Феоктист Березовский - Бабьи тропы
Переждав хохот монаха, Степан спросил:
— Значит, в самом деле, загуляли… начальники-то с архиреем и с вашим игуменом?
Игнат достал из стола чайные чашки и, наливая их водкой, ответил:
— Балуются пока… Выпивают по маленькой, в карты играют… Это одна церемония… Знаю я их! Бери, Степа, выпьем.
Он залпом осушил чашку, очистил луковицу, посолил ее и стал закусывать луком и хлебом. А Степан глотнул лишь немного из своей чашки. На омулей и на икру с хлебом навалился. Все еще робел и прислушивался к тишине дома. Все еще ждал, не случилось бы беды какой…
Игнат покосился на Степана, долил водкой его чашку, налил себе и угрюмо сказал:
— Пей, Степан, не балуйся… Спать будешь у нас…
— Да я ничего, — начал шутливо оправдываться Степан. — Все еще не обыкну я, паря!.. Как же это?.. Мощи тут у вас… обитель… бог… А генерал с архиреем… в карты играют! И водочка… Никак не обыкну я, брат Игнат!
Монах опрокинул вторую чашку и, скользнув взглядом по лицу Степана, загадочно произнес!
— Пей, не то еще увидишь…
Около кельи, по коридору, рассыпалась дробь торопливых шагов. Опять отворилась дверь. В келью вбежал очень молодой и смугленький послушник с продолговатым лицом, обросшим черненьким пухом.
Прожевывая закуску, Игнат поднял голову и спросил запыхавшегося послушника:
— Ну, что там?
— За тобой прислали… — заговорил послушник и запнулся, поглядывая на Степана.
Игнат сердито прикрикнул на молодого послушника:
— Ну?.. Говори!.. Проглотил язык-то? — Он кивнул на Степана: — При этом можно…
Паренек еще раз опасливо взглянул на Степана, перевел взгляд на Игната и, скаля мелкие зубы, смущенно сказал:
— За богомолками велели тебе идти…
Игнат неторопливо взял чашку и кивнул Степану:
— Бери, Степан… Пей…
Степан медлил, сбитый с толку словами молодого послушника.
А Игнат понукал его:
— Ну!.. Ты что, осовел? Или, как здесь говорят, осалычился?
— Постойте… брат! — с трудом выговорил Степан, глядя на монахов остановившимися от изумления глазами. — Постойте… Как же это так?.. Архирей, губернатор, игумен… или как его там… и бабы!.. Врете вы, братцы!
Монахи захохотали.
— Гы-гы-гы! — гоготал Игнат.
У молодого смех — как трещотка, дробью рассыпался.
Хохот монахов заражал весельем и Степана, но он сдерживал себя и, глядя то на одного, то на другого монаха, твердил:
— Врете вы… Ей-богу, врете!. Ведь они же все: и губернатор, и архирей, и… этот ваш… настоятель… Они же все грамоту знают… образованные!.. Они же наши владыки… земные и небесные. И вдруг этакое дело: гулянка и бабы…
Сразу посуровевший Игнат прервал Степана:
— Погоди… Постой… Значит, не веришь?.. Может быть, все еще чуда ждешь? Эх, ты, дурень!.. Ну, а что же архирей да губернатор не такие же люди, как мы с тобой? — Игнат махнул рукой. — По этой части все люди одним миром мазаны!..
— Ну, а про вашу гулянку владыка ваш знает? — спросил Степан.
— А как же! — ответил Игнат. — Дурак он, что ли? Слепой?
— И ничего?
— А что ж тут такого?
Монахи озорно переглянулись и опять захохотали.
Игнат сказал:
— Наш владыка милостивый… когда ему вожжа под хвост попадет… вот как сегодня… он нам говорит: «Гуляй, ребята, пока я гуляю!.. Только пейте, да дело разумейте».
Он подставил чашку с водкой поближе к Степану.
— Бери, Степа, свою чашку и пей… А то мне надо идти. Слыхал, какой мне наказ принесли?
Степан почесал за ухом, взял со стола свою чашку и, посмотрев на нее, сказал:
— Ну, что ж… значит пей, Степан Иваныч… по всей! Да примечай новых гостей…
Он залпом выпил водку.
А Игнат покосился на него и прогудел:
— Никого и ничего ты не приметишь… ежели я не пожелаю…
Степан опрокинул пустую чашку на стол:
— Аминь!
Тонкие ноздри продолговатого носа с горбинкой вздрагивали от приступа озорного смеха. Но он сдерживал в себе этот смех. Все еще чего-то боялся. Все еще с опаской поглядывал на икону. Не торопясь, жевал хлеб с желтой икрой, бросал косые взгляды на долговолосого святого, изображенного на иконе, боясь — как бы чего дурного не вышло.
Игнат тоже залпом выпил свою водку. Тоже не спеша прожевал омуля с хлебом, передал чашку молодому послушнику и, поднимаясь с места, спросил:
— Которых велели приводить? Купчих?.. Аль тех, чиновниц… что в прошлый раз тут были?
Паренек суетливо налил в чашку водки, быстро опрокинул ее в свое горло и начал кидать себе в рот маленькие кусочки хлеба. Он торопливо рвал от ломтя эти кусочки, крутил головой и сыпал скороговоркой:
— Ух, и загуляют сегодня! По всем приметам вижу: закрутят на всю ночь!.. И купчих велели и тех двух — чиновниц… Четверо их, потому и баб четырех требуют. Иди, брат Игнат, волоки их… Уезжают они завтра, бабы-то… Слышь? Мигом велели!.. Губернатор ужо было и мундир скинул… Да архирей заартачился… Нехорошо, говорит, при дамах… Оденься, говорит, ваше сиятельство.
Обращаясь к Степану, Игнат пояснил:
— Здешний-то губернатор — граф. Потому архирей всегда величает его сиятельством.
Игнат не спешил. Прожевывая закуску и косо посматривая из-под лохматых бровей на чашку в руках послушника, которую тот опять суетливо налил водкой и так же суетливо опрокинул в рот, Игнат медленно говорил:
— Ладно… Успеют… Набесятся…
А Степан смотрел на них и с изумлением думал:
«Вот так монахи! Вот так угодники! Лопают водочку-то… чашку за чашкой!.. И ни в одном глазе… Значит, привычные».
Наконец оба монаха вышли из кельи, наказав Степану, чтобы он ел и пил — сколько пожелает и все, что душе угодно.
Но Степан долго сидел около стола, ни к чему не притрагиваясь.
Тяжкое раздумье охватило его.
Все еще не мог он примириться с мыслью, что такие люди, как архиерей и губернатор, творят такие срамные дела. И где? В монастыре! Около святых мощей!.. В голову полезли непривычные и тревожные вопросы: зачем же здесь лежит и спокойно смотрит на все святитель? И как он, Степан, явится теперь к жене? Сумеет ли растолковать ей все, что он узнал сегодня? Но приходило в голову и другое: «А может быть, наклепали монахи на архирея и губернатора? Может быть, испытывают? Может быть, тут подстроена какая-то ловушка?»
Чем дальше, тем больше лезло в голову необъяснимых и неразрешимых вопросов, от них голова у Степана кружилась, мысли путались.
Наконец он, еще раз опасливо взглянув на лик сердитого святителя, махнул рукой в его сторону, налил водки в чашку, выпил и, крякнув, озорно сказал:
— Эх!.. Хорошо, что по всей земле, вдоль и поперек, господь бог водочку приберег! А то бы пропадать нашему брату — мужику неотесанному…
И еще раз повторил:
— Аминь!
Глава 7
Когда сквозь щели внутренних ставней потянулись в келью серебристые нити первых солнечных лучей, вместе с ними откуда-то из глубины покоев архимандрита послышался отдаленный шум — не то глухого топота, не то глухих ударов — и гомон человеческих голосов.
Подвыпивший молодой послушник опять, уже в третий раз, куда-то убежал.
Пьяный и растрепанный Игнат сидел, склонившись над столом, и прислушивался к доносившемуся из архимандритских покоев шуму. А захмелевший Степан сидел на табуретке по другую сторону стола и все думал о том, что вокруг него происходит.
Вдруг Игнат поднялся с табуретки, уставился пьяными глазами на Степана и спросил:
— Степа… ты… чудеса видал?
Степан засмеялся:
— Нет их у вас, чудес-то… Потому и не видал я…
— А хочешь посмотреть?
— Пусть ваш угодник сотворит какое-нибудь чудо… посмотрю! — сказал Степан, взглянув на божницу.
Игнат сердито плюнул на пол.
— Тьфу!.. Дурак ты, Степа!.. От бога ждешь? А чудеса люди делают!.. Понял?.. Люди!
Монах прислушался к шуму, доносившемуся из внутренних покоев, и взял за руку Степана:
— Пойдем!
— Куда? — удивился Степан, не понимая, к чему ведет речь монах.
— Пойдем! — злобно повторил Игнат. — Покажу…
Он ухватился за рукав Степана и поволок своего друга из кельи в коридор.
Охваченный тревогой, Степан упирался:
— Постой… отец… постой…
Но пьяный силач-монах тащил его уже по коридору и приговаривал:
— Иди, брат мой… во-во Христе… иди… не бойся…
Хмельной, но перепугавшийся и растерявшийся Степан шепотом упрашивал Игната:
— Слышь, паря… Как бы чего не вышло!.. Ради истинного Христа… Не волоки ты меня… Брат!.. Пусти!..
Но Игнат не выпускал его из рук и, увлекая вперед по коридору, говорил заплетающимся языком:
