Вера Кетлинская - Дни нашей жизни
Было что-то неправильное, возмутительное в том, что случилось в эту зиму. Он не только страдал из-за страшной и нелепой, бессмысленной утраты своего желанного, чудесного ребенка… он всей душой восставал против того, что смерть оказалась сильнее врачебного искусства, сильнее всех самоотверженных усилий Аси и его самого. Ведь все, все было сделано, ничего не пожалели. Туберкулезный менингит... Откуда это? Почему? Была крошечная, здоровенькая, жизнерадостная девочка, уже сделавшая свои первые шаги от колен матери к протянутым рукам отца… и вдруг жар, бред, мутные, никого не узнающие, недетские глаза. Почему?
Может ли быть, что отравленная алкоголем кровь деда какими-то таинственными путями проникла в тельце, в мозг ничего не подозревающего, ни в чем не повинного ребенка, рожденного в любви, лелеемого с первого дня рождения? А если не это... так почему же? Как она подкрадывается, эта болезнь? И как получается, что люди, создавшие столько чудес, вдруг оказались бессильны перед нею?
Здоровый и очень сильный, Саша Воловик не мирился с понятием смерти. Не мирился он и с тем, что можно потерять волю к жизни. Душевное состояние Аси ставило его в тупик. Он до слез жалел ее и совершенно не понимал, хотя трогательная беспомощность Аси когда-то и привлекла его к ней.
Семья у Воловика была ясная, дружная, деятельная. И отец и мать работали на Днепрострое, причем мать завоевала там большую славу, а ее подружки-бетонщицы — все боевые, напористые — постоянно толклись в доме и вносили в него все тревоги, радости и заботы большой стройки. На глазах у Саши постепенно вырастала плотина, сперва грубая и бесформенная, а потом как-то вдруг ставшая красивой до того, что хоть часами гляди — не надоест. На глазах у Саши прошел шлюзами первый пароход, станция дала первый ток; на том месте, где Саша бегал с мальчишками и ездил в кузове отцовского грузовика, разлилось широченное озеро — озеро имени Ленина, а возле головного шлюза по вечерам светил настоящий маяк. Однажды Саша попал в Крым, в пионерский лагерь «Артек», и там повстречал множество ребят. Откуда только не приезжали они, — порой и на карте не найдешь таких названий! И о чем только не рассказывали! Раньше Саша считал, что Днепрострой — главнее главных, и пятилетка, которую выполняли все окружающие его люди, — это завершение Днепростроя. В «Артеке» он впервые ощутил свою огромную страну и понял, что пятилетка везде и всюду вносит новое, небывалое. И как же ему захотелось скорее вырасти. Иногда ему становилось страшно, что все построят без него, откроют без него, без него изобретут...
Когда он попал подростком в Ленинград, на завод, он стал слесарем высокой квалификации в самый короткий срок, какой понадобился для получения необходимых знаний и навыков. Достигнув мастерства, он начал вкладывать в него собственную мысль. Все делали и делают так — это хорошо; а если сделать лучше и быстрее, скажем, вот этак или еще по-другому? Он внес десятки усовершенствований в работу инструментальщиков и все присматривался ко всякой новой работе: нельзя ли иначе, проще, быстрей? В вечернем техникуме он учился в общем отлично, но на контрольных работах по математике часто хватал тройки, потому что ему было неинтересно решать задачу общепринятым способом, он пытался решить ее как-нибудь иначе и в итоге запаздывал.
Девушки уважали его, советовались с ним и побаивались его. Он был очень серьезным юношей, Саша Воловик! Много читал, по утрам делал гимнастику и обливался холодной водой, жил по расписанию, составленному так, чтоб ни одна минута не пропадала зря. Отдых он позволял себе только летом, ради плаванья и гребли. Случалось, какая-нибудь девушка на короткий срок привлекала его внимание, но он быстро разочаровывался: ломается, нет серьезных интересов, не о чем говорить с ней. Позднее он думал: «Это потому, что где-то близко жила Ася, я знал, что встречу Асю».
Он заметил Асю задолго до того, как познакомился с нею. Выходя из дому по утрам, он почти каждый день встречал ее. Она быстро-быстро шла ему навстречу, — наверно, всегда выскакивала из дому в последнюю минуту. Иногда она улыбалась чему-то и слегка подпрыгивала на ходу, как школьница, но чаще всего он видел ее озабоченной, с плотно сомкнутыми губами. Зимой она ходила в капоре, как девочка, летом не носила никаких шляп, и ее легкие, светлые волосы взбивал и спутывал ветер, золотило солнце, обрызгивал случайный дождь. В дождливую погоду она надевала черный плащ с капюшоном, из которого выглядывала, как птенец из гнезда. Саша знал ее походку, ее настроения, знал все ее одежки — их было не много. Не знал он только, кто она и где живет.
Была поздняя весна с грозами и предгрозовой духотой по вечерам. У Саши шли экзамены. Однажды около полуночи, когда строчки стали сливаться перед его глазами, Саша отложил учебник и лег грудью на подоконник, стараясь поймать хоть слабое дуновение в неподвижном воздухе. Небо было затянуто серым туманом, в темноте переулка неясно белел киоск на углу и ролики подвешенных антенн.
И вдруг в тишине ночи прозвучал негромкий, но звонкий и жалобный голос:
— А я тебе говорю: пойдем домой! Пойдем домой!
Глухой бас прорычал в ответ:
— Оставь меня. Ну?!
— Нет, не оставлю! — мелодично и твердо сказал женский голос.
Свесив голову, Саша разглядел грузную, покачивающуюся фигуру мужчины и тоненький женский силуэт с рассыпающейся копной светлых волос... Она?!.
Мужской заплетающийся голос упрямо повторял:
— Не пойду. Сказал — не пойду. И не приставай!
Мужчина оттолкнул спутницу и зашагал прочь, ступая очень прямо и четко, как ступают только пьяные в припадке решимости. Женские каблучки отчетливо простучали по панели. Она догнала его и взмолилась со слезами в голосе:
— Папа! Ну, папа! Я же не могу тебя оставить!
Должно быть, он сильно толкнул ее, потому что она вскрикнула.
Саша сорвался с места и в беспамятстве гнева сбежал по лестнице. Пьяный уже не пытался уйти, его шатало и тянуло вниз, дочь изо всех сил удерживала его.
— Оставьте, — сказала Саша и рванул пьяного к себе. — Куда вести его?
Пьяный пробовал упираться, но Саша с таким бешенством тряхнул его, что тот подчинился и пошел, что-то бормоча и тяжело наваливаясь на Сашу плечом. Девушка шла немного впереди, показывая дорогу.
— Сюда, — сказала она, входя во двор. Это было первое слово, которое она произнесла.
Они вместе втащили пьяного по лестнице на третий этаж. Девушка открыла дверь своим ключом. Ее отец повалился на диван и заснул, прежде чем она успела снять с него сапоги и подложить ему под голову подушку. Саша помогал ей, не решаясь взглянуть на нее.
— Часто он у вас так?
— Часто.
Он топтался на месте, не зная, чем еще помочь и что сказать. И девушка молчала, быстро и громко дыша, склонив голову так, что Саша видел только ее спадающие на лоб волосы.
— Так я пойду, — сказал он.
— Спасибо вам, такое спасибо, — чуть слышно сказала девушка и, пугливо проскользнув мимо него, пошла открыть ему дверь. Взявшись за дверной замок, она вдруг привалилась всем телом к двери и отчаянно заплакала.
Совершенно растерявшись, Саша пробовал утешить ее, но она мотала головой и сквозь слезы бормотала:
— Так стыдно, боже мой, так стыдно...
Он обнял ее за плечи и оторвал от двери, а она неожиданно склонила светлую, растрепанную голову к нему на грудь и разрыдалась еще пуще.
Саша не знал, сколько времени они простояли так, пока она опомнилась и поняла, что рядом с нею чужой, незнакомый человек. Она отшатнулась и с испугом взглянула на него, и он впервые увидел совсем близко ее милое, распухшее от слез лицо.
— Уходите, пожалуйста, уходите, — сказала она и открыла дверь.
Он послушно вышел, споткнувшись на пороге. Как во сне вышел на улицу. Ночь, улица, небо в зарницах дальней грозы — все было не такое, как всегда. Издалека, как будто из другого мира, пришло и исчезло воспоминание о том, что завтра — экзамен.
Может быть, ему и удалось бы овладеть собой и засадить себя за учебник, если бы он не сообразил, что выскочил из дому, как был, в одной майке, а ключ от квартиры — в кармане пиджака. Саша махнул рукой и решительно прошел мимо своего дома.
Что это была за ночь!
Порыв ветра швырнул пылью ему в лицо. Ветер будто подметал улицу, гоня по асфальту сухой мусор. Синяя молния прорезала мглу, на миг осветив тяжелые края наплывающей тучи, и вслед за тем раскатистый удар грома всколыхнул застоявшуюся духоту. Пахнуло влагой.
Саша бродил по улицам и переулкам и любовался молниями, которые будто вспарывали надвинувшуюся на город тучу. Он думал о природе этого физического явления, о гигантском скоплении электричества в атмосфере и о том, что разряды этой энергии создают изумительное по мощи и красоте зрелище. Он не хотел мириться с тем, что столько энергии пропадает впустую, и пытался придумать, как бы ее использовать... И все же он очутился возле чужого дома, откуда недавно вышел, и отметил его номер, как нечто самое важное, что надо запомнить.
