Людмила Уварова - Лики времени
— Ничего удивительного, — говорила тетя Паша, всегда приезжавшая в этот день помочь Аде. — Нынче ильин день, Илья-батюшка суров да гневлив, отродясь в свой день погреметь не позабудет!
Ольга утром уже успела побывать в больнице, Всеволожский снова попал туда, теперь уже в неврологическое отделение.
Весной его хватил инсульт, не очень сильный, но все-таки на какое-то время он лишился речи. Поправлялся он медленно, большей частью пребывал в дурном настроении, горестные мысли о том, что с ним будет, не оставляли его.
В больнице у мужа Ольга побыла немного, что-нибудь около получаса.
— Милый, надо ехать к Аде, у нее день рождения, я бы, конечно, лучше у тебя бы посидела, но неудобно, ты же понимаешь, она ждет…
— Поздравь ее за меня, — сказал Всеволожский.
— Пройдет еще немного времени, даже меньше года, и мы с тобой переедем в новую квартиру, — оживленно продолжала Ольга. — Уж поверь, она будет, не в пример старой, просторной и элегантной, одна кухня чего стоит, чуть ли не в пятнадцать метров, можешь себе представить?
Голос Ольги казался ему исходившим откуда-то, очень далеко от него.
Ничто не интересовало Всеволожского, ничто не казалось важным, ни новая квартира, ни старая, привычная, в которой он прожил столько лет, ни даже его книга, посвященная Карамзину, что он не успел дописать. Всеволожский первый сказал Ольге:
— Иди, Олик, тебя ждут…
— Да, — будто бы неохотно отозвалась Ольга, — придется идти.
Торопливо поцеловала Всеволожского в щеку.
— Не скучай, будь паинькой. Я буду думать о тебе…
Он улыбнулся ей, и она закрыла за собой дверь палаты.
На даче у Готовцевых в этот день было немного гостей: приятельница Ады с мужем, коллега Готовцева, комментатор телевидения, грузный мужчина с большими усами, необыкновенно походивший на Бальзака, тетя Паша, сотворившая великолепный обед: ботвинья, заливной поросенок с хреном, кулебяка с мясом, жареные караси в сметане. Когда уже садились за стол, подъехала Светлана.
Еще стоя в саду, закричала:
— Мамочка, прости, опоздала, задержалась в суде…
— Ты что, уже под судом и следствием? — спросила приятельница Ады, бесцветная особа с кислым выражением лица, кривя рот, словно проглотила что-то неудобоваримое.
— Да нет, я прохожу в суде преддипломную практику, — ответила Светлана.
Подбежала к матери, обняла ее.
— Поздравляю, малыш мой дорогой…
Ада, сильно похудевшая, приступы болей в печени не переставали донимать ее, бледно усмехнулась.
— С чем поздравляешь, Свет? На год старше стала…
— Для меня ты вечно молодая, — шепнула Светлана. Села рядом с отцом, сказала ему:
— Поздравляю тебя с маминым днем рожденья…
Ольга сидела напротив. От нее не ускользнул взгляд Готовцева, брошенный на дочь, ласковый, слегка озабоченный, он явно нервничал, пока ее не было, и только сейчас, как показалось Ольге, успокоился. Да, в дочери вся загвоздка, дочь он любит и не скрывает того, что любит ее. Нелегко будет отлучить его от этой любви, так же, наверное, как отлучать грудного младенца от материнской груди…
Они стали близки еще прошлым летом, в Риге, в тот вечер, когда сидели вдвоем в ресторане. Он неожиданно признался:
— На меня иногда находит тяжелая депрессия, не знаю, куда от нее деваться…
Ольга удивилась:
— Вот уж никогда не сказала бы, а в чем тут дело? Почему? Казалось бы, все у вас в порядке, вы популярны, работаете отлично, все вас знают, дома у вас тоже все хорошо, любящая и любимая жена, дочка, которую, по-моему, вы обожаете, чего еще надобно?
Он снял очки, протер их платком.
— Вы правы, все так, как вы говорите, и все же чего-то не хватает, а чего, и сам не пойму. Вдруг навалится иногда эта самая депрессия, ее называют на острове Гаити — обезьяна всех болезней…
Ольга задумчиво проговорила:
— Какой вы счастливый, Валерий Алексеевич! Вы столько ездили, столько всего повидали!
— Счастливый? — он пожал плечами. — Не знаю, может быть и так, тогда почему же со мною бывает такое? Почему наваливается жгучая тоска?
Ольга бегло, как бы походя погладила его руку, лежавшую на столе.
— И это пройдет…
На эстраде вновь появился оркестр, музыканты тихо переговаривались друг с другом, рыжеволосая певица, одетая уже совсем по-другому, в яркое, цвета морской волны, сильно открытое платье, рыжие волосы забраны высоко кверху и подхвачены иссиня-голубой лентой, взяла в руки микрофон, начала неожиданно тихо, проникновенно:
Одиночества нет, если ты со мной,
Если только ты и я.
Но вот ты уходишь, я снова одна,
Одна, навеки одна…
Чуть позади певицы встал гитарист, слегка подергивая струны, зазвучал приглушенный саксофон.
Одиночества нет, если ты со мной…
Негромко пропела Ольга, глянула на Готовцева, его глаза серьезно, почти сумрачно смотрели на нее.
Он приподнял свой бокал, так и не выпитый до конца.
— За что выпьем?
Ольга неожиданно рассмеялась.
— Мы с вами большие пьяницы, за весь вечер не можем одолеть и двух бокалов легкого вина!
— Что это значит? — спросил он.
— Значит то, что и в этом мы тоже схожи, не любим пить.
— Схожи? — он повторил еще раз. — А это хорошо или плохо?
— Хорошо, — твердо ответила Ольга. — Это очень хорошо, поверьте мне!
— Верю, — сказал он. — Знаете, в молодости я отличался доверчивостью, может быть, даже крайней, ненужной, наверняка лишней, но ничего не мог с собой поделать. Всегда всему верил. Начиная от прогнозов погоды и кончая небрежно брошенными словами: — Подождите, он придет через пять минут…
— Кто, он? — перебила Ольга.
— Ну, кто бы ни был, я, к примеру, звоню, говорят, подождите пять минут, позвоните через пять минут, представляете, ровно через пять минут звоню и страшно удивляюсь, если того, кто мне нужен, еще нет. Мне же сказали, через пять минут, и вот прошло пять минут, а его все нет… Правда, с годами это прошло, теперь я уже редко кому доверяю.
«Что за наивность, — подумала Ольга. — Вот уж никогда бы не сказала!»
Если бы они не сидели на людях, в ресторане, она бы не выдержала, поцеловала бы Готовцева. До того стало внезапно жаль его, в чем-то наивного и беспомощного. Как все-таки обманчива внешность! Разве можно было бы предположить, глядя на это строгое, даже несколько сумрачное лицо, что он доверчив, незащищен, наивен просто до смешного…
— Я бы хотела, чтобы мне вы верили, — сказала Ольга. — Я вас никогда не подведу!
— Верю, — просто сказал он. — Вам верю и надеюсь, что на этот раз не ошибусь.
— А что, приходилось часто ошибаться? — спросила Ольга.
— Случалось, не без того. Но Ада ошибается куда чаще меня…
Ольга чуть было не сказала: «Могли бы реже вспоминать об Аде…» Но вовремя сдержалась, промолчала.
Он помедлил и сказал:
— Если бы кто-то сказал мне, хотя бы вчера, что все так будет, я бы не поверил, даю слово…
— Чему бы не поверили? — спросила Ольга, прекрасно зная ответ. Он так и сказал:
— Вы знаете, о чем я говорю…
После обеда Ада легла отдохнуть. Боли в печени не прекращались, мучая все сильнее. Она ушла в свою комнату, гости разошлись по саду, и так получилось, что Готовцев догнал Ольгу, когда она медленно прогуливалась мимо густых кустов боярышника, растущих вдоль изгороди.
Она обернулась, никого не было поблизости. Спросила тихо:
— Ты останешься ночевать на даче?
— Еще не знаю. Ты скоро уедешь?
— Наверно, скоро. Поедем ко мне?
— Хотелось бы, но не уверен, что получится, — ответил он. — Может быть, все-таки придется остаться.
— Почему придется?
— Ты же видела, Аде не очень хорошо…
— Понятно.
Кто-то приблизился к ним — тетя Паша. Не глядя на Ольгу, Ольга чувствовала, подобно Светлане, тетя Паша сразу же невзлюбила ее, сказала:
— Я за вами, Лексеич, пошли бы вы, милый человек, посидели бы с Адой Ефимовной…
— Сейчас, — покорно отозвался Готовцев. — А Светлана где, не знаете?
— Как же не знать, — певуче ответила тетя Паша, по-прежнему минуя взглядом Ольгу. — Сидит, надо думать, возле мамочки, где же ей еще сидеть?..
— Сейчас приду, — сказал Готовцев.
…Когда они рано утром вместе ехали в машине в Ригу, он сказал:
— У меня такое чувство, будто я проснулся после долгой, долгой спячки…
Тихо, чтобы шофер в зеркальце не увидел, Ольга сжала его руку, и пальцы его мгновенно ответили ей.
Ольга закрыла на миг глаза. На душе у нее было блаженно-радостно, как оно и всегда бывало, когда сбывалось какое-либо ее желание, на этот раз она добилась исполнения самого своего важного, самого главного желания, главнее, наверное, не было в ее жизни!
