Леонид Кокоулин - Колымский котлован. Из записок гидростроителя
— Дед, санки брать? Если на реку пойдем, пригодятся! — кричит Андрей и уже несет мне ящик. — А технику инструментальную?
— Ну бери заодно и технику. Без инструмента как же…
— Я тоже думаю — пригодится, — Андрей укладывает ящик на санки, прикручивает его проволокой.
— Ты, Андрюха, не крутись под ногами, — останавливает Андрея Димка.
— Я же помогаю.
— Ну помогай, помогай. Укладывай штаны, собачьи котелки, на бугра не обижаются, — говорю я Андрею.
— Я, дед, и не обижаюсь, это тебе показалось.
Андрей помогает Талипу насыпать в мешочки крупу, вермишель. Отрезает от шнура куски и прикручивает ящик к санкам. Димка с ребятами на улице «пакуют пену», укладывают метизы, такелаж. Как всегда при переезде, барахла набирается невпроворот и ничего вроде лишнего. Старые ломики тоже не бросишь: можно еще оттянуть и работать. Тросы хоть и в гармошку, в спираль, на «удавки» можно выкроить. Димка по-хозяйски все осматривает.
— Ну, Славка, ты и завязал. Так же половину груза растеряешь.
— Да никуда не денется, бугор. — Славка достает проволоку и прикручивает мешки. — Ну а теперь?
— Другое дело, — говорит Димка и отходит к ребятам.
— Братва, берите лес на подсанки.
Беремся все дружно. Палатку еще не снимаем: на печке каша и чай. Перед дорогой поедим, уж тогда посуду в ящик, а палатку стянем с каркаса.
Андрей подходит ко мне.
— Дед, давай в разведку собак пустим и возьмем в плен Нельсона.
— Мы же не сыщики-разбойники. Мы же едем выручать друзей.
— Дед, я же понарошке.
— Ну, это другое дело.
— Бригада шумною толпой по бездорожию кочует, — декламирует Славка.
— Все это хорошо, дед, — тихо, чтобы не слышали другие, говорит Димка. — А свою линию когда? Ты учти — людей кормить надо. Прогастролируем пару недель. Опять ремешки потуже.
— Ведь решили. Теперь ни слова.
— Ну ведь я только тебе. В бригаде не базарю. Это я на всякий случай: как закрывать наряды… — Димка удерживал меня за плечо. — Может, оставим тут звено — человека четыре.
— Не следует разобщаться, этим не ускоришь. Ни тут, ни там дела не будет.
— Смотри, дед, тебе виднее.
— Ну что ты заладил… Страхуешься на всякий случай: дескать, я прорабу говорил…
— Хотя бы и так, — у Димки на лице улыбочка. — Каждый за свое болеет.
— А переход не твое дело?
— Мое, но всякому овощу свое время. А так только одна беготня получается — сорвались, полетели…
— Хорошо. Можешь оставаться. Бери кого надо.
— Хорошо-то хорошо, да мало что хорошего. Я не к этому. Давай оформим — перебазировка на новую линию.
— После перехода решим.
— Ты только не держи, дед, камень за пазухой. Может, я и не прав, но я начистоту, а может, и прав. — Димка идет к тягачу, где орудует Славка.
Я стою на обочине, смотрю Димке вслед и стараюсь его понять: Димка не рвач, — да нет, свое требует. Может быть, подход не тот. Надо бы ему прямо заявить — бригада бы поддержала. Не ее вина, чтобы срываться с места, бросать начатое. Но сейчас я уверен: никто не думает о заработке. Все убеждены, что надо выручать товарищей. А раз так, то какой разговор о деньгах. Но ведь Димка думает за всех. Оно так и полагается бригадиру. И мне он советует подумать, как компенсировать парням пустопорожний пробег. Но если, допустим, я найду возможность, то ведь тогда какая взаимовыручка? За гроши все произойдет, да и ловчить надо. Пусть не против закона — против совести, а это разве не одно и то же? Ловчить — слово-то какое пришло смрадное. К Димке оно никак не клеится. Что уж говорить о Талипе. Может, поговорить с ребятами начистоту? Что мне, действительно, на сердце камень носить. Ну, посмотрим. Будет удобный случай, поговорим. К примеру, наряды станем закрывать. А о чем, собственно, толковать. Если вытянут на пупке — хорошо, не вытянут — вот вам на молочишко. Нет, тут что-то не так, не с Димкой — с собой надо разобраться…
— Ты что, дед, окоченел? Я тебя зову, а ты…
— Ну что тебе, Славка?
— Ты думаешь собираться? Валенки и штаны твои я в мешок сунул. — Он похлопал по мешку.
Во второй половине дня бригада снялась со стоянки. Впереди на тягаче Славка тянет пену. За ним два трактора в упряжке волокут станок на лыжах. За бульдозер зацепили подсанки с лесом, а за хлыст взяли на буксир санки Андрея. Вокруг поезда от радости носились собаки. Только Ветка трусит сторонкой. Забежит вперед, сядет и нас поджидает. Как только поравняется с ней тягач Славки, поднимется и бежит рядом.
Мы с ребятами едем на пене. Сверху положили матрасы, накрыли их палаткой. Хорошо. Андрей со Славкой устроился в кабине. Парни то и дело соскакивают с пены, греются пробежкой.
Одолели небольшой голец и вышли на противоположный склон. Я оглянулся. Обглоданным животным видится остов палатки. Рядом чернеет зола. Натужно идут тракторы, звонко стреляя в вершину распадков глушителями. Тягачи выходят на осыпь, и траки звенят, словно хохочут, но вот хватили они снега и сразу зашептались. Андрей пялится в заднее стекло и что-то руками пытается рассказать.
К вечеру похолодало. Парни останавливают поезд, окружают пену.
— Дед, давай прессуйся и пускай нас.
Андрей тут же топчется, укачало его в тягаче, да и дымно там. Парни устраиваются между матрасами. Андрей жмется ко мне. Славка принес ему свой полушубок. Натягиваем брезент и сидим, как птенцы в гнезде, только головы торчат.
Обогнули уже второй голец, спустились в распадок, тут затишек. На верхушках лиственниц, освещенных вечерним солнцем, порхают коричневые, величиной с воробья, птички. Они перелетают с одного дерева на другое — провожают нас. Попутно озорно и торопливо терзают лиственничную шишку.
Дорога идет под уклон, и солнце скатывается за нами. А как только спустились в марь — солнце осталось за горой, потух снег. Здесь, в горах, вечера не бывает, сразу ночь. Все вокруг словно вымерло, ни треска, ни писка. Только фары рубят темноту, да сверкают из-под снега обдутые ветром булыги.
— Андрюха, ты проголодался?
— Я дрых, дед, — едва выговаривает Андрей.
— Замерз?
— Малость.
— Надо бы чай варить.
— Надо бы, — отвечает пацан. — А то у меня в брюхе все закоченело.
— Чайком побаловаться не мешает, — поддерживает нас Федя и присаживается на борт пены.
— Стопори, Федор!
Федя надевает Славкины лыжи и забегает вперед бульдозера.
Останавливаемся, отцепляем пену. Развернувшись, Славка бульдозером сгребает снег, сваливает пару сушин. Ребята подсовывают хлысты под гусеницу: «нарезают» дрова. Распалили костер. Талип уже набил в ведро снегу и пристраивает на таган.
Притащили ящик с крупами, ведерный чайник. Хлеб положили в ведро и поставили поближе к огню. Отойдет, будет как свежий. Расселись на бревнах вокруг костра, греем портянки. Вода в ведрах скоро закипает. Талип бросает туда рожки, соль. Он дает вареву прокипеть и вываливает туда тушенку. Похлебка получилась — даже ложка стоит. Едим в рукавицах. Ложка на морозе, пока ее ко рту несешь, обрастает жиром. Но ничего — с такой едой жить можно. Андрей ждет, когда можно будет взять ведро и выскребать до дна — собакам. Он просит Талипа дать каждой по кусочку масла.
— С масла глаза узкий будет, — хмыкает Талип.
Славка заваривает морской чаек: бросает в чайник заварку, немного держит над огнем и к столу. Выпили по кружке.
— По коням! — командую.
— Я тоже с вами, — говорит Димка. — В этой душегубке ходули девать некуда.
— Ты бы хоть запахнулся, Дима.
— Тут, дед, гриппа не бывает и до скончания века не будет, — философствует Димка и лезет в пену. — Ты замечал, дед, что у нас здесь никто не болеет? Никакая холера не берет. Ты думаешь почему?
Бульдозер дергает с места пену. И Димка окапывается поглубже.
— А когда тут хворать?
— Не знаешь, дед. Так вот я тебе скажу. Ученый Тюкин открыл летучие вещества в растениях — фитонциды. Они обладают способностью убивать болезнетворные микробы. А сколько тут леса! Дыхнул гриппком — и фитонциды сожрали его. Никакой инфекции.
— Природа есть природа, — поддакнул Федя из темного угла пены. Каждому природой дано свое. — Федя раскуривает папироску и продолжает: — Вот, к примеру, одним слабое сердце и крепкие нервы. Другим — крепкое сердце — зато слабые нервы… Только бы солярки хватило, — заключил Федя.
— Я разве про нервы, я про фитонциды, — вмешался Димка. — Солярка соляркой, а вот трос на лебедке совсем истрепался — менять надо…
Едем всю ночь, только два раза и останавливались: грелись у костра. Солнце появилось из-за горы неожиданно. Снег полыхнул, да так, что глаза ослепил. Сколько снега, снег, снег, кругом снег…
