Владимир Христофоров - Деньги за путину
Обзор книги Владимир Христофоров - Деньги за путину
Владимир Христофоров
Деньги за путину
«Гладиаторы»
Пологий берег из мелкой хрустящей гальки постепенно поднимается к кустистым холмам. В ближайшем распадке неторопливо и бесшумно сверкает ручей. Питьевая вода под боком. Чуть поодаль, там, где бухта упирается в Нерпичью косу, залом плавника. Дров не переколоть! Склоны холмов щедро усеяны ягодой, грибами. Самое место для дома отдыха. Правда, если бы не гудящие комариные тучи, если бы солнца побольше, воду потеплее, лето подольше…
Чукотка, одним словом! Одним словом, Лососевая река, которая мощным студеным потоком выходит из глухих и таинственных земель континентальной лесистой тундры. У моря реке неожиданный простор, вольница. Весной, — а весна здесь в один-два дня переходит в жаркое стремительное лето, — Лососевая река затопляет низкие берега до самого горизонта, до подножия синих гор. И не поймешь, где начинается. Берингово море, а где кончается устье Лососевой реки. Лишь в пору устоявшегося полярного дня опытный глаз определит по цвету воды зыбкую невидимую полоску границы, которая, кстати сказать, два раза в сутки во время прилива размывается окончательно. В это время вода солоноватая, чаю не вскипятишь, жди до желанного отлива, когда море бесшумно отступает, не в силах совладать с гигантским, пресным напором Лососевой реки. Казалось бы, здесь самое место для рыболовецкого колхоза «Товарищ». Но нет, село Энмыгран исстари стоит на пологом и неуютном берегу моря. Четыре ряда аккуратных одноквартирных домиков, продуваемых со всех сторон. Не вдруг отсюда доберешься до Лососевой реки-кормилицы. То шторм, то отлив: топкий берег отступает почти на полкилометра от причала. И все же рыболовецкий колхоз с незапамятных времен стоит на берегу моря. Здесь, а не на реке проходили пути, связывающие далекие чукотские берега с цивилизацией. И хотя общение с миром приносило жителям Энмыграна больше горя, чем радости, население упорно и цепко держалось за это неуютное место. Сейчас иное дело, иная жизнь. Выше Энмыграна вырос при Советской власти целый город. И, конечно же, все блага его стали благами старинного чукотского села. Одно время хотели Энмыгран переселить в устье Лососевой реки, но подсчитали-прикинули — экономически маловыгодно, да и самим энмыгранцам не хотелось покидать обжитое прадедами место.
Вот почему, когда на Чукотку приходит путина, колхоз «Товарищ» старается ставить невода поближе к центральной усадьбе — и рыбу ловчее возить, да и люди на виду, под боком. Но берег застраивается, близких удобных мест становится все меньше. На Сизой бухточке отсыпают мол нового морского порта. Чуть далее — гравийный карьер. И лишь в устье Лососевой реки пока простор и тишь. Вот там и решили нынче попробовать. С ранней весны, когда еще стоял лед, инженер по рыбодобыче Николай Захарович Чаквария замерял глубину — вроде бы нормально. Течение, правда, сильное, но уже не такое, чтобы снести невод.
И все же чем сильнее весеннее солнце растапливало чукотские снега, тем неспокойнее было на душе Чакварии. Осваивать новые места — это все равно что прокладывать первую тропу. В эти суматошные предпутинные дни Николай Чаквария даже прерывал переписку со своей многочисленной кавказской родней, которая регулярно сообщала ему о всех новостях. Вообще эти письма с округлыми, как каменные окатыши, буквами и неизменными витиеватыми вступлениями были настоящим бедствием в жизни Чакварии. Чукотка для его родины оставалась страной чуть ли не инопланетной. И каждый из рода Чакварии почитал за честь написать и обязательно получить ответ с этой «заснеженной планеты». Особенно обижался на несвоевременные ответы отец — старый Гиви. Но путина есть путина. Надо скомплектовать все три бригады. Своих людей не хватает, так как часть рыбаков отправляется к Гранитным озерам за чиром и хариусом. Кроме того, колхоз выпасает на тундровых лугах почти тридцатитысячное стадо оленей. Вот и приходится на время путины нанимать людей из соседнего городка. Это не просто — всякого не возьмешь, а крепкие молодые руки сманивает ближайший золотодобывающий прииск.
Люди — людьми. А малый колхозный флот, который давно требовал обновления? А ремонт старых неводов?
В пору весеннего солнцестояния нос у Чакварии облезал и приобретал сливовый оттенок. Щеки зарастали черной щетиной, и лишь усы топорщились браво, придавая всему его облику решительность, которая, будь он даже в гневе, каким-то странным образом сочеталась с веселой лихостью. Он вызывал улыбку и за свой кавказский акцент, и за свою неизменную широченную кепку с большим козырьком. Но в колхозе его любили. Чаквария был неотделим от Чукотки, как неотделимы от нее снега, северное сияние и это полярное лето.
Устье Лососевой реки уловистое. Это уж точно. Не может быть иначе, хотя здесь из-за течения никто никогда не ставил даже сетку. Но невод — не сетка. Невод должен выдержать. А уж рыба есть. Куда ей деваться? В устье берега Лососевой сужаются, сдавливая косяки. В период рунного хода она прет непрерывным многослойным потоком. Фарватер устья перекатывается белыми спинами белух. Спасаясь от их зубатых пастей, кета жмется к берегам. Вот тут-то и невод как раз на месте!
Но другая трудность — рыббаза от устья далековата. В самый разгар путины придется сдавать продукцию на морозильщик. Рыбаки этого не любят — кету там считают поштучно, чуть ли не с сантиметром в руках. В общем, непросто освоить устье Лососевой. Вот почему Николай Чаквария решил направить туда бригаду Григория Шелегеды, хотя и недолюбливал его за приступы непонятного упрямства, а порою и бешенства.
Пять лет Шелегеда рыбачит в колхозе, и все пять лет его невод стоит на Сизой бухточке, что у самого города. Еще не было случая, чтобы Шелегеда не давал плана. «Весь в передовиках ходит», — с завистливой ухмылкой говорят иные колхозные рыбаки. За эти годы даже маленько пообнаглел: выслушать — выслушает, а сделает по-своему.
Сам Григорий Шелегеда находился в тундре и узнал о решении правления колхоза перед самой путиной. А то бы воспротивился — его не перешибить. Но знал это и хитромудрый Чаквария. Ничего, побесится-побесится, а менять место лова поздно. Знал Чаквария и другое: если Шелегеда возьмется — толк будет!
Как только сошел лед и окончательно расплавились забереги, от колхозного причала отошла флотилия кунгасов и катеров. Тридцать новоиспеченных рыбаков отправлялись к местам лова. Пока они еще не были разбиты на бригады, пока им предстояло совместными усилиями соорудить все три невода. Это уж потом Чаквария достанет свою заветную книжечку и распределит ребят по бригадам. Не проще ли сразу набирать побригадно? Проще, если бы не маленькое «но». В промысловом деле еще крепко живуче соперничество, иными словами — ревность к условиям, которые выпадают соседу и которые всегда кажутся по какой-то странной логике намного лучше, чем у другого. Вот поначалу и делается все сообща, чтобы не было преднамеренной небрежности. Лишь бригадиры заранее знают отведенные им места лова.
Шелегеда хмуро оглядел пологий берег, залом плавника, хотел было испить ручьевой водицы, но отчего-то передумал. Его широкие ноздри чутко ловили все запахи, исходящие от прохладных струй реки. Словно осторожное животное, он внюхивался в пространство, как бы не доверяя своим зорким глазам. Хм, место ухватистое, ничего не скажешь. Приноровиться — будешь черпать рыбу от зари до зари. Только пусть начнут другие. Хватит ему рвать пуп и прокладывать след. Да и не с такой «кадрой», какая набралась в этом сезоне. Шелегеда все же выведал у Чакварии о своих рыбаках. Он нашел в толпе долговязого парня с тонкой шеей и в огромных очках на кончике носа. Вот они нынче какие пошли, кадры! Да-а, с такими ли, осваивать эти места? Рядом с очкариком угрюмо крутил шеей широкоплечий здоровяк. Этот еще куда, но Шелегеда его помнил, когда он ремонтировал кунгас — топора в руке держать не умеет. Третьего парня — в пляжной кепке — Шелегеда сразу окрестил Пижоном. Вон тот, в морской тельняшке — морячок — Шелегеде положительно нравился, хотя он чуял: беды с ним не оберешься. О двух других рыбаках Шелегеда пока ничего не знал. Его, однако, успокаивало, что и нынче, как и все пять лет, замом опять будет Анимподист Дьячков — коренной поречанин, колхозник. Капитаном буксирского катера Слава Фиалетов — классный механик, но вечно во всем сомневающийся, а потому беспредельно нерешительный человек.
Шелегеда первым спрыгнул на берег. Пока скинули кипы пустых мешков, лопаты, связки веревок, он уже принял решение. А когда Шелегеда принимает решение, скулы на его лице кажутся острее, уголки губ опускаются вниз, глаза сужаются, и свет их, будто луч фонарика, становится ярче, пронзительнее. Это состояние в Шелегеде отметил Анимподист Дьячков — правая его рука. Только он и посмел подойти, заглянуть в лицо.
