Николай Балаев - Ураган «Homo Sapiens»
Егор привстал и увидел за кустарником человека в пестрой ситцевой камлейке, надетой поверх летней кухлянки. На груди его висел бинокль в футляре, под локтями согнутых и отведенных назад рук, повыше поясницы, торчала поперек тела винтовка. Это же Омрит, пастух из четвертой бригады, недавно вернувшийся из армии, с действительной. Не иначе — откол ищет.
Омрит шел, чуть приволакивая ноги и покачиваясь, неторопливым на вид, но довольно быстрым тундровым шагом, которым могут ходить только пастухи, охотники да опытные геологи. Шаг этот рассчитан на многие часы без перекуров, изобретен и отшлифован в безмерных тундровых просторах.
Омрит шел и пел:
Вот и речка Нравкэрыкэн!
В голубых богатых водах
Отражается сияньем
Блеск живительный огня.
Человек готовит ужин.
Наловил он свежей рыбы,
Положил ее в пэнъёлгын —
Жаром пышущий костер.
Он еду давно идущим
И ночлег в тепле предложит,
И разделит кружку чая
С утомленным пастухом!
Егор тепло улыбнулся, перевернул на углях хариусов. Как чувствовал гостя — трех рыб выловил.
Омрит перебрел речку и вышел к костру. Увидев Егора, удивленно заулыбался, сказал:
— Како! Михалыч! Етти, Михалыч, здравствуй! А рация говорила: охотник Мартский улетел в районный поселок. Обманула?
— Здравствуй, Омрит. Правда, собрались с Валеткой недельку передохнуть до начала сезона, да не вышло, дела задержали.
Валет обнюхал пастуха, дружелюбно помотал хвостом и подставил голову ему под руку. Омрит тронул лоб пса, почесал за ухом, и Валет, довольный тем, что ритуал встречи выдержан в рамках древних традиций, снова улегся и одобрительно постучал хвостом по песку.
Вода в банке закипела, охотник сыпанул туда горсть заварки, подождал, когда булькающий кипяток свернет ее в серединку и утопит на дно, а уже тогда чуть отодвинул от углей и прикрыл шляпой — пусть преет.
Омрит уложил винтовку под стену палатки, там же примостил и легкий рюкзачок, предварительно достав из него эмалированную кружку, пачку галет и полоску сушеного оленьего мяса.
— За отколом? — спросил Егор.
— Да, пошел искать, — сказал Омрит. — Очень любят олешки последние грибы.
— Много убежало?
— Пятьдесят и шесть. Наверное, в Сыпучих горах, — Омрит показал на кряж. — Там с восточной стороны грибные склоны и трава густая, долго не желтеет. А зимой почти не бывает снега — ветер уносит вниз. В гололед мы всегда приводим стадо на эти горы. Ты, Михалыч, давно здесь ходишь? Не видел оленей?
— Видел, — Егор вздохнул. — Только не всех. Здесь какая-то шпана на вездеходе шаталась, постреляли из твоего откола пять штук важенок. Остальные — ты верно рассудил — убежали в Осыпные. Там и найдешь.
— Какомэй! — встревожился Омрит. — Как так? Где стреляли?
— Эвон там, на бережку.
Омрит поднялся и пошел к месту убийства оленей. Быстро смеркалось; тундру накрыла скоротечная полупрозрачная августовская ночь. Вернулся он скоро, взял из рук Егора налитую кружку, торопливо похлебал полуостывший чай и отрывисто сказал:
— Совсем плохие люди.
Егор молча придвинул пучок веток с разложенной на них запеченной рыбой. Подцепив кончиком ножа шкурку с подгорелой чешуей, сдернул ее с двух рыб, посыпал запарившие горячим ароматом тушки крупной солью и пригласил Омрита:
— Давай, парень… Иди, Валетка, покушай, — он отложил третью рыбу в сторонку.
— На прииск приедешь, в лавку пойдешь — все есть, — сказал Омрит. — Кушать — чего хочешь, промтовары всякие, денег людям много платят, навалом… Зачем кораны — домашнего оленя стрелять? Я служил на материке, смотрел — коров никто не стреляет. — Омрит помолчал, потом взял банку, вытряхнул старую заварку и пошел к реке.
— Погоди, — сказал Егор. — Нельзя там воду брать. В ручье черпани.
Омрит остановился, посмотрел вокруг непонимающим взглядом.
— Отравили они речку, — потупясь, сказал Егор. Ему вдруг стало нестерпимо стыдно перед пастухом, словно сделал это подлое дело он сам, своими руками, грубыми замозоленными пальцами, искореженными профессиональной болезнью рыбаков и охотников Севера — ревматизмом. Но он собрался с духом и докончил: — Аммонитом травили рыбу на зимовальной яме. На Гольцовой. Мой охотучасток… Не уберег.!
Омрит вернулся к костру, бросил банку и полез за папиросами. Закурил и тихо сказал:
— Четыре года назад у нас в бригаде оставалось три богатых речки. Красная, где жила рыба кимгин; Широкая, где зимой всегда ловился хариус; и Прозрачная, где осенью мы готовили рыбу на всю зиму и никогда не трогали зимовальные ямы… Красную убили два года, назад, прошлым летом — Широкую. Теперь — эту… Разве никто не должен отвечать за свои дела? Где же закон? О нем все кругом говорят уже много лет… Когда о человеке много говорят, ему скоро надоедает, и он начинает спать… Закон тоже как человек?
Омрит замолчал. Глаза его понемногу сузились до еле видных щелей, живое лицо, на котором несколько минут назад играл каждый мускул, словно переплавилось в холодный и крепкий камень.
— На оленей-то они после Гольцовой напоролись, — сказал Егор. — А сейчас должны к Палявааму подходить. Но думаю — за реку они не уйдут: когда с этих гор на Прозрачную туманы лезут — по той их стороне, северной, дождик идет. Это я давно приметил. А раз на Палявааме сейчас дождик, его никакая техника не одолеет, сам знаешь. Потому и думаю — нет им дороги, будут шататься вдоль берега, пока паводок не сойдет. Если увидишь где, так имей в виду, я — в устье Прозрачной или где рядом, на их следах. Может, в лицо кого узнаешь, а на худой случай — номер машины…
— Мне оленей искать надо, — отчужденно сказал Омрит, бросил в угли костра окурок и потянул к себе рюкзак, потом винтовку: — Пока вездеход поймаешь, их всех убьют.
— Ну-ну, — сказал Егор.
Он молча смотрел вслед Омриту. Фигура уходящего пастуха заколебалась в полутьме, контуры потекли, и она постепенно растаяла. А над тундрой, словно из ниоткуда, словно рожденный скалами, травами, рекой и туманами, зазвучал голос:
Неужели будет время:
На земле все станет пусто
И увидеть смогут люди
Только камень в мертвых водах.
Только небо, как кэргычин —
Как холодное стекло?
Лишь Полярное сиянье
Будет лить потоки света
На убитые просторы.
Чтобы стало ясно людям,
Что наделать могут руки
Без совета с головой…
Прозрачная, поджатая слева частыми увалами, липла к осыпям кряжа и за тысячелетия сильно размыла их, нагромоздив в свое узкое ложе ржавые, с рваными краями плиты и валуны, отшлифованные еще древними ледниками.
Воздух загустел, стал плотнее. И туман — не туман, и дождь — не дождь. Не каплет и не брызжет, а почти насквозь влажный, местами прямо, как говорится, до костей.
Колея ползла и ползла левым берегом, петляла змеиным следом, резала уступы, мяла кустарник, рвала пласты торфяника над поймой. Теперь засочится по этим колдобинам вода, побегут ручьи, настынут зимой ледышки. Через пару лет ухватит берег паутина мелких поначалу овражков. А потом… Ах, балбесы!
Егор остановился. Прямо в русле, среди камней, лежала металлическая бочка. От притопленного отверстия ползла по течению радужная бензиновая пленка. Эк их угораздило тару в реку швырнуть! Никогда домой не увозят, бросают, где заправились. Ну отнесли бы на бережок, повыше.
Егор полез в воду, взял бочку и занес на увал. Прибежал Валет и тихо, предупреждающе зарычал. Охотник глянул вдоль реки и там, где она заворачивала за очередную осыпь, увидел людей. Было до них метров семьсот. Один стоял у воды, а второй шел к зарослям ивняка на пойменном уступе. Там он сунул в кусты продолговатый предмет, — Егор не успел заметить, что именно, — после чего оба зашагали вниз и скрылись за поворотом. Валет продолжал еле слышно рычать.
Они? Скорее всего. Кому, еще тут шататься в разгар промывочного сезона? А кстати, эти разбойнички как в тундру попали в дни, когда по приискам даже любой завалящий человек на счету? Чудно все это…
— Ну, Валетка, пойдем знакомиться, — сказал Егор. — Теперь они не уйдут: по этим терраскам только на первой скорости и проползешь. Мотора не слыхать, значит, стоят. Да в кустики не забыть глянуть — что они там упрятали?
Егор шагал вперед, а Валет все рычал, причем совсем тихо. Он явно прятал голос. Наконец закрутился на месте и дернул хозяина за отворот сапога.
— Чего ты? — настораживаясь, шепотом спросил Егор. Пес чуть взвизгнул: предупреждает о какой-то новой опасности. Охотник внимательно осмотрел берега и впереди сквозь рыжий ивняк засек шевеление. Кто-то еще ходит. Тогда подождем, посмотрим…
