Вера Кетлинская - Дни нашей жизни
Николай ожидал увидеть отца сгорбленным, почерневшим, старым, каким видел его в последний раз, а отец встретил их почти таким же, как до войны, только более усталым, рассеянным и словно чужим.
Квартира была сильно потрепана, но жить в ней можно было. Все стекла вылетели, обои висели клочьями, обнажая отсыревшие стены, в кухне треснула стена, входной двери не было, из мебели остались только железные кровати. Отец принес откуда-то тюфяки и хромоногий стол, забил окна фанерой и сказал, что дверь заказана и скоро будет готова. Мать, не передохнув с дороги, начала прибирать и устраиваться, а отец заторопился на завод. Ночевать он не пришел, и на следующий день заглянул ненадолго, все ссылаясь на срочный заказ, и как-то слишком много говорил об этом.
— Да что ты, Петя, как виноватый? — сказала мать. — Ежели нужно, чего ж виниться? Разве я не понимаю?
А час спустя прибежала женщина. Двери не было, женщина прямо с лестницы вбежала в кухню, осмотрелась и, задыхаясь, спросила:
— Вы Пакулина семья?
То, что произошло потом, Николай понял не сразу. Он заметил только, что женщина очень возбуждена и, кажется, сердита на них. Мать выпрямилась и резким голосом, каким никогда не говорила, приказала сыновьям уйти. Они неохотно ушли в комнату, но остановились за дверью. После нескольких тихих слов матери женщина начала громко говорить, захлебываясь, торопясь все высказать, а мать молчала и только изредка тихо спрашивала:
— Ну и что? Ну и что?
Николай не столько понял, сколько почувствовал, что на кухне происходит что-то страшное и обидное для матери. Он стиснул кулаки, готовый вступиться за нее. В это время женщина закричала:
— Молчите? Гордитесь? А мне куда ребенка девать? Душу свою куда девать?!
Николай рывком открыл дверь. Мать была очень бледна, но как будто спокойна. Она подняла руку, отстраняя сына, и произнесла отчетливо:
— Скажите ему, чтоб оставался с вами. И не приходил. Совсем не приходил. Поняли?
Женщина всхлипнула и хотела что-то сказать, но мать властно перебила:
— А теперь идите. Идите. И скажите так, как я велела. Придет — не впущу.
Шаги женщины еще звучали на лестнице, когда мать упала. Николай подхватил ее, закричал:
— Витька!
Они вдвоем снесли ее на кровать — удивительно легкую, с безжизненно свисающими руками.
Виктор принес воды. Мать выпила, и ее стало трясти, как в ознобе. Николай укутал мать, сел рядом, гладил ее руки. В эти минуты у постели матери он понял все, что случилось, и сказал шепотом, чтоб не слыхал брат:
— Ничего, мама. Не надо думать об этом. Я поступлю на завод. Мы с тобой, мама, слышишь?
— Вот ты и вырос, Николенька, — сказала мать и закрыла глаза, а из-под ресниц быстро-быстро побежали струйками слезы.
В те дни Николаю казалось, что он остался один — глава семьи, ответчик за все. Он отверг даже мысль о том, чтобы поддерживать отношения с отцом, — нет, и говорить с ним не будет, встретит — отвернется.
Было так, что мать подклеивала в комнате лохмотья обоев, Николай побежал в булочную, а Виктор на кухне варил клейстер. И вдруг с лестничной площадки шагнул в кухню отец, неся на спине новую дверь. Виктор стремительно закрыл дверь в комнату и остановился возле нее, как часовой.
— Все дома, сынок? — спросил отец, пытаясь улыбнуться, и снял со спины свою тяжелую ношу. Дышал он с хрипом, по лицу стекали капли пота.
— Никого нет, — выпалил Виктор, не глядя на отца. — Ты иди, мы сами навесим.
— Вот как, — сказал отец. — Позови маму, мне поговорить нужно.
— Нету ее, — упрямо повторил Виктор.
— Ах ты... — грозно начал отец, но так и не докончил. Помотал головой, словно от боли, на цыпочках подошел к окну, положил на подоконник пачку денег: — Вот, передай матери. До получки. — И ушел, втянув голову в плечи.
Николай столкнулся с отцом во дворе.
— Коля! — позвал отец, протягивая руку, чтобы задержать сына.
Николай отступил, вздернул голову, прямо в глаза жестко посмотрел на отца и молча прошел мимо.
Он услышал за спиною странный звук — не то всхлип, не то стон, но не остановился. Бегом поднялся домой.
— Мама... что?
Виктор шепотом рассказал, как все было, отдал брату деньги, виновато спросил:
— Может, не надо было брать?
— А жить на что? Мы не одни, у нас мама, — рассудительно ответил Николай. — Разыщи-ка молоток. Навесим дверь.
Мать вышла на стук молотка, все поняла, но ни о чем не спросила. Когда Николай хотел передать ей деньги, она не прикоснулась к ним:
— Оставь у себя. Ты же в магазин ходишь. И больше денег не принимай. Сами заработаем.
Как трудно пришлось им на первых порах! И дома-то ничего нет, ни кастрюльки, ни табуретки, и на заводе все трое — ученики. Мать не хотела, чтоб сыновья поступали на завод не кончив школы, но Николай настоял на своем, и Витька тоже проявил характер. Николай попробовал накричать на него, Витька сам крикнул в ответ:
— Иждивенца из меня делаешь? Не выйдет! Вместе не хочешь идти, сам дорогу найду.
В цехе Николай впервые увидел мать на производстве. Повязав голову старившим ее темным платочком, сосредоточенная и быстрая, мать ходила от одного зуборезного станка к другому, ни на минуту не отвлекаясь. Ее легкие руки молниеносно переводили рычаги, устанавливали металлические заготовки, регулировали скорость и поступление масла. Если масло брызгало ей на руки, она аккуратно обтирала руки тряпкой, принесенной из дому. Чаще, чем другие рабочие, сметала стружку и протирала все части станков, чаще подметала пол, с каким-то женским изяществом складывала горками готовые шестерни.
Иван Иванович Гусаков не мог нахвалиться ею, а Николай страдал, потому что видел, какой усталой приходит мать с работы, как бессильно опускает руки посреди домашних дел. Сердечные припадки у нее участились; Николай очень боялся их, каждый раз ему казалось, что мать умирает, но он не смел подойти к ней: мать сердилась, если сыновья замечали ее слабость.
Тогда-то и решил Николай: во-первых, своими силами срочно отремонтировать квартиру и ценою отказа от всех личных расходов приобрести необходимые в хозяйстве вещи; во-вторых, поскорее получить хорошую квалификацию, а значит, и заработок; в-третьих, учиться вечерами и получить специальное техническое образование; в-четвертых, при первой возможности снять с работы мать и заставить ее лечиться.
Николай и сейчас записал в конспект эти четыре решения. Пусть трудно, пусть неловко говорить об этом, но он расскажет завтра все, что нужно понять мальчишкам...
Рука его на последнем слове подпрыгнула, как будто ее ударило током, — в кухне прозвенел звонок. Уронив перо, Николай с шалой улыбкой на лице пронесся мимо гостей и матери в кухню.
Антонина Сергеевна встала и с тревожным любопытством пошла встретить новых гостей. Кто бы это мог быть, кого он так ждал?
Их было трое. Крановщица Валя Зимина давно дружила с Николаем и работала с ним в комсомоле; не только Николай, но и Антонина Сергеевна знала ее сердечные дела — Валя была тайно и безнадежно влюблена в технолога Гаршина, а за нею с недавних пор тенью ходил Аркадий Ступин, непутевый член пакулинской бригады. Мать знала, что Николай рассчитывает использовать «силу любви» для перевоспитания Аркадия, о чем уже сговорился полушутя-полусерьезно с Валей. Вторым был слесарь Женя Никитин, он учился вместе с Николаем в вечернем техникуме и часто приходил к нему заниматься.
Третью гостью мать не знала, но она-то и была сегодня самой главной.
Ничего как будто особенного не было в ней — ни красавицей не назовешь, ни дурнушкой, — лицо простое, ясное, милое своей юной свежестью, фигурка стройная, высокая, одета скромно и даже строго: темное платье без отделки, без украшений, на голове, обвитой темными косами, белый вязаный платок. Но чувствовалось в ней то, что Антонина Сергеевна с первого взгляда определила словом «стать» — и как держалась, и как поклонилась, не спеша, с достоинством, и как отстранила Николая, бросившегося снимать с ее ног резиновые ботики.
— Ксана Белковская, — представилась она с простотой и независимостью человека, привыкшего много и свободно общаться с разными людьми.
С Иваном Ивановичем она поздоровалась как с давним знакомым, приятельницам Антонины Сергеевны поклонилась издали, от угощения отказалась:
— Спасибо, мы ненадолго и по делу. Но, кажется, не вовремя?
— Приятный гость всегда вовремя, — сказала Антонина Сергеевна. Девушка понравилась ей и испугала ее.
— Комсомольский секретарь инструментального цеха, — сообщил Иван Иванович, когда молодежь удалилась в комнату Николая. — Авторитетная девушка. Депутат горсовета. В газетах портреты были.
Антонина Сергеевна задумчиво смотрела перед собою, прислушиваясь к серьезным голосам, доносившимся из-за двери. Страх за сына сжимал ее сердце. Как он кинулся встречать! Как он пальто ее схватил, как боты — боты! — снимать хотел... А лицо у него какое было, разрумянившееся, замирающее, только к ней одной обращенное, будто она одна пришла, одна существовала на всем свете! Да, с такою не пошутишь для забавы, не пойдешь, чтоб время провести, а присохнешь и будешь ловить, что скажет, как бровью поведет.
