избы рыбалки к ним ковылял Нноко. Он размахивал руками и широко улыбался. Откуда он взялся?
— Скорее, скорее изба! Там тепло. Молодцы-ы! Хорошо-о!
Подбежали Антонишин, Омельчук и Витек. Вытянули из воды, насколько могли, полузатопленную лодку.
— Чего стоишь? — гаркнул Антонишин на Савелия. — Марш в избу! Не хватало, чтобы простудился…
В низкой темной избе они стянули мокрую одежду и нырнули голышком в мягкие оленьи кукули. Уже посвистывал на плите громадный чайник.
— Ну и угораздило вас, — сказал Омельчук. — За сто рублей не полез бы в воду.
— Нноко, ты как здесь? — спросил Шелегеда.
— Маленько скучно стало, пришел. Здесь я рыбачил молодым.
Савелий оглядел избу. Сквозь щели в потолке просвечивало серое небо. Многие бревна разошлись глубокими извилистыми трещинами, а спиленные когда-то сучья глядели в черных ободках, словно застывшие глаза больших и добрых животных. Стол заменяло дверное полотно. Один его конец упирался в нары, второй покоился на ящике. Железная плита, вырезанная из бочки, однако, грела щедро. Бока ее раскалились до малинового цвета, а Нноко все подбрасывал и подбрасывал сухие ветки.
Савелий не слышал, как его звали к чаю.
— Пусть спит, — сказал Шелегеда, — ему досталось сегодня сполна.
«Сколько же дней я не видел Илонку?» — с тоской подумал на рассвете Савелий. За стеной поскуливал пес, с моря доносились равномерные вздохи приливной волны.
Рядом заворочался Шелегеда.
— Как дела, бригадир? — шепотом спросил Савелий, нашаривая привычно в изголовье очки. Он совсем забыл, что их вчера смыло волной. Шелегеда молчал и немигающе глядел в светлое пятно окна.
— Чего, не заболел ли?
Бригадир потер грудь:
— Тут что-то муторно. Нехорошо как-то, словно перед бедой.
— Предчувствие?
— Ага! От вчерашнего. Переволновался. Вроде всякое бывало, и похуже, а тут… Надо же…
Савелий подбодрил:
— Это понятно. Мне тоже не по себе.
Шелегеда скосил глаз на Савелия:
— Дурачок. За тебя боялся. Я бы выплыл.
Савелий это знал. Как ему сейчас хотелось сделать что-то из ряда вон выходящее: запеть, обнять Шелегеду и Нноко, сплясать какой-нибудь невообразимый туземный танец, пальнуть из ружья. Но он лишь сладко потянулся и со счастливой улыбкой сказал:
— Я это знал, Шелегеда. Знал! Знал! И вообще здорово, что ты… такой весь неправильный. Пускай тебя не любят. Они просто ничего не знают.
