Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва
Самшитовая дорожка привела их в кипарисовую аллею.
— Правда, красиво?
— Да, — безучастно отозвалась Ася.
Они свернули на тропинку и вышли к мохнатому разлапистому дереву.
— Это ливанский кедр, — сказала Анна. — Посмотрите: у него верхушка как бы надломлена, будто кедр кланяется солнцу.
Ася подняла голову, глянула и, о чем-то задумавшись, опустила глаза.
— Дальше не пойдем, здесь и посидим на этой скамейке. Вот так: откиньтесь на спинку, ноги вытяните.
Парк зелеными террасами спускался к морю. Огромное, синее, оно мерно дышало, покачивая шлюпки, лодчонки и торопливые громкоголосые катера.
— Анна Георгиевна, я давно хочу попросить вас: не говорите мне вы…
— Хорошо, Ася, я не буду больше говорить тебе «вы». На будущий год я разрешу тебе купаться.
— Это все не для меня…
Анне изменила выдержка:
— Почему? Почему не для тебя?! Потому что для него искусство дороже всего на свете? Самая отвратительная разновидность подлеца, когда подлец рядится в тогу страдальца!
Ася сидела, вытянув ноги, бросив на колени тонкие, неподвижные руки.
«Зачем я все это говорю? Может, лучше оставить ее в покое? А если для нее этот покой — смерть?» Анна искала и не находила нужных слов.
Ася первая нарушила молчание:
— Я не пойму, чем же это пахнет?
«В самообладании этой девочке не откажешь. Не откажешь».
— Морем. Вот, когда немного окрепнешь, мы заберем моих ребят, сядем на теплоход и, как говорит мой Вовка, рванем в море.
— С детьми? Я же больна…
— Господи, да забудь ты о своей болезни!
— А если я не могу о ней забыть, если…
— Ну, ну, мы не договаривались кашлять. Сядь прямо. Вот так, хорошо. Постарайся вздохнуть глубже, а потом немного задержать дыхание. Возьми таблетку. Вот видишь — уже легче. Ну, на первый раз достаточно. Пойдем-ка в санаторий.
Когда дверь за Анной закрылась, Ася села, взяла с тумбочки стакан, отпила несколько глотков.
«Вернулась бы я к нему, если бы он позвал… Только не больная. Вернуться в город, в школу. Ребята пишут сочинение. Тишина. Стук в дверь. Она даже рассердится. Подойдет. Он! Нет, не надо думать об этом. Вот так поудобнее лечь, положить руку под щеку и что-нибудь повторять, хотя бы „Слово о полку Игореве“. Нет, никогда он не вернется. Но не бросил он меня, Анна Георгиевна не понимает, я сама… И не бросила, а оставила… Ради него же… Все-таки он испугался… Я выздоровею. Приду к нему и скажу… Ничего не надо говорить…»
Ася встала и вышла на веранду.
Южное небо глазастое. Будто все звезды — сколько их есть в галактике — табунятся над Черным морем. Умереть?! Не видеть неба, деревьев, звезд… А он? У него будет все: и небо, и деревья, и звезды…
Глава семнадцатаяВ дверь постучали. Мужской голос спросил:
— Можно?
Высокий смуглолицый парень в синей рабочей робе, с сумкой, из которой торчали какие-то инструменты шагнул на веранду.
— Анна Георгиевна просила сделать розетку.
— Да, пожалуйста.
— Придется постучать.
— Пожалуйста.
— Мне стул нужен. Куда книги убрать?
— Если вам не трудно, отнесите, пожалуйста, в палату.
— Не надорвусь!
Ася с досадой взглянула на парня. Вчерашний разговор с Анной не выходил у нее из головы. Вот уже второй месяц Ася всем своим существом, всеми помыслами хотела одного: никому не мешать, никого не пускать в свой тесный мирок болезни, одиночества и тоски. Плохо? Да, плохо. Но, если болезнь сбила тебя с ног, отобрала самое дорогое, так уж будь добра — не мешай другим. Лежи себе, в одиночку, чтобы никому не портить настроение. Научись молчать. Можно? Все можно! Можно часами, например, не спускать глаз со спиц, считать петли и ни о чем не думать. Главное — не думать. Покой — это ее убежище.
Когда-то в детстве Ася и ее подруги построили ледяной домик, посадили туда куклу. Всю ночь Асе снилось — кукла замерзла; чуть свет она поднялась и потихоньку выбралась во двор. Куклу через дверь вытащить не удалось, она примерзла, и Ася, плача, разломила ледяной домик, вытащила пленницу и, дрожа от жалости и холода, вернулась в спальню.
Вот так и Анна Георгиевна — сломала ледяной домик, а как же дальше? И главное, для чего? Человек же не может только брать для себя. Он должен и давать. А что доброе и полезное она может принести людям?!
«Господи, этот парень стучит и стучит, ушел бы скорее», — подумала Ася.
А монтер, словно назло, долго возился. Неожиданно, кивнув на книгу Ремарка «Жизнь взаймы», спросил:
— Читали?
— Нет, — удивленно ответила Ася.
Монтер с каким-то ожесточением принялся вколачивать в стену пробойник. Еле дождалась, чтобы ушел.
Наконец-то. Можно попытаться уснуть. Сон — это тоже убежище.
Выйдя из Асиной палаты, монтер заглянул в кабинет врача. Анна собиралась уходить.
— Что, Костя? — спросила она.
— Все в порядке. Что это за мадонна там?
— Новенькая. Уже месяц как не встает с постели.
Он вытащил из кармана робы книгу и положил перед Анной. Ремарк «Жизнь взаймы». Встретившись с недоумевающим Анниным взглядом, пояснил:
— У нее взял… не взял, а, в общем, свистнул. На кой черт ей такие книги читать! Вообще-то стоящая вещь, но…
— Может быть, она ее уже прочитала? — Анна тревожно взглянула на Костю.
— Нет. Я спрашивал. Ольга Викентьевна библиотечное дело знает, но старушке пора на пенсию.
— Спасибо, Костя.
— Не за что. Небольшое дело розетку поставить.
— Я еще тебя попрошу, проведи ей на веранду радио!
— Есть провести радио!
Явился Костя на другой же день, Ася лежала на веранде и вязала. Она поздоровалась, не поднимая головы и не выпуская спиц из рук.
Внимательно посмотрев на торчащий из-под подушки томик стихов в синем переплете, он спросил:
— Тютчев ваш собственный? Я знаю: у нас в библиотеке его нет.
— Да, собственный.
— Хороший поэт?
— Да. А какого поэта вы считаете хорошим?
— Вы, конечно, у Блока любите «Незнакомку»?
— Люблю. А вы какие стихи любите?
— У Блока — «Двенадцать». Светловская «Гренада» — стих высшего класса. Я считаю: сочинил поэт такое и может больше никакой бодяги не писать. И давно вы в таком горизонтальном положении?
— С марта.
Костя свистнул.
— Медицина вообще-то довольно абстрактная наука.
— Вы в нее не верите?
— Я привык верить только в себя.
Ася выпустила из рук спицы и, с неприязнью глянув на его черномазое самоуверенное лицо, сказала;
— Хорошо вам, здоровым, так рассуждать.
— А вы знаете Григория Наумовича?
Ася кивнула.
— Железный старик! Я ему обязан жизнью…
— Вы?!
Он стоял, прислонившись к косяку двери, в своей робе, из-под которой выглядывала тельняшка. Большие руки с обломанными ногтями вертели отвертку. Черные без зрачков глаза смотрели на нее.
— Да, ТБЦ. Четыре года носил двухсторонний пневмоторакс.
«Носил — очень точное определение», — подумала она.
— Вас как зовут?
— Константин. А вас — я знаю.
— Костя, а до болезни… — она замолчала.
— Вы хотите спросить, кем был до болезни? Римским папой. Во-во, чаще улыбайтесь! Это полезнее всяких «биотиков». И жмите на манную кашу. Я съел тыщу каш. — И вдруг без всякого перехода огорошил: — А давайте махнем сегодня на танцы!
Ася засмеялась: таким нелепым ей показалось его приглашение.
— Нет, танцы — исключено. Я не съела еще тыщу каш.
Он молча собрал инструменты и вышел.
А через два дня снова явился. После ужина.
На этот раз Костя был в узких черных брюках и белоснежной рубашке.
Ася вопросительно взглянула на него.
— Я взял билеты на «Римские каникулы». Из уважения к римскому папе. Нет, серьезно — фильм железный.
— Я не хочу в кино. Не могу.
Костя изорвал билеты и швырнул их за веранду.
— У вас температура?
— Небольшая.
— Плюньте. Пошлите ее подальше.
— Ничего вы не понимаете.
— Понимаю. Я же все испытал на собственной шкуре. Махнем. Здесь рядом. Вечер теплый. Если вам будет трудно, смотаемся.
— А билеты?
— Я изорвал старые.
— Махнем! — сказала Ася. — Только я оденусь.
— А я пока сбегаю за билетами. Через пять минут буду ждать у корпуса.
«Может, не идти? — спросила себя Ася, когда Костя умчался. — А почему не ходить?»
Глава восемнадцатаяНе умолкая, перезванивались цикады. Кажется, что звенит небо, звенят звезды, звенит душный ночной воздух.
Ася перевернула подушку прохладной стороной и закинула руки за голову. Но так было неудобно, и она снова перевернулась на правый бок. Потом села в кровати. Поставила локти на приподнятые колени и обхватила голову руками.
Сегодня днем пришла Анна и сказала:
— Вы знаете Галю из седьмой палаты? У нее большая семья, и, видимо, они трудно живут.
![Елена Коронатова - Бабье лето [повесть и рассказы]](/uploads/posts/books/134500/134500.jpg)
