Глеб Алёхин - Тайна дразнит разум
— Чем же дышит хозяйка?
— А есть пробоина в потолке…
— Пролезть можно человеку?
— Разве… мальчонке…
Агент вспомнил базарного мальчишку с шадривым[6] лицом. Федя накрыл спекулянтку Лосиху, но карманного воришку пощадил. Теперь пацан отплатил бы добром — показал бы, можно пролезть или нет.
— Значит, золотишко хранилось тут, за дверью?
Старая лиса поняла, что ее обложили красными флажками. Она покорно развела ладошки:
— Тут-то оно тут, а где да в чем, не ведаю. Потому как ясновидящая в тайне хранила. Писульку вручила, что пропало, и говорит: «Найми своего сыщика».
— А что там кроме гроба?
— Ничего, соколик.
— Люк есть?
— Нету.
— Значит, в гробу двойное дно.
В глазах бабки вспыхнули светильнички. Она удивленно покачала головой, завязала уголки платка под пухленьким подбородком:
— Дивлюсь тобой, Феденька! — Она переметнулась на голос озорной девки: — Зайди, родимый, да попробуй приподнять старушку: тут тебе и смередушка!
— Шпалер под рукой?
— У нее глаз шибче всякого шпалера!
Федя улыбнулся:
— Куда же она глядела, когда гроб-то чистили?
— Ой, паичка, сама не разумею: прошло как в Камский мох — и следов нету. Что за наваждение?
— А вот что! — Агент кивнул на дверь. — Она спит. А сверху на нитке пучок кудели с душком сонным. Потом — веревочную лесенку. По ней вниз пацан с фонариком. Старушку — на бок. И давай шуровать…
— Господи, страх-то какой! Лик-то у ней завсегда в саже — чернявый, и зенки, как у Мурки, горят. Меня и то в дрожь бросает…
«На лице маска», — отметил про себя Федя, но заговорил о другом:
— Помощник Ерша, поди, не один гроб распотрошил на кладбище. Клад у рыжего. Помоги найти его. Куда он подался?
— Поди-знай! Отсохни язык — не ведаю!
— А ты, Капитоновна, спроси у ясновидящей. Она все видит.
— И взаболь, милый, спросить — не ударить. Да лишь вот беда: после этой надсадушки никого не принимает и со мной молчит да на руки мои смотрит — драгоценности ждет. Аж еду не берет!
— Так вот и к гробу присохнет. Останешься ты одна. Что будешь делать, Капитоновна?
— Ох, желанный мой Федюша, вся надежда на бога!
— На бога надейся, а сама не зевай. — Агент вытащил пачку денежных знаков: — Малины[7] не обещаю, а голодать не будешь. Кажинный месяц по такой колоде. И услуги для тебя привычные…
— Какие, соколик? — заинтересовалась бабка.
— Будешь у меня наводчицей.
— Спаси бог и помилуй! Не хочу кормить клопов в качеване[8].
— Говоришь, кубышку сколотила?
— Откуда, Феденька? Барахлишком, сам знаешь, давно не промышляю, а что скопила — уж проела. Сама живу, видишь, приживалкой. — Она взглянула на стол и спохватилась: — Ах ты память-решето! Совсем заболталась! Давай, сынок, кусовничать: молочком попотчую…
— Солеваровским?
— Хозяйское, утренний удой отношу, а вечерний оставляю.
— А сено чье?
— Не моя забота. У хозяина сенокос на Ловати, на трех коров хватит. Сам-то вчерась отбыл пожню посмотреть да рыбку половить…
«А может, племянника покормить?» — подумал агент, присаживаясь к столу.
Капитоновна подала гостю ручник, чтобы тот прикрыл новые брюки, и обратилась к Николе Чудотворцу. Она зашептала молитву, а Федя, с утиральником в руке, усмехнулся:
— Капитоновна, кому ты поклоны отвешиваешь? Взгляни, Чудотворец-то двуликий!
— Свят! Свят! — закрестилась она, не оглядываясь.
Федя предложил проверить его слова:
— Сними икону, только не оставь отпечатки пальцев на полотенце. И увидишь с лицевой бородку, а сзади доску с кубышкой…
Бабка вздрогнула и, поворачиваясь, грохнулась на колени:
— Сынок, не оставь меня нищей!
— Я не грабитель!
— А Пашка Соленый сказывал, что ты таперича легавым стал.
— Я, Капитоновна, агент второго разряда, а ты моя помощница. Сообщила мне о пропаже, вручила список драгоценностей…
— Соколик, я же не ведала, что ты государственный…
— Теперь будешь знать. И дальше помогать. Начальник у нас с тобой надежный, справедливый. Выхлопочет тебе пенсию по старости. А пока что получи подъемные…
Федя положил на стол пачку совзнаков и помог бабке встать на ноги:
— Связь держать будешь только со мной…
— А как же, любезный, благодетельница? — Она со страхом посмотрела на дверь без ручки. — Без ее благословения…
— Не бойся, Капитоновна, она благословит. Только поначалу с ней поговорит наш начальник.
— А ежели станет молчать?
— Есть решение: гадалку вон из Руссы. Заговорит, поверь мне.
— Тебе-то верю, соколик, а вот поверит ли мне начальство? Куда нам, скажут, безграмотную да еще с таким иконостасом!
— Живи, Капитоновна, как привыкла, живи здесь, с иконами. — Федя кивнул на дверь: — Пока прислуживай. Береги скарб. Обряжай скотину. Носи молоко. Делай все, что и раньше делала. Только соблюдай две статьи: никому о своей секретной службе — раз и честно выполняй мои поручения — два. По рукам?
Она утвердительно кивнула головой, хотя видно было, что в ней идет душевная борьба. Наконец Капитоновна шагнула к черному поставу с белой занавеской, открыла застекленную створку, достала берестяную чашку и опрокинула на стол звонкие медные пуговицы с якорями.
— А морскую окруту в печи спалила…
— Костюм матроса?
— Евонный. А ему взамен штатский, как повелела хозяйка. Он тут три ночи спал на сеновале…
— А потом?
— Не ведаю, забава[9].
— А хозяйка знает?
— Как пить дать!
Отхлебнув из кружки молока, Федя взял корку хлеба и тихо предупредил:
— Я вернусь с начальником. А ты, Капитоновна, жди нас…
На кухне остались Капитоновна и Федя с Пальмой, а Воркун прошел в темную комнату и включил электрический фонарик. Световое пятно скользнуло по верхней кромке гроба и застыло на белой марле.
— Открой лицо! — приказал Иван и сдвинул яркий луч на застывшие пальцы старухи.
В левом кулаке расплавился огарок свечи. От гроба пахнуло тленностью. Иван приподнял кисею и вздрогнул — он не ожидал, что придет к трупу: лицо гадалки застыло, обнажив страшный оскал зубов.
Луч света с воркуновским терпением осмотрел половицы, пустые стены и невысокий потолок с квадратным проемом. Федя прав: в такое отверстие вполне мог пролезть пацан.
— Опоздали, — с горечью сказал начальник агенту и попросил его осмотреть гроб.
Капитоновна обхватила руками голову и с воплем грохнулась на пол перед иконостасом.
Федя вернулся быстро.
— Начальник, — агент показал крупный перстень с гербом, — вот и все…
— Ну а гроб — с двойным дном?
— С двойным: тайник просторный… да пустой…
— Загляни, Федя, на сеновал, — распорядился Воркун, а сам подумал: «Не прозевать бы похороны».
На сеновале Федя нашел дамский платочек с буквами «В. С.».
ГИПНОЗ БОГОРОДИЦЫАлеша сидел между Федей и Сеней и думал, что Воркун начнет прямо с него. Но вышло не так. Первым получил задание Лунатик: он нашел платок Солеваровой, и начальник сказал ему:
— Следи за ней. Она пригрела Ерша и, возможно, скрывает его. Но племянник втрескался в Груню Орлову, — Иван Матвеевич перевел взгляд на Лешу, — и он наверняка попытается повидать ее. Не прозевай, дружище… матроса.
Сидя за столом, Воркун положил руку на синюю тетрадь Леонида Рогова и обратился к Селезневу:
— Вторая часть дневника у Нины Оношко?
— Проверим, постараемся. — Сеня лукаво сощурил глаза. — Напомню, друзья-приятели, Пронин закрыл роговское дело, но не закрыл дело Рыси. Охота-поиск продолжается. И Ерш — это лишь приманочка-зацепочка. Чуете?
Молодой чекист первым поднялся с дивана и дал понять, что оперативки любят оперативных. Он быстро исчез. Федя остался на «голубятне» с начальником.
Алеша, покидая дом Роговых, вспомнил, как совсем недавно испугался выстрелов, позорно бежал, как остался без браунинга и попал в милицию. Правда, его мечта осуществилась — он рядом с Воркуном. Однако пользы от Леши почти никакой, один словесный портрет Ерша Анархиста. Вот бы поймать рыжего матроса или выследить Рысь! Иван Матвеевич предупредил Алешу: «Перед тобой три ступеньки: комсомолец-активист, стажер и агент». И он, Алексей Смыслов, во что бы то ни стало поднимется по всем трем ступенькам! И поднимется за одно лето!
Ясновидящую отпевали в большом храме на Соборной стороне. Сводным хором руководил знакомый регент с черной эспаньолкой, владелец богатой библиотеки. Певчих было много, но Ланская почему-то не пришла.
По обеим сторонам гроба стояли с горящими свечами поклонники усопшей. А у изголовья новопреставленной седенький священник старчески дребезжащим голосом читал пухлый томик в бархатном переплете. В момент остановки чтения рослый, молодцеватый дьяк, размахивая кадилом, басил:
