Людмила Уварова - Лики времени
И вдруг Готовцев, слегка отдернув свою руку, спросил:
— Знаешь, о чем я сейчас подумал? — И сам же ответил: — Как я теперь в глаза погляжу им обеим?
— Кому? — переспросила Ольга.
— Аде и Светлане.
— Что-то я тебя не пойму, — холодно произнесла Ольга.
— Понимаешь, я привык всегда все говорить Аде и от Светланы, пожалуй, редко что скрывал…
— Положим, ты же сам признался, что скрывал, когда на тебя набрасывалась депрессия.
— Это да, — согласился он. — Но это, конечно же, другое. А теперь что прикажешь делать? Ведь то, что у нас с тобой, не курортная интрижка, не легкий флирт, у нас это все очень серьезно.
— Разумеется, — сказала Ольга. — Очень серьезно.
— Мне сейчас кажется, я приеду, и обе они тут же догадаются, что со мной что-то случилось.
— Перестань, — сказала Ольга. — Ну как можно быть таким мнительным?
Радостно-блаженное ощущение внезапно исчезло, как не было его. Напротив, сейчас Ольга ощущала даже некоторое раздражение.
Что за терзания, в самом деле! Никогда в жизни, как же это все будет…
Вот уж никогда бы не подумала, что современный мужчина может терзаться и переживать из-за такого, в сущности, весьма часто встречающегося, вполне, можно сказать, ординарного поступка?
Да, любил жену, любил дочь, конечно же, все так и было. А теперь пришло новое чувство, захватившее целиком, и уже прошлая любовь кажется более бледной, это же в порядке вещей…
Его глаза за стеклами очков пристально, как бы не узнавая, смотрели на Ольгу. И, будто бы позабыв о ней, будто бы представив себе, что он один, повторил снова:
— Как же теперь все будет? Я так не люблю и не умею лгать…
— Может быть, все же ко мне поедем? — спросила Ольга. — Не беспокойся, Вадим еще в больнице и пролежит там, наверное, еще долго.
— Я подумаю, — сказал Готовцев. — А сейчас пойду к Аде.
— Конечно, иди, — согласилась Ольга. — А я на всякий случай буду ждать тебя…
Он не успел ответить, из-за кустов боярышника, раздвигая ветви, вышла Светлана.
— Вот и ты! — воскликнул Готовцев чуть громче, чем хотелось бы.
— Да, я, — ответила Светлана.
— Ты была у мамы? — спросил он.
— Сейчас иду к ней…
— Идем вместе, — сказал он. Обернулся к Ольге:
— Извините, Ольга Петровна…
— Да что вы, — Ольга превосходно владела собой, оставаясь неуязвимо спокойной. — Разумеется, идите, а я, пожалуй, поеду. Адочке от меня самый нежный привет.
— Хорошо, — ответил Готовцев. — Передам.
Положил руку на плечо Светланы, направился к дому. Ольга все еще по-прежнему стояла на том же месте, провожая глазами отца и дочь. Да, это и вправду тяжелый случай. Как будет с Адой, неизвестно, хотя, конечно же, всяко может случиться. Но остается Светлана. Вот в чем основная загвоздка. Самое главное, он любит ее, безусловно любит.
Ну и что с того? Пусть любит. Чем труднее дается победа, тем более высоко ценится…
Светлана никак не могла разобраться до конца: послышалось ей или в самом деле Ольга обратилась к отцу на «ты»?
«А я на всякий случай буду ждать тебя…»
«Ждать тебя» — прозвучало в достаточной мере ясно.
И еще: Светлане показалось, отец смутился, увидев ее, наверняка смутился. Отвел глаза в сторону и тут же как-то неестественно улыбнулся, заговорил чересчур громко, а Ольга смотрела на нее, сощурив глаза, выпятив каменный свой подбородок, и в этот момент, именно в этот самый момент, Светлане вспомнился Вася. Разумеется, она давным-давно позабыла о Васе Фитилькове, которого однажды, еще учась в десятом классе, так неудачно и безуспешно пыталась уговорить отказаться от чужой площади. Но теперь, встретившись лицом к лицу с Ольгой, ей почему-то вспомнились беспощадные Васины глаза, хищно блестевшие зубы.
Конечно же, Ольга нисколько не походила на Васю, и все-таки было что-то общее в нем и в ней, недаром Светлане словно бы ни с того ни с сего внезапно вспомнился он.
Да, между ними было сходство, вовсе ей это не казалось, общая для обоих непробиваемая уверенность в себе, уверенность хищника, который не будет сдаваться, не уступит, пока не добьется своего!
Оба они одной крови, одной часто встречающейся породы: хищники, захватчики, потребители…
Вместе с отцом Светлана поднялась в комнату матери. Мать лежала на диване, прижимая к животу грелку.
— Опять? — спросила Светлана.
Ада кивнула.
— Немного.
— Знаю я твое немного, — проворчала Светлана, садясь рядом с матерью.
Готовцев спросил участливо:
— Что, Адочка? Прихватило?
Ада через силу улыбнулась.
— Бедная моя, — сказал он. Присел на корточки рядом с диваном, стал тихо гладить Адино плечо и руку. Светлана пристально смотрела на него, будто впервые увидела, вроде бы такой, как всегда, точно такой же…
— Потерпи еще немножко, — приговаривал он. — Я уверен, тебе скоро полегчает, вот увидишь…
«Нет, он не лжет, не притворяется, — Светлана по-прежнему не сводила с него глаз. — Он не может лгать, обманывать, предавать и в то же время говорить такие добрые, словно бы от самого сердца идущие слова! Нет, так нельзя, и он никогда так не сумеет!»
И все-таки, все-таки она слышала. Слышала, от этого не уйти!
Она встала, подошла к окну. Уже пала вечерняя роса на траву, медленно, неизбежно увядающую в преддверии близкой осени. Резные листья дуба, растущего неподалеку от окна, четко рисовались на глубокой, все более зримо темнеющей синеве, Светланина ровесница-елочка тянула к небу негустые ветви…
Светлана обернулась, кинула взгляд на мать, в неизбежно надвигающихся сумерках лицо Ады казалось словно бы выточенным тонким инструментом, подчеркивающим тени под глазами, страдальческую складку губ, впалые щеки.
Светлане подумалось: когда-нибудь, неведомо когда, но так будет, ей вспомнится эта тихая, постепенно темнеющая комната, лицо матери, утонувшее в сумеречном свете, лившемся из окна, отец, молча, печально глядевший на мать…
Она спросила отца тихо:
— Может быть, вызовем «скорую»?
— Подождем еще немного, — так же тихо ответил он.
Снова спросил:
— Как тебе, Адочка, не полегчало?
Ада ничего не ответила. Возможно, задремала ненадолго?
— Я остаюсь, — сказала Светлана. — Надеюсь, ты тоже останешься…
Голос ее звучал скорее утвердительно.
Он ответил не сразу, казалось, решая про себя что-то, неизвестное Светлане, потом сказал:
— Я тоже.
Светлана тихо присела на край дивана, на котором лежала Ада.
Отец стал медленно, методично расхаживать по комнате, заложив руки за спину, опустив голову. Она молча следила за ним взглядом. Он ни разу не взглянул на нее, ходил от окна к двери и обратно. О чем он думал в эти минуты?..
СЕГОДНЯ, ЗАВТРА И ВЧЕРА
Рябина росла на балконе, прямо из пола, покрытого пестрой кафельной плиткой, ветки были тоненькие, хилые, однако листья на ветках зеленели по весне, а к осени появились среди медленно желтеющей зелени мелкие красные ягодки. И, какие бы крепкие морозы ни стояли, рябина не вымерзала, уже с марта начиная наливаться пухлыми почками.
Балкон примыкал к маленькой комнате, в которой поселилась медсестра городской клинической больницы Клавдия Сергеевна Кравцова.
Всю жизнь прожила она в деревянном особнячке на Шаболовке, окруженном палисадником, в котором цвели золотые шары, ноготки и ромашки, а по краям ветхой изгороди лепилась медленно высыхающая бузина.
Комнаты в особнячке были тесные, но уютные, в каждой комнате печка-голландка, изразцы на печках старинные, затейливо разрисованные безвестными мастерами, дымоходы, несмотря на давность лет, были исправны, печки нагревались быстро, никогда не дымили, давая ровное тепло.
Когда особнячок сломали, спустя полтора года на его месте выросла безликая каменная коробка с рифлеными подъездами и плоской крышей, жильцов расселили кого куда; Клавдию Сергеевну предупредили в жилуправлении: «На отдельную квартиру не рассчитывайте, одиноких обычно подселяют к кому-нибудь…»
«Что ж, — сказала Клавдия Сергеевна, не умевшая ни просить, ни требовать. — Буду жить там, куда подселите…»
Непривычные для уха инспектора жилуправления слова эти, должно быть, растопили его сердце, и он постарался, дал ей ордер на комнату в двухкомнатной квартире в Измайлове. Во второй комнате жил молодой строитель какого-то монтажного управления, редко бывавший дома, потому что жил у жены, где-то в центре. Таким образом, Клавдия Сергеевна оказалась как бы единственной хозяйкой всей этой чистенькой, ухоженной квартиры.
С той поры прошло немногим более трех лет. Клавдия Сергеевна успела привыкнуть к новому району, к своей комнате, к балкону с неизвестно откуда взявшейся рябиной, к виду из окна на дальний Измайловский лес с угадываемыми в нем стежками-дорожками, к синичкам и воробьям, аккуратно прилетавшим из леса на ее балкон каждое утро. Прошлая жизнь в особнячке на Шаболовке казалась подчас далекой-далекой, словно жила не в России, не в Москве, а где-то совсем на другом конце земли, чуть ли не на другой планете.
