Глеб Алёхин - Тайна дразнит разум
— А в душе потешаться будешь?
— Я не ханжа! — обиделся он и снова заговорил напористо: — И ты, Тома, не будь ханжой! Ведь я ради тебя, верующей, бросил партбилет, работу в трибунале! Сжег все мосты! Теперь у меня нет пути назад! И пойми, Тома, не всякий пойдет на такое! Оцени по достоинству! И будь до конца милосердной!
Опять наступила тишина. Теперь Ланская задумалась. Карп в ожидании ответа замер.
Благозвучно пробили часы. Тамара, видимо, вспомнила церковный звон. Она перекрестилась:
— Бог свидетель, не просила я от тебя такой жертвы…
— Но ты брата просила! «Без венца не выйду замуж» — твои слова?
— Мои. Но ты не Леонид. Я даже не дружила с тобой!
— Неправда! Ты любила и любишь только меня!
— Я тебе доказала обратное!
— Ты не долго бы сопротивлялась! И если б не брат…
— Нет, нет! Не подходи!
— Томуля, не бойся! Я не стану, как в прошлый раз…
В сознании Ивана мелькнул образ вдовушки, в рваной сорочке, с подтеком на груди. Он взялся за ручку двери.
— Я только поцелую и буду ждать тебя хоть месяц, хоть год.
— Не жди! Если выйду, то за другого…
— Не выйдешь! Никому не отдам!
— Я не собственность твоя!
— Кто он? Регент?
— Не отгадаешь!
— И гадать не буду! — выкрикнул он. — Я расстался с партбилетом, но сохранил именной наган…
Карп, видимо, вытащил наган.
— Не испугаешь!
— И не собираюсь пугать. Ты знаешь мой характер: тебя и себя…
— Убийца! Ты и брата не пощадил!
— Он умер от разрыва сердца!
— А кто довел?
— Ты!
— Ложь!
— Нет, правда! — вскипел он. — У брата есть запись: «Разлюбит — не перенесу».
— Разлюбила, но молчала! Щадила! А ты ворвался сюда! Он решил: «Отдалась!» Сердце и не выдержало!
— Выдержало!..
— Убила ты! Ты сказала…
— Не сказала, а поблагодарила, что он прогнал тебя.
— Ты же сама нахваливала мои кудри и глаза!
— Покажи дневник!
— У меня лишь первая тетрадь.
— А вторая?
— Не знаю. Наверно, у дочки Оношко.
— У Нины?
— Да. Увлеклась братом. И не раз спрашивала: «Где Леня? Чем занят?» А когда узнала про дневник — покраснела…
— И не без причины?
— Чушь! — отмахнулся Карп. — Он даже с ней говорил о тебе.
— Так зачем ей дневник?
— Мне кажется, она призналась ему в любви.
— Но ведь дневник лежал в столе — на мансарде.
— Так что?! Труп увезли. Часового убрали. Дело закрыли. А я, покидая дом, не закрыл двери.
— В котором часу?
— Да… к полуночи…
— И девушка не испугалась?
— Надо знать эту девушку…
Иван вспомнил рассказ Алеши о ночных похождениях дочки профессора. «Такая в самом деле могла взять дневник любимого», — рассудил он, прислушиваясь к разговору за дверью.
Ланская спросила Карпа:
— Ты дружишь с Ниной?
— Она и без дружбы отдаст дневник, если тетрадь у нее. Я все сделаю! (Послышался шаг.) Только один поцелуй…
— Никогда!
— Ах, вот как?! — взорвался Карп. — Нет на тебе креста! Где твое христианское сердце?! Думаешь, легко расстаться с партбилетом? Да я ночами не спал! Я знал, что потеряю брата! Я знал, что от меня отвернутся! Я знал, что в меня будут тыкать пальцем: «Предатель!» Я знал, что мне придется уйти из трибунала! Но я на все пошел ради тебя! Я думал, ты оценишь мою жертву! Я верил в твое милосердие! Верил, что ты протянешь руку…
— Послушай!..
— Нет, ты слушай! Я уже слушал тебя и здесь, и дома, и в храме, и на сцене — поешь звонко, но без души! Ты отвергла брата. За что? Он не принял твой крест. Ты отвергла меня. За что? Я ведь целую твой крест?!.
— Карп!..
— Молчи, святоша! Я проклинаю тот день, когда увидел тебя, рыжую! Я презираю тебя, бестию! Я ненавижу тебя, ханжу! И если давеча хотел прикончить тебя из ревности, то сейчас пристрелю как…
— Стреляй!
Иван дернул дверь.
Пальма бросилась на Карпа.
Раздался выстрел…
На пол рухнула посуда…
КЛЮЧ ПРОНИКНОВЕНИЯМладший Рогов, с перевязанной рукой, сидел на стуле и зло косился на Пальму. Овчарка сильно повредила ему кисть. Ищейка спасла жизнь Ланской: опоздай она на секунду, и Карп застрелил бы Тамару. Он нажал спусковой крючок, когда собака схватила его за руку. Пуля повредила лишь часовой футляр красного дерева.
— Ты, Карп, — начал Иван, садясь за стол, — работал в трибунале и знаешь, что полагается за покушение…
— Какой трибунал? — усмехнулся Карп. — Два гроба и точка. Верни наган!
— Зачем?
— Оружие именное: память о войне.
— Ты осквернил эту память. Оружие не получишь.
— Не ты награждал и не тебе лишать!
Иван перевел взгляд на овчарку с острыми ушами:
— Не повышай голос, Пальма не любит…
— Верни наган.
Овчарка зарычала. Карп оглянулся на собаку и положил забинтованную руку на стол. Воркун спокойно разгладил усы:
— Ты когда был у гадалки — до кражи или после?
— О какой краже речь?
— Вчера ночью обокрали ясновидящую.
— Значит, до.
— Ты не заметил, куда гадалка положила твои деньги?
— Я заплатил прислужнице.
— Ну а сколько дней ждал своей очереди?
— Это что, допрос?
— Умирашка не заявила о пропаже. Однако есть решение — выселить ее из Руссы.
— Не ко времени!
— Почему?
— Она предсказала смерть брату. У нее дар к телепатии, читает мысли на расстоянии. И мою судьбу угадала: погибну из-за женщины. Старухе многие верят. И скажут: «За правду пострадала».
— Карп, неужели и ты веришь старой пройдохе?
— Ей все верят, кто только не был у нее!
— И даже коммунисты?
— И даже коммунисты.
— Это те, кто боятся чистки партии?
— Председатель укома боится чистки?
— Николай Николаевич Калугин?
— Он самый, — торжествующе ухмыльнулся Карп. — Своими глазами видел, как он выходил из ее дома.
— А ты не обознался?
— Маленький, лысый, с бородкой и в толстовке. Он?
— Портрет его. Но причина посещения, ручаюсь, иная. Калугин — краевед: собирает песни, сказки. А бабка, прислужница гадалки, великая мастерица до слова. — Теперь Иван улыбнулся: — Ну, еще кого назовешь?
— Зря лыбишься! Ее популярность велика: даже из Питера приезжают гадать.
— Даже из Питера? Ой ли?!
Карп здоровой рукой сделал жест, типичный для бильярдиста.
— Я тут шарики гонял с матросом. Так он из Питера приехал специально погадать в Чертовом переулке.
— Это который матрос: крепыш, рыжий и желтоглазый?
— Он самый!
— Говоришь, специально погадать, а может, — Иван сгреб пальцами серебряную солонку, — очистить гадалку?
— Взгляд у него дерзкий и пронырливый…
— Обыграл тебя?
— Хотел! На кон — духи, шоколад. Но я же что левой, то правой. — Он шевельнул забинтованной рукой и скривил рот. — Обштопал как миленького!
— Первый раз, а второй?
— Не лови на слове! Мы один раз играли. Больше я его не видел.
— А духи и шоколад куда дел?
— Духи подарил Ланской, а шоколад дочке профессора…
— За прекрасные глаза?
— Глаза у нее в самом деле прекрасные, но душа еще лучше. Но подарил не за глаза, не за душу. А за что — не скажу!
— Твое дело, — поднялся Иван и жестом пригласил Рогова к двери: — Пошли! Провожу тебя…
— Что я, барышня? — И, не поднимаясь со стула, повысил голос: — Иван, последний раз прошу — верни наган, иначе врагом станешь!
Исполком хотел вселить Калугина в каменный дом купца Киселева, но любитель природы предпочел комнату на окраине города, где скворцы и жаворонки поют под окнами.
Воркун первый раз был на квартире своего учителя. Он ожидал увидеть большую библиотеку, но все книги и тетради Николая Николаевича умещались на одной пятиполочной этажерке. Зато все три окна были заставлены и завешаны клетками с птицами.
Хозяин сел на низкую железную кровать, а гостю уступил единственный венский стул и подкрутил фитиль настольной лампы.
— Голубчик, я беседовал с Капитоновной. Она спросила меня: «Это верно, что мою благодетельницу хотят вон из города?»
— Вот это разведка!
— Да, друг мой, ты попал в точку: Капитоновна — первоклассная разведчица. Без нее ясновидящая — слепышка. Не случайно гадалка никого сразу не принимает. Капитоновна сначала запишет твой адрес, затем наведет о тебе все справки, а потом уж известит тебя, когда можно прийти на сеанс гадания.
— Ловко одурачивают!
— Одной ловкости недостаточно, батенька, — заметил Калугин и перешел на полушепот: — Я только что узнал биографию ясновидящей…
— От Капитоновны?
— От Жгловского!
— Ерша Анархиста?!
— Нет, голубчик, от родителя, от священника отца Осипа.
— Ездили к нему на село?
