Константин Золотовский - Рыба-одеяло
Тут Кадурин переполз к нам, и мы, как ящерицы, юркнули в гущу зелени. Теперь ни назад ни вперед. Хорошо, что костюмы зеленые, с листьями сливаются. Пистолеты на курке держим, сквозь ветки на дорожку поглядываем. Фрицы вернулись в землянку. Напряжение у нас спало.
– Ох, что со мной было, – говорит Кадурин, – когда он подошел, я будто окаменел и даже дышать перестал.
– Так и хочется заложить гранату в их берлогу, – сказал Забейко, – да в каждый ствол по парочке закатить! Эх, и рвануло бы их во все стороны!
– Петергоф оберегаем, давно бы Кронштадт из всех орудий ударил.
– Ничего, теперь-то уж точно наши артиллеристы в этом месте их кокнут и Петергоф не испортят!
Неприятельский лагерь проснулся. Неподалеку запиликали на губной гармошке. «Возле Нижнего дворца играют, – говорит Кадурин. – Развлекаются!»
Запах душистых сигарет донесся и обеда. Вспомнили, что голодны. Осторожно вскрыли ножом консервы. Одной рукой едим, а во второй пистолет зажат. Вдруг какой-нибудь фриц вздумает в кусты сунуться? Сейчас бы и рады в воду, да не выбраться отсюда. По тропинке гитлеровцы снуют. Рассматриваем орудия, что вокруг нас стоят, даже солдат пересчитали, которые мимо проходят...
С наступлением темноты сползли в воду. Шли очень тихо, чтобы не нарваться на вражеские «секреты». В одном месте Кадурин стал пристально разглядывать кусты. И говорит: «Определенно, здесь они никогда не росли». Вдруг послышался негромкий разговор. По берегу замелькали тени. Мы сразу же опустились на дно и дышим через камышинки, которые несли с собой на всякий случай.
Через некоторое время поднялись. Голоса замерли вдали. Забейко подплыл к берегу. У него зрение острое, видит – земля свежая, гитлеровцы недавно вкопали здесь кустики, чтобы прикрыть свое пулеметное гнездо. Кадурин сверился по компасу и точно засек эту вражескую точку.
Прошли еще с полкилометра. У берега громадный валун лежит. Посмотрели на карту побережья – не было раньше этого камня. За ним могли укрываться вражеские дозоры. Забейко хотел идти пощупать подозрительный валун, не из фанеры ли сделан, но Кадурин не разрешил. Стрелка на голубоватом циферблате компаса бешено вращалась, чувствуя поблизости металл.
– Заминировано! – сказал нам командир.
Пришлось проползти под водой опять с тростинками во рту.
Под утро оказались у Стрельнинской пристани. Старинный синий домик на берегу, двухэтажный, с балконами, и там гитлеровских солдат битком набито. После завтрака бегают посуду мыть. Через несколько дней наша разведгруппа связками гранат уничтожила их всех до единого.
* * *
В условленном месте целый день прождали свой катер. Запас продовольствия кончился. Хватились НЗ – шоколада, а он весь растаял в гидрокомбинезонах. Ягод в парке нет, все оборваны. Грызем кору и еловую хвою. Забейко путеводитель читает. «Петергоф-то, оказывается, – говорит он нам, – Петр намеревался сперва здесь, в Стрельне, построить. И каскады такие же сделать. Смотрите, канал тут есть и дворец на горе. Вот вернусь с разведки, обязательно все-все прочитаю о Петергофе!»
Нет и нет катера. Сутки прошли. Что-то там случилось. Самим надо выбираться. А путь нам преграждает открытая врагу стрельнинская бухта. У нас ни кислородных костюмов, ни шлюпки.
В парке множество деревьев срублено гитлеровцами для дзотов. Поленницы дров высятся. «Ну, разве не варвары? – с укоризной говорит Забейко. – Сколько леса уничтожить!»
Стали плот сооружать. Трос у нас остался от резиновой шлюпки. Связали им несколько бревен.
Ночью отвалили от берега. Вдруг кричат: «Иван!»
А мы вперед продвигаемся. Снова окрик: «Плыви сюда, стрелять буду!» А мы дальше продвигаемся. Тихо стало. Еще прокричали два раза и выпустили ракету, вторую, третью. Скорей свернули в камыши. Они давай туда палить. А мы все дальше от этого места к берегу отходим. Скрылись, как гуси, в самых густых зарослях...
Страшно есть хочется! Стали выдергивать камышинки. Сам корешок беленький, мягкий, правда, безвкусный, но, наверное, питательные вещества имеет. Подкрепились и снова стали уходить.
Разгребаем камыши – тучи мошкары поднимаются. Мелкие-мелкие мошки нависли над головами. Сроду такой твари не видел! Водой обливаемся, ныряем в воду. Только вылезем, а их опять полчища. Смотрим друг на друга и не узнаем. Все лица распухшие, глаза ничего не видят.
Решили выйти из этого болота и пробиваться к нейтральной зоне. Пристань огибать долго, она далеко в море уходит, сразу нас увидят.
Только показались из зарослей, опять ракетами все осветили. Снаряд рядом упал, воздушной волной плот раскидало по бревнышку. Осколок пробил мой комбинезон и застрял в мякоти ноги. Вода заливать начала, на грунт потянуло. Кадурин говорит Забейко: «Тимофей, плыви скорее вокруг пристани, посмотри, не встречают ли там?»
Ушел он, а мы с Колей зацепились за бревно и поплыли. Боль в ноге страшная. Хотели рану перевязать в воде – никак не удается, бревно скользкое. А гитлеровцы бьют по зарослям, думают, что мы на прежнем месте.
Выбрались наконец на берег. Кадурин меня поддерживает. Смотрим, Забейко сидит в воде. «Свои не подпускают, – говорит, – за неприятеля приняли». И действительно, только мы вышли к нашим окопам на передовой, как врежут из станкового пулемета – головы не дают поднять.
Обычно, когда разведчики уходят, все воинские части и дозоры предупреждаются: на таком-то участке действуют разведчики. А мы обязаны были вернуться на катере совсем в другом месте. Здесь нас не ждали, потому и встретили так неприветливо.
Кадурин и Забейко перетащили меня в рыбачий канальчик, встали во весь рост и подняли руки вверх. Тут нас и взяли в плен наши солдаты. Повели на командный пункт. А навстречу начальник опергруппы дорогу переходит. «Вот, – говорим, – наш капитан».
– Товарищ капитан, это ваши люди?
А нас разве узнаешь. Смотреть страшно: гидрокомбинезоны разодраны, гимнастерки без рукавов, мокрые, распухшие.
Капитан пригляделся к нам:
– Это же «гуси-лебеди»! Но что за вид?
Он сразу посадил нас в машину и отправил в штаб. Доложили мы там обстоятельно о прибрежной разведке, и наши батареи точно ударили по гитлеровским укреплениям: за оскверненный Петергоф! За срубленные рощи! За умолкнувшие фонтаны!
3. Снегурочки
А с наступлением зимы «гуси-лебеди» превратились в «снегурочек». Высматривали движение неприятельских частей по линии Володарка – Стрельна – Петергоф. С ночи ложились в мешки на лед, метрах в трехстах от вражеского берега. Надевали белые халаты с блестками. Сверху подзасыплют еще снежком, чтобы слиться с местностью. Белая марлечка на лице. Утром летит самолет и совсем не замечает нас. Питание с собой, тут и ели в мешке. Целый день наблюдали, что творится во вражеском стане, и сообщали обо всем в штаб.
Помню, однажды выскакивают с криком немецкие солдаты на лед, рубят воронки и ставят в них щиты-мишени. Прямо против нас готовятся стрелять. А из мешка сразу не вылезешь. Если покажешься, то как черный жук на белой бумаге. Солдат целая рота. Ну думаем, пропали! Кричать друг другу – далеко лежим, да и шевелиться опасно. Дело табак!
А наши дальномерщики наблюдали. Видят, нам угрожает опасность. С ближней батареи нашим стрелять нельзя. Как только она своими хоботками-стволами пошевелит, вся немецкая артиллерия на нее обрушится
Сообщили на дальнюю батарею в Лисий Нос. Оттуда из трех орудий и ударили по фашистам! Паника, крики, раненых хватают, убитых тащат. Еще, еще ударили! Снаряды прямо через наши головы свистят.
Мы вжались поглубже в снег. А фашисты врассыпную. И щиты оставили. Сами стали мишенью для наших снарядов. Мало, кто убежал. А мы продолжали наблюдение до вечера, пока смена не пришла.
Так зимой и летом в годы жестокой блокады обороняли город Ленина наши водолазы-разведчики.
Речной трамвай
Но видел я дальние дали
И слышал с друзьями моими,
Как дети детей повторяли
Его незабвенное имя.
Был конец ноября 1942 года.
Нева казалась пустынной, и только возле Тучкова моста, ломая корку льда, пытался развернуться буксир. На его винт намотался стальной трос. Капитан подергал судно, убедился, что сбросить трос невозможно, и позвал водолазов.
Вскоре он уже кричал вниз через медную трубочку;
– Проворачивай!
Ледяная вода вскипела. Это завертелся освобожденный винт.
Мы уложили разбросанное на льду водолазное имущество и забрались греться в буксир.
– Располагайтесь! – сказал нам водолаз Лошкарев. – Будьте как дома.
Лошкарев сам недавно переселился на этот буксир. В его дом на Васильевском острове попала бомба.
