Давид Константиновский - Яконур
Но так можно все разрушить! Подтолкнуть…
И потом, его состояние. Нельзя. Ни в коем случае. Ничего подобного, ни за что… Нельзя.
Нет, нет, невероятно, чтобы он хотел уйти, ну что за ерунда! Не верю! Да как можно было это подумать!
Элэл… Ее Элэл… Милый…
Опять у него фантазии… Остаться без нее… Ну, конечно, опять фантазии. Это же Элэл… Милый… Вздумал, что они могут быть счастливы друг без друга, порознь!
Пройдет… Конечно, пройдет.
Это она недоглядела, сама. Ее вина.
Отпустила его сюда…
Зачем ему нужно было — это все… Ехать сюда. Эти люди. Все эти дела здесь. Тратить себя… Зачем он это все на себя взял? Разве это стоит семьи… И того успеха, который и так был у него… У него все уже и без этого…
Не надо было отпускать.
Ее вина, конечно, ее вина, что так все получилось, что ему пришлось мучиться, колебаться, решать что-то о себе… о них…
Как же быть ей… Быть мягкой, внимательной, нежной, расположить его к себе, напомнить о том, как ему всегда хорошо с ней… Элэл, милый… Фантазии… Вечно блуждание в потемках, когда другим все ясно. Да. Расположить, напомнить. Быть внимательной… Он ведь этого ищет. Это ему всегда было нужно. Она знает. Видно, ему этого не хватало, она была далеко, а тут, без нее, тут ему этого не хватало?
Ее вина, что так все получилось…
Быть мягкой, нежной.
Только… Как он ее поймет? Не получится так, что вот все и хорошо, и обе женщины с ним?..
Быть мужественной… Надо быть мужественной.
У нее есть долг, ее первый долг, это самое главное, — Катерина, ее настроение, все, что у нее в глазах… ее будущее…
И женский ее долг — уберечь Элэл… остановить его… сделать так, как ему лучше… как ему на самом деле лучше, а не как ему в его фантазиях здесь показалось…
Ее долг — сохранить семью… ради Катьки, ради всего… ради мужа… да ради семьи! Все смочь для семьи… на все пойти… перешагнуть через себя, о себе не думать…
Что ты сделал, Элэл, что ты сделал со всеми нами!..
Я вижу ее. Вот она стоит на больничном крыльце, опустив голову. Снова поправляет волосы.
Ее руки. Они поднимаются медленно, неуверенно; затем привычно, деловито и быстро, касаются волос; падают…
Тамара делает шаг, еще один; спускается на ступеньку.
Вскидывает голову. Уже знакомое мне движение.
Присматриваюсь. Закусила губу…
Она была уже у цели! Через полгода Элэл предстояло уехать отсюда, вернуться. У нее опять были бы семья, прежний дом.
Она приехала забрать его, она извелась и приехала за ним, забрать его, пусть любыми путями. Это был ее решительный ход.
И она была уже у дели…
Я вижу, как она останавливается. Вглядывается. Быстро спускается с крыльца и решительно идет к лесу, который начинается сразу у больницы.
Смотрю вслед. Ничего не понимаю.
Идет поспешно… Словно увидела кого-то и хочет догнать…
Когда я подхожу ближе, Тамара догоняет Машу-Машеньку… Останавливает ее. Берет ее под руку.
— Я знала, что у него кто-то появился… Да как было не понять, он сам невольно… Раньше приезжал домой — и одни только дела, для Катерины минуты не было, а в последний раз — с Катькой в театр ходил, книжки ей читал… Я видела, какой он стал… Как сил у него сразу прибавилось… Тогда я и поняла, что у него кто-то есть. Но не знала, кто… что это вы… Хотела встретиться с вами…
Я ухожу.
* * *Герасим создал модель Вдовина: его картина мира, его определение момента, его представление о самом себе, люди, на которых он ориентирован; предпосылки его поступков и его образ действий…
Решил добиваться своего, избегая открытого конфликта. Модель определяла тактику. Он маневрировал: находил точки соприкосновения со Вдовиным, использовал все, что Вдовин мог расценить как положительное для себя, заинтересовывал его, обходил острые углы, заключал выгодные соглашения, до предела исчерпывал каждую ситуацию, созданную им самим или случайно возникшую, не упускал ни единого шанса; при необходимости вступал в сговоры, давал, когда надо было, обещания, с изменением конъюнктуры — вносил коррективы в правила игры. Многое оказалось функцией того, как представить Вдовину события, как подать свою позицию. Вдовина нельзя было обмануть, но он охотно шел на эквивалентные отношения, построенные на взаимной заинтересованности. Все это не происходило автоматически; перед каждым своим шагом Герасим принужден был делать выбор; но в конце концов его выбор всегда определял результат, Герасим объяснял себе, что таковы обстоятельства жизни, а приняв решение и реализовав его, говорил: «А! Наплевать и забыть!»
Ha способности, квалификацию, время он стал смотреть как на товар, который можно предлагать Вдовину и получать в обмен то, что находится в его руках. Нельзя сказать, будто ему удавалось продумать все, — часто он поступал с ходу, вслепую, доверяясь интуиции или подчиняясь внешним давлениям, а доводы возникали уже на лестнице; удача его выручала. Постепенно он сформулировал для себя, что ни за кем нельзя наблюдать постоянно, любой человек время от времени оказывается недосягаемым, и, следовательно, существуют условия, при соблюдении которых можно не опасаться, что тебя схватят за руку. Предоставив честность в делах простофилям, он, хотя и не сделался о себе лучшего мнения, свел концы с концами в новом своем образе самого себя.
То, что он вынужден был прибегать к такого рода аргументам, уже выдавало ему сущность происходившего в нем. А фрагментарность, которая прежде едва давала знать о себе, когда он говорил на двух языках, стала теперь явно ощутимой: роль, задававшаяся целью, и роль, которую ему диктовали средства, оказывались несовместимы.
Как бы то ни было, Герасиму удавалось продвигаться к цели…
Он вернул доверие Вдовина и пошел дальше. Вскоре на отдел посыпались дары; фонды, ставки, возможности публиковаться.
Герасим был кругом в долгах, за все он платил обязательствами: верности, своего участия во вдовинских работах, влияния на ребят Элэл, в перспективе — тематического сближения отделов…
Вдовин был доволен им, видя смысл происходящего в этой перспективе; Герасим мало думал о будущем, он оставался сосредоточенным на ожидании сегодняшних результатов своих поступков.
Мнение ребят Элэл делалось между тем для Герасима все важнее, отношение их к нему начинало приобретать в сознании Герасима значение жизненное, первостепенное; в разные моменты он выступал перед разными аудиториями, но эта стала главной; его одиночество и отчужденность в отделе были столь явными, так остро им ощущались, — и многое другое сразу отошло на второй план; Герасим говорил себе, что даже успех с моделью не принесет ему радости, если он не будет уверен в том, что занял прочное положение здесь, среди ребят. В самом деле, он добивался любви!
Время шло, работа налаживалась; время шло, — отношение ребят Элэл к Герасиму не менялось…
Хоть бы кто-нибудь зашел, позвонил!
Герасим убрал руку с календаря, оперся локтем о стол, положил на ладонь голову.
Захар бы, или Валера, или Михалыч! Никто…
* * *Эта лодчонка, едва Карп успел увидеть, — нырнула в камыши.
Заглушил мотор, стал ждать. Не показывается… Искать в зарослях, — пустое дело!
Тут заметил все же, где осока разошлась. Двинулся по этому следу. Но потом камыши сомкнулись, пришлось остановиться.
Карп ждал. Чего бы человек в камышах прятался?..
Услыхал стук, — весло ударилось о деревянный борт. Заспешил туда… Да тот не дурак, сразу в сторону, а лодчонка маленькая…
Карп ему покричал. Он откликнулся:
— Мне у тебя делать нечего, хочешь — давай сюда!.
Карп — на голос, а там уж, конечно, никого… Стал выбираться.
На чистой воде еще подождал. Ветром несло его вдоль зарослей осоки, Карп сидел, поглядывал. А вот и она… Возле сети была коряга, там Карп зацепился.
Время шло… Карп услыхал мотор; из-за мыса показался катер, хозяина Карп знал; таиться вроде уже не было смысла, Карп решил поздороваться и окликнул:
— Юра!
Не успел хозяин катера ответить ему, из камышей раздалось:
— Я тут!
И прямо на Карпа вышла лодчонка, которой он дожидался…
Теперь важно было действовать быстро, использовать первое впечатление; не каждый инспектор это умеет. Упустишь момент, дашь перестроиться — потом пеняй на себя. Споры — это ничего, а вот когда до дела дойдет… Ляжет животом на сети и заладит: «Мое! Не отдам!..»
Парень опешил, сразу выбрал сеть; двинулся к берегу.
На берегу была палатка, возле нее чистили рыбу две женщины. Рядом оказалась и другая сеть — того самого Юры.
А вот и Юра… Постарше парня лет на семь.
Карп составлял протокол, парень отвечал на его вопросы; Юра отошел в сторону и делал вид, что к нему все это не имеет отношения. Женщины зло говорили:
