Георгий Марягин - Озаренные
— У нас плохих нет, — уверенно ответил Звенигора.
— Слышите, товарищи? Плохих нет. Это интересно... Посмотрим, чем они у вас хороши. Горловчане к вам завтра приедут, — пожимая руку Алексею, сказал Ручьев. — Сами сроки намечайте — вы заказчик. Они — исполнители.
11
С радостью приняла Варя предложение заведующей консультацией выехать на неделю в приморский совхоз угольного треста осмотреть детей. Она надеялась, что отъезд из Белополья поможет ей избавиться от тягостных раздумий.
Совхоз находился на западном берегу Азовского моря, возле узкой, изогнутой, как казацкая сабля, Безымянной косы. Несколько саманных домов на обрывистом берегу. За ними в балке большой абрикосовый сад, виноградник. Вокруг на десятки километров ни души. Приморская пустыня.
Варя поселилась в домике ветеринарного врача совхоза, Ксении Матвеевны, пожилой женщины с грустными ласковыми глазами, черной и костлявой, как цыганка.
Днем Варя почти не видела Ксению Матвеевну, поднимавшуюся с зарей и уезжавшую на фермы, на пастбища, в степь. Варя работала на медпункте, под вечер уходила к берегу, на глинистый обрыв, усаживалась на разогретую землю и часами смотрела на море.
Однажды Варю застала здесь Ксения Матвеевна. Она спускалась к рыбакам, которые ставили у косы сети на хамсу. Ксения Матвеевна окликнула свою гостью:
— Спускайся, отшельница! Пойдем погуляем...
Они пошли по влажному песчаному кружеву берега. Море накатывало на берег крутые волны. Вздымалась соленая водяная пыль. Воздух был насыщен запахом водорослей.
— Грустишь все? — неожиданно переходя на ты, спросила Ксения Матвеевна и обняла теплой рукой Варю, ласково притягивая к себе. Варя была ей по плечо. Она шла рядом с ней, как девочка-подросток, тихая, грустная. — Что с тобой?.. Ну, что?.. — внимательно глядя ей в глаза, допытывалась Ксения Матвеевна.
Взгляд ее ласковых глаз успокаивал. Варя стала сбивчиво рассказывать о себе, об Алексее.
Начинало темнеть. Небо становилось опаловым. На горизонте появились облака. Тонкая черта отделила небо от моря. Огромный пунцовый диск солнца висел над горизонтом. От него к берегу по воде шла розовая зыбкая дорожка.
— Смешная ты моя! — сердечно сказала Ксения Матвеевна, еще крепче обнимая Варю, после того как та призналась, что ей давно хотелось посоветоваться с кем-то. — Кто же в любви совета просит? Сердце советует. А через него не переступишь. Оно немое, а порой кричит. Почему же ты с Алексеем не захотела встретиться?
— Нельзя! У него, наверное, семья, жена...
— Ничего ты не знаешь, что у него, — внушительно говорила Ксения Матвеевна. — Ты его семью не трогай и его от семьи не отрывай. Хорошего человека из семьи не вырвешь. Безвольного вырвешь — толку не будет, на две половинки только разорвешь... Есть и другая любовь — безответная... Горькая, одинокая, да любовь. Было и у меня похожее на твое... Полюбила я женатого человека. Сама была замужем. Знал ли он, не знал о том, что я его люблю, — трудно гадать. Кажется, знал. Жили мы в Мариуполе по соседству, на одной улице... Увижу я его утром — и солнце весь день для меня сияет. А не увижу — и в погожий день небо все в тучах... И казалось, будет любовь моя безответной. У него дочь. У меня сын. Муж мой человек славный, душевный. А не тянет к нему. — Ксения Матвеевна помолчала, раздумывая над чем-то. — Если бы тот желанный позвал, не пошла бы все равно к нему. Ведь семья, ее нельзя обидеть... А время повернуло все по-иному. Муж умер, вырос сын. Осталась я одна. Встретилась на фронте с Петром Львовичем. Он тоже овдовел, и пошли одним путем. Чувства ведь не стареют...
Ксения Матвеевна замолчала и дрожащими губами с материнской нежностью коснулась волос Вари:
— Годы пройдут, а чувство, глубокое, настоящее, останется, — шептала она. — Нечего тебе сидеть у моря, тоской сердце травить. Повидайся с Алексеем. Яснее станет, какой дорогой идти.
12
Горные работы на участке, где должны были испытывать «Скол», закончили быстро. Все детали машины уже были спущены в лаву, смонтированы. Затягивалась установка лебедки. И это мешало начать испытания.
— Барвинский тянет, — беседуя с Алексеем, возмущался Звенигора, — то у него слесарей нет, то нужно листы вырубить... Сотни отговорок. Не лежит у него душа к новому. Столкнется он с Лабахуа — будет бой.
Так и вышло. В понедельник после наряда, когда уже все разошлись из «нарядной», Лабахуа, не скрывая недовольства, спросил Барвинского:
— Анатолий Сергеевич, ну когда же последний срок установки лебедки?
Глядя куда-то в сторону, Барвинский процедил:
— Может быть, к субботе удастся сделать.
— А точнее?
— С какой точностью нужно определить срок — часовой, суточной? — поблескивая глазами, насмешливо спросил Барвинский. — Мы все точностей хотим. Горное дело не аптека. Я вот думал, как все, отдохнуть в воскресенье, а просидел на уклоне всю ночь. Устанавливал толкатель. Ни днем ни ночью покоя нет. А тут всякие эксперименты нужно проводить... Для этого институт есть, опытные шахты. Притащили нам бандуру, возись с ней, налаживай.
— Это ваше особое мнение, — остановил его Лабахуа. — Что ж, если вы заняты, Анатолий Сергеевич, придется другим людям поручить установку лебедки. У нас в Абхазии говорят: даже упрямую лозу можно подвязать...
Барвинский ничего не ответил и прошел в свою кабинку. Лабахуа слышал, как он вызывал бригадира слесарей.
Сидя в ожидании бригадира, Барвинский нервничал: «Черт меня дернул откровенничать!.. Теперь прославят на всю округу: антимеханизатор!.. Оттягивает испытания новой машины! Чего доброго, на бюро вытащат».
— Вам разве можно довериться? — сдержанно, но резко, сказал Барвинский вошедшему бригадиру. — Сколько долблю — выделите двух слесарей, установите им эту шарманку, пусть начинают испытания. Сам я, что ли, полезу устанавливать лебедку? На кой черт тогда вы мне нужны!
— Ругаться не нужно, Анатолий Сергеевич, — сказал бригадир. — Я не в услужении у вас. Трудно вас понять — то вы даете приказание установить лебедку, то снимаете слесарей на другие работы.
— А вы не рассуждайте! — крикнул Барвинский так, что кто-то, проходивший по «нарядной», приоткрыл, любопытствуя, дверь: не дерутся ли там?.. — Не рассуждайте, а ставьте лебедку! Я из-за вас антимеханизатором не хочу быть. Понятно?
— Остынете, тогда и вызывайте для разговора, — сказал бригадир и вышел.
Барвинский оторопел. «Нет, нужно уходить с «Глубокой». Конечно, я им всем как бельмо на глазу. С ними не дружу, в гости не хожу. Нужно перебираться на другую шахту. А на другой?.. Не лучше! Одно и то же. Понесло меня в угольную промышленность. Есть же счастливчики, работают в тишине, спокойно».
Он стал придумывать различные способы ухода из угольной промышленности. «В крайнем случае, пойду преподавать... Хотя бы в техникум. А здесь не останусь — хватит!
Вечером, перед третьей сменой, Барвинский зашел в «нарядную». Возле тумбы столпились шахтеры. Все увлеченно рассматривали рисунок, помещенный в «Шахтерском перце». Барвинский через головы взглянул на карикатуру. В вентиляционном штреке, на «Сколе», поднятом лебедкой, как на гамаке, под цветным курортным зонтиком лежал он. Размашистая подпись: «Новый» проект использования «Скола», авторство принадлежит механику Барвинскому».
— Это про кого разговор идет? — заметив Барвинского, спросил будто невзначай стоявший рядом Саньков.
— Не догадался, — хмыкнул кто-то, — наших механиков лебедкой подтягивают...
Барвинский отошел взбешенный. Он быстро направился к выходу. У порога встретился с Лабахуа. Поглощенный какими-то мыслями, главный инженер торопливо прошел мимо.
«К черту все! Пусть возятся сами. Это не мое дело — внедрять новую технику», — кипятился Барвинский.
13
В пятом часу утра, усталый, продрогший после езды на машине по степи Алексей возвратился к себе с Ясногорского завода, где отливали лыжи для «Скола». На столе лежала записка, отпечатанная на машинке: «А. П., пришло письмо на Ваше имя. Оно у меня. Кленова».
«Наверное, из министерства», — подумал Алексей и положил записку в блокнот.
Ему не дали отоспаться, вызвали в мастерскую, там монтировали ударный механизм машины. Весь день ушел на подгонку деталей. Только к вечеру Алексей вспомнил о записке. Он зашел в шахтоуправление, когда расходились домой служащие.
— Второй день ждет вас письмо, — сказала секретарь Звенигоры Кленова. — Звонить вам устала — не застанешь ни дома, ни в мастерской. Даже в Ясногорск звонила.
Алексей мельком взглянул на стандартный конверт. Неторопливо разорвал его. Небольшая записка на листке из школьной тетради. В глаза бросилась четкая подпись «Варя».
Невзрачный листок бумаги сразу стал необыкновенно дорогим.
