Георгий Марягин - Озаренные
Алексей мельком взглянул на стандартный конверт. Неторопливо разорвал его. Небольшая записка на листке из школьной тетради. В глаза бросилась четкая подпись «Варя».
Невзрачный листок бумаги сразу стал необыкновенно дорогим.
«Алеша! Я в Белополье. Очень хочу встретиться с тобой. Если сможешь, приходи двадцать шестого в семь к Глубокому байраку».
На мгновение он растерялся, в сознании мелькнуло: «Как Варя оказалась здесь? От кого узнала обо мне?.. Случайно? Разыскивала?»
Алексей взглянул на часы: четверть седьмого. «Опоздал», — встревоженно подумал он.
— Какое сегодня число? — проверил он себя вслух.
— Двадцать шестое. Заработались, чисел не помните, — улыбнулась Кленова. Она никогда не видела Алексея таким растерянным, озадаченным. — Наверное, приезжает кто-нибудь?
Последнюю фразу Кленовой Алексей услышал на ходу. В коридоре взглянул на стенные часы, проверяя свои, — точно, пятнадцать минут седьмого.
Он шел не замечая никого и ничего вокруг.
Спускаясь по каменистому склону Глубокого байрака, Алексей увидел в ложбине, поросшей чернобылом, удаляющуюся фигуру.
— Варя! — крикнул Алексей, стремительно сбегая с холма.
Она обернулась, остановилась.
Он с разбегу обнял Варю.
— Ты с ума сошел! — вымолвила Варя строго.
— Можно сойти. Я столетие ищу тебя. Ты скрывалась от меня! Только поэтому я не мог разыскать...
Она ничего не ответила, лишь пытливо поглядела на него.
Они молча перешли мостик, поднялись из ложбины. Развернулась панорама степи. В легкой прозрачной синеве весеннего вечера колыхались огни.
Варя взглянула на Алексея.
Годы мало изменили ее. Когда она улыбалась, немного застенчиво, немного насмешливо, она становилась десятиклассницей — Варей похищенных временем лет.
— Не молчи, рассказывай о себе. Все. Знаешь, как я ждал этой встречи!
— Я постоянно здесь в Белополье, Алеша. Лечу самых маленьких.
Что-то новое было в ее манерах, интонации голоса, неуловимое, но еще больше привлекавшее.
— С родными?
Она знала: он спрашивал не об этом.
— С дочерью... — Варя оборвала фразу. — С мужем я не живу несколько лет. Здесь Татьяна — моя старшая сестра. Кажется, ты ее знаешь.
Алексей, услыхав, что Варя не замужем, с облегчением вздохнул.
— А я на «Глубокой» испытываю машину, — сказал он.
— Где твоя семья? В Лисичанске?
— Не обзавелся...
— Бобыль... — осуждающе произнесла Варя.
— Сразу зачислила в бобыли...
— Я не люблю холостяков. Они мне всегда кажутся...
— Донжуанами, — подсказал Алексей.
— Нет, не донжуанами, а расчетливыми, себялюбивыми людьми. Взрослый человек без семьи, без детей? Непонятно, для чего живет...
— Не всем удается обзавестись семьей. Кроме семьи, есть долг. Призвание.
— Отговорки. Все эти одиночки — сухари, эгоисты... Ты надолго в Белополье?
Алексей увлеченно стал рассказывать о любимом деле, о «Сколе», поездке в Москву, встречах с Верхотуровым, своих инженерных мечтаниях...
Варя слушала, изредка взглядывая на Алексея. «Изменился. Стали резче, суровее черты лица, сдержаннее жесты...»
Она вдруг прервала его:
— «Скол». «Скол»... Расскажи о себе... Почему ты до сих пор одинок? Тебе что — никто не нравился? Не было чувства?
— Успею жениться.
— Ну, конечно. Станешь знаменитым изобретателем, женишься на актрисе или художнице. Знаменитый муж! Знаменитая жена!
— Все это не так, Варя, ты плохо обо мне думаешь.
— Но все-таки у тебя были... увлечения, связи?.. — с женской настойчивостью расспрашивала она. — Расскажи. Только откровенно!
— Неоткровенными бывают с теми, кому не доверяют. Иногда хочется быть откровенным, но не с кем...
Алексей стал рассказывать о встрече с Лидой Красницкой.
— Энергичная девица... — сказала Варя. — А если бы ты, Алеша, женился на Лиде, а потом узнал, что она просто хотела выйти замуж, как говорят, по расчету, что бы ты сделал?
— Не знаю, жизнь подсказала бы.
Подмораживало. Небо и дали прояснились. Острый, белесоватый месяц неторопливо прорезал горизонт. Мутно переливался в холодной выси красноватый кристалл одинокой звезды. Из балки тянуло горьковатым запахом почкующихся осокорей.
— Ну, что же ты замолчал? — нетерпеливо спросила Варя. Она пристально посмотрела на него. Он бережно обнял ее за плечи.
— Скажи, ты вспоминал обо мне? — с затаенной грустью произнесла она.
— Люди, о которых вспоминаешь, чувствуют это. Я разыскивал тебя еще во время войны. Думал, что не суждено найти. После того как увидел тебя в Москве, снова стал разыскивать.
— Увидел в Москве?.. Просто не верится.
— Ты была в Москве в феврале?
— Ездила принимать оборудование для консультации.
— Я видел тебя в магазине головных уборов.
— Я покупала шляпку в день отъезда в Белополье.
Почти одновременно запели гудки в разных концах степи.
— Половина одиннадцатого, — спохватилась Варя.
— Куда тебе торопиться? Мы не виделись годы — неужели нам не о чем говорить?
— О прожитом нужно говорить долго. Дай мне отойти. Мне кажется, что я долго была подо льдом и только начинаю оттаивать... Нужно уложить дочку.
— Уложит сестра.
— Нет, должна уложить я. Это, как по уставу... Мы еще увидимся, Алеша.
Они расстались у мостика. Варя не захотела, чтобы Алексей провожал ее:
— Завтра разговоров не оберешься.
— А ты боишься их? — спросил Алексей.
Она промолчала. Потом посоветовала:
— Ты иди через гору, так ближе к «Глубокой», почти на два километра.
— Мы встретимся?
— Я сама позвоню тебе на шахту.
— У меня телефон дома.
— Позвоню домой... Где ты встречаешь май?
— Там, где меня будут ждать.
— Тебя будут ждать... — она пожала руку Алексея и быстро пошла по шоссе.
— Варя! — окликнул Алексей.
Она остановилась.
— Я не хочу, чтобы ты уходила.
— Елка не заснет без меня, Алеша.
Он долго стоял, провожая Варю взглядом. Было слышно, как ее каблучки стучали по плитам песчаника.
Алексей взбежал на юр. На огромный, величественный мир смотрела синеокая донецкая ночь. Туман рассеялся. Развернулась даль. Рассекая кинжалом прожектора глубокую синеву, электровоз тянул груженный углем состав. Тяжело вздыхала за перевалом доменная печь, принимавшая в свое шамотное чрево кокс и руду.
14
Поздно ночью, возвращаясь из мастерской, Алексей зашел в столовую. В ней почти никого не было. Давно уже успели поужинать люди ночной смены.
— Ой, Алексей Прокофьевич, вас и накормить уже нечем, — засуетилась буфетчица Оля. — Я сбегаю на кухню. Может, повар что-нибудь придумает. Яичницу с ветчиной сделать?
Она быстро вернулась.
— Сделает и яичницу и жаркое, если хотите. Пива налить? Пиво сегодня из Рутченковки привезли. Пятую бочку открываю за вечер.
Кто-то хлопнул по столу в дальнем углу зала. Оля вздрогнула и сердито глянула на неспокойного посетителя.
— Ты что домой не идешь, Герасим Мироныч? — крикнула она ему. — С вечера сидит. Сколько ж человек выпить может? Вы на него внимания не обращайте, Алексей Прокофьевич. Ко всем привязывается. Хотите, я вам тут, в буфетной, стол накрою?
Она проворно вытащила зеленую льняную скатерть, накрыла ею стол возле буфета. Принесла яичницу, графин с пивом.
— Звиняйте, товарищ инженер, — раздался за спиной Алексея хрипловатый голос. — Я до вас с беседою.
Алексей обернулся. Возле стола стояли двое — один высокий, широкоплечий, в ватной стеганке. Другой — маленький, нахохлившийся по-воробьиному.
Высокий протягивал большую, сильную, всю в шрамах и ссадинах руку:
— Будем знакомы. Герасим Миронович Сечевой. Слыхали? Может, на портретах видели? По всему Белополью красуются — забойщик первой руки. А это мой напарник Степанюк Кузьма Стахеевич. Приземляйся, Кузя, побалакаем по душам с товарищем изобретателем.
Не ожидая ответа, Сечевой сел. Как по команде, опустился на стул и Степанюк.
— Слыхал о вас. Присаживайтесь. Выпьем пива, — приветливо пригласил Алексей.
— Пива? Это можно! — крикнул во весь голос Сечевой, снова беря руку Алексея в свою. — Оля, сердце мое, а ну, давай нам ведро на стол. По-шахтерски, як рубят, так и пьют. Верно я говорю, Кузя? — он обнял Степанюка. — Это ж забойщик, товарищ изобретатель, золотые руки. А кто с Герасимом Сечевым способен напарником быть? Никто! От меня же уголь убегает... — протянув руку, он с силой сжимал и разжимал пальцы, будто крошил ими невидимый уголь.
— Вы б, Герасим Миронович, до дому шли, а то Настя Дмитровна беспокоиться будет, — робко посоветовала Оля, — мне нужно буфет закрывать.
— Эх, Оля, сердце мое! — сказал, веселея, Сечевой. — Спит зараз моя Настя... Под таким одеялом, шо только графы и князья имели. Сверху шелк, снизу атлас. Все для Насти Дмитровны. Кто на «Победе» в театр ездит? Настя. Кто у котиках ходит? Настя. Кто на курорт ездит? Опять же она, Настасия Дмитровна Сечевая... Сегодня поднялся Герасим Миронович с забою, а ему бухгалтер сразу три тысячи, как копеечку. А ты мне графин ставишь. Ставь, приказываю, ведро! Все графины налей, шо в буфете есть... Гуляет забойщик Сечевой! — залихватски гаркнул он.
