Николай Почивалин - Летят наши годы
Прошла еще неделя. Утром, собравшись на рыбалку, Федор Андреевич сорвал с календаря сразу несколько листков и с минуту, радуясь и не веря, смотрел на красную двузначную цифру. Завтра должна приехать Настя! Завтра она будет ходить здесь, улыбаться, говорить, комната снова наполнится движением, живым голосом!.. Корнеев невольно огляделся и тут только заметил, что за эти дни квартира приобрела какой-то нежилой вид. На столе, прикрывая чашки, лежала газета, окна запылились, пепельница была полна окурков, кисло пахло застоявшимся табачным дымом. Стыд какой, нужно немедленно привести все в порядок!
Федор Андреевич сходил на колонку, нагрел воды. Сначала перемыл посуду, причем один стакан упал и брызнул мелкими осколками, протер окна, потом долго и неловко мыл пол; самое скверное, что на полу оставались лужицы и подтереть их плохо отжатой тряпкой никак не удавалось. В раскрытые окна беспрепятственно вливался чистый утренний воздух, и, когда, выплеснув грязную воду, Корнеев вошел в комнату снова, она показалась неузнаваемой. Вот так, завтра с утра нужно купить свежего хлеба, приготовить обед — встречать так встречать!
Вечером, когда Федор Андреевич вернулся с реки, ключа на месте не оказалось. Еще не веря, Корнеев рванул на себя дверь.
Настя стояла под самой лампочкой, с распущенными влажными волосами, с застывшим в обнаженной руке гребнем — загорелая, улыбающаяся, доверчивая.
Не думая, что он делает, Федор Андреевич притянул Настю к себе, захлебнулся густым запахом мокрых волос, отыскал ее упругие обветренные губы. Задохнувшись, Настя глухо вскрикнула, в ее глазах мелькнул испуг, затем они просветленно, неудержимо засияли, и ее смуглые руки, вздрагивая, обвили шею Корнеева.
Потух свет, треснула оборванная занавесь, в темноте забился прерываемый поцелуями придушенный шепот:
— Федя!.. Феденька!
Анка приехала в конце августа. Переполненная впечатлениями, требовавшими немедленного выхода, она неотступно ходила за матерью, вспоминала все новые и новые приключения, и конца им не виделось.
— Один раз ушли мы в лес, а дождик как пошел, как пошел! Да гром ка-ак загремит! Мы под дерево, а Нина тапку потеряла. Искали, искали, насилу нашли — лежит на дороге и полна воды!
Похорошевшая Настя отмахивалась, притворно закрывала уши, Анка смеялась, настойчиво тянула ее за руку.
— Правда, мамочка, ты только послушай! У Шуры был товарищ Вова, а Вова приехал вместе с сестренкой — Светой зовут. Вот Света один раз и говорит…
Смеясь и розовея под взглядом Корнеева, Настя выбежала на улицу, Анка с визгом устремилась за ней и, не догнав, атаковала Федора Андреевича.
— Дядя Федя, а вы видели, как белки орехи собирают? А я видела! Пошли мы один раз за орехами…
Чувствуя веселое настроение взрослых, Анка весь вечер без умолку тараторила, озорничала, ласкалась к матери. Усталость сморила ее сразу: на полуслове прервав очередной рассказ, она зазевала, начала тереть исцарапанными кулачками глаза.
— Мам, идем спать!
Бросив на Федора Андреевича быстрый взгляд, Настя обняла дочку, увела ее за занавеску и больше не вышла. Корнеев полистал книгу, вышел покурить и потом, выключив свет, долго еще лежал с открытыми глазами.
Поджидая Настю и зная, что она не оставит сегодня дочь — он правильно понял ее молчаливое предупреждение, — Федор Андреевич тепло думал о ней. Она нравилась ему всем — прямотой и застенчивостью, искренностью чувств и одновременно целомудренной сдержанностью, душевной чистотой и еще многими подобными качествами, которые он не мог назвать, только угадывая их, но которые, все вместе, составляли ее сущность, ее самое… Глубоко растрогала его сцена, невольным свидетелем которой он недавно стал.
Утром на следующий день после возвращения Насти Федор Андреевич пошел за хлебом и почти тут же вернулся: магазин почему-то был закрыт. Еще в дверях он услышал, что Настя плачет. Она сидела за столом, сжавшись маленьким горестным комочком. Швырнув сумку, Федор Андреевич поднял ей голову, вопросительно заглянул в задернутую слезами синеву. Настя, всхлипывая, показала на карточку Алексея, и Корнеев все понял. Он привлек Настю к себе, тихонько поглаживая ее растрепавшиеся волосы. Слова были излишни, и оба понимали это. Весь день Настя ходила молчаливая, отчужденная, словно наказывая себя за вину, в которой она не была виновата.
Сейчас, лежа в темноте и припоминая все это, Федор Андреевич обращался к светлой памяти человека, перед которым и он и Настя держали теперь ответ… «Алексей, друг! Не вини нас, не осуждай за то, что произошло! Жизнь сильнее нас, и не угадать заранее ее решений. Наш союз никогда не осквернит памяти о тебе — это святое. Прости, друг!..»
Дети, если взрослым незачем скрывать свои отношения, никогда не стесняют. Так до недавнего было и с Анкой, по-другому стало теперь. То ли она догадывалась о чем-то своим пытливым умишком, то ли просто соскучилась по матери, но вот уже несколько дней буквально не отходила от нее. Если Настя работала в дневную смену, Анка была с ней весь вечер и уходила спать только вместе, если Настя приходила с работы ночью, она просыпалась и сонно звала: «Мама, ты?» Возможно, что Анка вела себя так и прежде, но замечаться это стало только теперь. В редкие минуты, когда Корнеев и Настя оставались одни, она прижималась к нему и, заслышав малейший шорох, испуганно отскакивала. Встречая его тоскующие глаза, Настя виновато улыбалась, обнимала дочку. Надо было как-то поговорить с Анкой, но как это лучше сделать, не нарушая душевного покоя ребенка, ни Настя, ни Корнеев не знали, более того — с каждым днем все это казалось сложнее и сложнее.
Все, как это бывает в жизни, решилось просто.
В этот вечер они засиделись позже обычного. Федор Андреевич читал, Настя дошивала Анке к началу занятий новое платье, и та, судорожно позевывая, крепилась из последних сил. Наконец, платье было готово. Анка померила его и, не в силах уже сама раздеться, ушла с матерью. Отложил книгу и Корнеев — шел двенадцатый час.
Он уже начал дремать, когда по полу прошелестели легкие шаги. Смутно пробелев сорочкой, Настя скользнула к нему, прислушалась.
— Не знаю, как и сказать ей, стыдно! — зашептала Настя в ухо Федора; все тщательно соблюдаемые осторожности в эту ночь были забыты.
Утром Настя очнулась от смутного ощущения, что на нее кто-то смотрит. Сонно улыбнувшись, она открыла глаза и рывком, разбудив Федора, выдернула из-под его головы свою руку. У кровати, внимательно разглядывая их, стояла полуодетая Анка.
— Вы поженились, да? — серьезно, совсем не по-детски спросила она.
Настя вспыхнула, вскочила; Корнеев притянул девочку к себе, крепко поцеловал.
Минуту Анка изумленно смотрела на него — в ее синих расширенных глазах шла какая-то напряженная работа мысли, — потом взмахнула голыми ручонками, бросилась Федору на шею.
22.
Анка только что ушла на свой первый экзамен — она заканчивала четвертый класс. Федор Андреевич плескался в ванне.
После переезда на новую квартиру ванная пользовалась особым расположением Корнеева. Каждое утро он выстаивал под холодным душем независимо от погоды и настроения.
За последние месяцы Федор Андреевич заметно окреп и даже, как ему казалось, раздался в плечах. В новой семье, которая обещала вскоре пополниться, Корнеев нашел то, чего он долгое время был лишен, — душевный покой; с каждым днем Настя и Анка становились ему все ближе и дороже. Но не только это помогло физическому и духовному возрождению Корнеева. Вот уже полгода, как он постоянно работал в конструкторском бюро велосипедного завода. Ему поручали сложные, наиболее ответственные чертежи, к прежним друзьям прибавилось много новых, и, как несколько лет назад, глаза Федора Андреевича снова смотрели на мир уверенно и молодо. Отличная штука — жизнь!..
Растирая жестким полотенцем плечи, Корнеев вошел в комнату. Настя сидела, вцепившись руками в край стола, закусив серые бескровные губы.
— Пойдем, Федя… Пора, — с трудом выдавила она.
Сначала Федор Андреевич ничего не понял, а поняв, испугался. Ждали, этого со дня на день, а все случилось неожиданно.
— Ну, чего ты побледнел? — слабо улыбнулась Настя. Схватки утихали, но она знала, что сейчас они навалятся с новой силой. — Возьми сумку — одежду назад принесешь. Карандаш и бумагу положи — писать тебе буду. Да не суетись ты, Федя!..
Настя окинула взглядом, словно прощаясь, залитую солнцем комнату, ухватилась за руку мужа.
— Пошли! Пошли!..
Повстречавшаяся им в коридоре пожилая словоохотливая женщина спросила:
— Погулять, Настенька?
Превозмогая боль, Настя натянуто улыбнулась?
— Погулять, тетя Шура… в больницу.
— Да что ты, ай пора? — участливо захлопотала соседка, провожая Корнеевых. — Иди, миленькая, иди, ни пуха тебе, ни пера! Рожай спокойненько и ни об чем не думай. За обоими догляжу, я вон пятерых родила, слава богу!
