Владимир Рублев - Семья
— Прав ты, пожалуй... — в раздумье сказал Худорев.
— Можно, конечно, попробовать... — остро глянул на начальника шахты Тачинский. — Смотрите, вам этот вопрос решать...
— А я и решу... — вдруг вскочил Худорев. — Да, да, решу! Я уже решил... Не разрешу спускать комбайн в лаву... Вот мое решение...
— Но в горком надо же писать о принятых мерах, неужели вы не знаете, Анатолий Федорович?
Худорев как-то сразу, потускнел.
— Да, да... Писать... Вы не напишите, Марк Александрович? — почти жалобно взглянул он на Тачинского.
Тот пожал плечами:
— Вам больше поверят, вы — человек заслуженный, старейший начальник шахты в бассейне.... А я...
Худорев вздохнул:
— Давайте вместе, а я подпишу... А вообще-то, ты этим делом там внизу руководил, когда пробовали комбайн, как ты думаешь — правда, что его нельзя у нас пускать?
— Но вы же видели, как было дело... Пять минут работает, день стоит...
— Да, да... помню... Эх, придется писать...
Вдвоем они составили ответ в горком партии, Худорев подписался, а спустя полчаса Марк Александрович, закрыв дверь своего кабинета на ключ, писал новое письмо, но уже в трест «Шахтинскуголь».
«Мне кажется, что комбайн при определенных усилиях можно было бы освоить, а усилия эти сводятся к следующему...»
Он начал перечислять причины, мешающие работе комбайна, и как-то так получилось, что во всем оказались виновны или начальник шахты, или главный механик, или машинист комбайна. «Несколько резковато», — подумал Марк Александрович и добрых десять минут выправлял письмо, выбирая более лойяльные по отношению к начальнику шахты выражения, а закончив, облегченно вздохнул: «Пусть-ка теперь, старый черт, порасхлебывает. Пока догадается, чьих это рук дело, наедут комиссии, затрещат его бока, а там — кого трест назначит начальником шахты?»
И все же у него не хватило смелости отправить в трест письмо. Он долго думал и, наконец, написал докладную, в которой не было даже упоминания имени Худорева, но зато велась яростная атака на главного механика шахты Лихарева. Так или иначе, Марк Александрович снимал с себя львиную долю вины за то, что комбайн «Донбасс» оказался выкинутым на поверхность...
Едва он запечатал конверт, как в дверь постучали. Он торопливо подошел прислушался. Все было тихо. Тогда он открыл дверь и радостно улыбнулся: перед ним стояла Тамара.
— Ах, это вы, Тамара... Проходите, я сейчас, закончу вот только дела.
— Что же вы не соизволили зайти за мной в бухгалтерию? — капризно спросила Тамара, не проходя в дверь. — В наказанье за это я не хочу входить в ваш кабинет...
— Ну что ж, вызов принимаю... Постараюсь в будущем быть более внимательным к вам...
Вскоре они уже шли по улице поселка, ведя все такой же легкий, задиристый разговор.
24
— Так ты говоришь, женщины в штыки встретили твое желание пойти в шахту? — улыбнулся Иван Павлович. — Этого можно было ожидать.
Они стояли возле террикона, здесь Валентин отыскал, наконец, Ивана Павловича, руководившего установкой какого-то нового приспособления. Толстый стальной трос, туго протянутый с верхушки террикона, был накрепко вдет в чугунную, почти полностью вкопанную в землю плиту. Вот трос ослаб и тяжело лег недвижимой змеей на терриконе.
— Я наверх сейчас, ты подожди... — сказал Иван Павлович. — Впрочем... подъеду я к вам, там и поговорим всем семейством... Идет?
Валентин кивнул головой и пошел по мокрой траве напрямик к городу. Он шел и думал, что все в жизни значительно сложнее, чем кажется на первый взгляд. Как же суметь жить так, как живут некоторые, всегда уравновешенные люди? Ведь вот знает он, Валентин, что Иван Павлович приедет, и дело примет совсем другой оборот, а все же что-то тревожное, беспокойное легло на сердце. Да... не могут еще они с Галиной найти то общее во взглядах, понятиях, привычках, что лежит в основе любой хорошей, дружной семьи. А найти его надо, иначе трудной будет их жизнь.
Валентин шагал, сам того не замечая, по мокрой после дождя, скользкой тропке рядом с дорогой и думал, думал, думал... Опомнился он уже на окраине города, когда мимо с грохотом промчалась, обгоняя его, грузовая машина.
«Да, да, надо домой, ждать Ивана Павловича,» — вспомнил он, рассеянно оглядывая пасмурную улицу.
Впереди, шагах в двадцати, быстро шли двое. Оба — и мужчина, и женщина — с портфелями. Нагоняя их, Валентин почувствовал острое беспокойство. Женщина со смехом что-то рассказывала мужчине, который осторожно, но уверенно вел ее под руку. Вот она сбоку посмотрела на спутника, и Валентина кольнуло. Галина!
У подъезда одного из домов мужчина остановился и, смеясь, попытался увлечь за собой в двери Галину. Она тихонько ударила его по руке, что-то сказала, оба звонко рассмеялись. Но больше всего Валентина поразил ее взгляд, нежный, благодарный, какой даже ему она дарила в редкие минуты. Сейчас они были уже так близко, почти рядом, что он без труда узнал мужчину... Бурнаков! Так вот он каков, этот вздыхатель!
Бурнаков, прощаясь, необычно долго задержал ее пальцы в своей руке и зашел в подъезд. Она помахала ему рукой, затем радостная, веселая вышла на бульвар и, оглянувшись, вдруг заметила Валентина.
— Валентин!.. — робко позвала она, когда Валентин прошел мимо, не взглянув на нее.
Он шел теперь, не обходя луж, разбрызгивая грязную воду, и редкие прохожие недоуменно оглядывались на этого невысокого, плотного парня: «Не сумасшедший ли?»
Дверь квартиры была на замке, он долго искал в потайном месте ключ, а найдя, заторопился открыть замок до прихода Галины, ему почему-то обязательно захотелось быть в квартире раньше ее. Да, да, — раньше, но никак не одновременно!
Вбежал в комнату, вдруг опомнился: а что же дальше? Как быть? Но ответа не успел найти: торопливо вошла Галина.
— Ну, оправдывайся... — хрипло заговорил он, глядя в сторону. Она встала у двери, тихая и строгая, и лишь подрагивающие губы выдавали бурю в ее душе. Повисло тягостное, нервное молчанье.
— Эх, ты... — громким шепотом, тяжело дыша, сказала, наконец, она, и эта фраза взорвала Валентина.
— Что я? Ты о себе подумай! Да, да — о себе! Так может поступить, знаешь кто? Или ты этого не понимаешь?
— Да, да, я поняла тебя, я знаю, на что ты намекаешь... А ты... ты честный человек, — тихо и нервно проговорила Галина и протянула к нему руку. — На... Возьми, честный человек, свою любовницу!
На ладони лежала помятая фотокарточка Зины... Это было настолько неожиданно, что Валентин изумленно замер, не отводя глаз от фото.
— Думаешь, не знаю, кто она? — усмехнулась Галина. — Разгадала... Потому-то ты и поехал сначала в Ельное с ее братом. Эх, ты!
И столько гневной убежденности было в ее голосе, что Валентин вдруг понял: Бурнаков умело использовал то, чему он не придал значения... А она, Галина, поддалась на хитрую уловку, и едва ли он сможет ее разубедить. Да и нужно ли?.. И Валентин медленно прошел мимо жены, унося резкую тяжесть беззвучного мужского горя...
25
Июньское утро... Кругом уже все просыпается, но еще настолько тихо, что слышно, как от дальних водоразборных колонок несется приглушенный звон ведер; ветра нет, но в воздухе свежо, и солнце, такое золотисто-яркое и ласковое, уже вырвалось из-за дальнего леска, распустило лучи по земле, и засверкали огоньки на траве в капельках утренней росы; запахи густо ударяют в голову, отрезвляют ото сна: хочется жадно смотреть на степь и перелески, на терриконы и ажурные копры шахт, плавающие в синей дымке, на светлые, блестящие окна, бесконечные строения города.
Аркадий приостановился перед воротами шахтного двора, оглянулся назад и безмолвно замер: так близок был ему раскинувшийся величественный индустриальный пейзаж города. Он знал этот город с детских лет, мог даже ночью наугад отыскать калитку любого дома, без ошибки сказать, когда выросла вон та улица или каждый из этих домов. Но сейчас Аркадий не просто любовался родным городом: он смотрел на него новым взглядом, взглядом хозяина-труженика. Это ощущение возникло тогда, когда Аркадий с внезапной ясностью понял, что он уже не студент, а горный техник и что это утро — первое трудовое утро в его жизни. Осознав это, Аркадий счастливо, взволнованно улыбнулся и громко сказал:
— Хорошо!
И тут же с опаской огляделся, не слышал ли кто, и, сразу посерьезнев, зашагал к белому зданию шахтоуправления.
Главный инженер шахты Иван Павлович Клубенцов встретил Аркадия приветливо.
— Выпускник? Значит, техником пожелал стать? Молодец! Только заранее предупреждаю, у нас тебе больше достанется работы, чем на некоторых других шахтах, народ до работы здесь злой и цепкий...
— Что же, тем лучше...
— О, да ты, брат, отличник! — обрадовался инженер, просматривая диплом Аркадия. — Куда же мы тебя направим?
— Направляйте туда, где потруднее...
— Где потруднее, там у нас опытные люди руководят... Хотя, есть, да, да, есть работа у нас, где твои знания очень пригодятся. Но не спеши... Ознакомься с шахтой, побудь сегодня на разнарядке, приглядись к шахтерам. А где второй техник? Ко мне по приказу треста два человека должны быть направлены. — Иван Павлович открыл ящик стола, достал оттуда лист приказа, — Комлев его фамилия...
