Сергей Снегов - Вариант Пинегина
Пинегин проговорил дружески:
— А ты взамен совнархоза бери крупное предприятие, ну хотя бы наш комбинат. Я с удовольствием пойду к тебе в главные инженеры, как ты когда-то у меня… Ругаться, конечно, будем, да разве сейчас мы с тобой не ругаемся?
2
Обратная дорога в Ленинск выпала нелегкая: по всей трассе бушевал циклон, то один, то другой аэродром отказывался принимать самолеты. Пинегин ругался с диспетчерами, требовал, чтоб ему показывали текст запросов по радио, вставлял туда словечки: «Невзирая на погоду», «При малейшей возможности». Это противоречило правилам, по с ним не спорили, его все знали, разговаривали с ним улыбаясь, качали головой: ну и старик, энергии у него на двух молодых, еще останется! Но и его энергии не хватало, чтоб улучшить погоду, чуть ли не на каждом пункте приходилось терять то день, то ночь, а за Воркутой сидели сутки.
Зато в воздухе Пинегину было хорошо. Внизу простирался необъятный край, дикий, необжитой Север — сперва на сотни километров тайга, черная на белой земле, потом пятна и залысины лесотундры, границы двух миров, и, наконец, его, Пинегина, мир, великая тундра — снег, только снег, ничего, кроме снега. Смотреть было нечего, кругом все было однообразно бело, но Пинегин не отрывался от окна, снова и снова вглядывался в эту давно изученную панораму — вспоминал, рассчитывал и мечтал.
Если бы можно было связать в цепочку разрозненные мысли Пинегина — скорее даже образы, чем размышления, — то они составили бы яркую картину: историю развития гигантского промышленного предприятия, историю его, Пинегина, жизни за последние пятнадцать лет.
Пинегин появился в Ленинске в годы войны, в самый трудный период строительства комбината, когда один за другим срывались сроки ввода в эксплуатацию основных цехов. Фронт требовал продукции, из Москвы летела телеграмма за телеграммой, вслед телеграммам прилетел Пинегин с предписанием — ломать все препятствия, не считаться ни с чем, пустить заводы. Это было чрезвычайное поручение, Пинегина посылали на полгода, он и сам не ожидал, что задержится дольше. Вышло по-иному: заводы были пущены, но Пинегин остался в Заполярье.
Расцвет промышленного района на Крайнем Севере по-настоящему начался с приезда Пинегина. Дело было не в нем одном — десятки тысяч людей трудились рядом с Пинегиным на клочке дикой земли, им помогали другие области страны. Но в производительной силе коллектива, создавшего комбинат, энергия и воля Пинегина были очень весомым элементом — это знал о себе он сам, это знали о нем и другие.
Однако развитию возглавляемого Пинегиным промышленного района был положен обидный предел. Природа, фантастически одарив этот дальний уголок земли рудными и энергетическими богатствами, забыла снабдить его коксующимися углями. Единственное скудное месторождение, небольшой угольный пласт, разрабатывалось чуть ли не со всех сторон, но его не хватало. Печи металлургических заводов задыхались от недостатка кокса. И уже с первых месяцев своего житья на Севере Пинегин стал задумываться над этим нелепым несоответствием. Легкомысленная природа напутала, как она обычно и везде путала; им, людям, нужно было поправлять ее нерасчетливость.
Война еще грохотала у Берлина, все силы бросались на восстановление разрушенного, а Пинегин внес в правительство рапорт о радикальном расширении комбината. Непосредственное начальство — старый друг Алексей Семеныч — с досадой отмахивалось от несвоевременного проекта, но Пинегин упрямо бил в одну точку. Он перенес спор в высшие инстанции: его поддержали в ЦК, рапорт обсудили на министерской коллегии, постановили разработать проектное задание, провести изыскательские работы.
Тогда, сразу после заседания, министр сказал сердито:
— Доволен? А я тебе предсказываю: только через двадцать лет доберемся до этой проблемы. Пока лишь загрузим специалистов, которым и более срочных заданий хватает…
Пинегин внушительно возразил:
— Ладно, бабушка одна тоже гадала вроде тебя, только врала, старая. А если и через двадцать, что ж, перспективы свои надо знать.
Проектное задание разрабатывалось столичным институтом, в нем было два варианта, оба представили на выбор и утверждение. По одному — расширялись только рудники, комбинат превращался в крупнейший в мире рудник, а продукция его, руда, вывозилась на заводы центра. По другому варианту — сам институт склонялся к этому второму — строились и рудники и металлургические и коксовые заводы, но извне, из тех же центральных районов, завозился уголь для изготовления на месте кокса.
Пинегин, когда с ним стали согласовывать проектное задание, отверг и первый и второй варианты.
Незадолго до этого в ста километрах от Ленинска, на берегах речки Имарги, геологи комбината нашли месторождение коксующихся углей. Расстояние было не такое уж дальнее, но путь шел через полярные горы и тундровые болота, пересекал бурные речки — даже пешему каждый километр давался с трудом. Но Пинегин загорелся. Он послал в горы новые партии геологов, инженерную разведку, засадил своих проектировщиков за работу. И мало-помалу стала определяться идея: заложить на Имарге шахты и связать их с Ленинском узкоколейкой. Так был создан еще один проект реконструкции комбината с использованием имартинских углей — его и назвали потом «Вариант Пинегина». Это был коллективный труд, но основная мысль принадлежала ему, Пинегину, все это знали. В спорах на коллегии Пинегин отстоял свой вариант, но о претворении его в жизнь нельзя было и думать. Три тома расчетов и чертежей свалили на полку технического архива: пусть отстоится, пока придет время.
Об этом и думал Пинегин, сидя в кресле самолета: пришло время! Сам Алексей Семеныч — сколько он восставал против этого начинания! — вызвал и торопит: скорее, нельзя больше ждать! И не двадцать лет прошло, как он предрекал, всего десять, так оно удивительно обернулось! Нет, их подготовительная работа была не напрасной, теперь все это видят!
Пинегин, отрываясь от плексигласового стекла, хмурил брови, закрывал веки, откидывал голову — так лучше думалось. Со стороны казалось, что он угрюм и недоволен. Он был счастлив.
3
На аэродроме Пинегина встретил толстый, задыхающийся от нетерпеливого характера и начинающейся астмы Вертушин, руководитель комбинатской проектной конторы. Пинегин не вызывал его: он не терпел парадных встреч; другие, зная эту его черту, не решились явиться в аэропорт. Но Вертушин не посчитался с повадками Пинегина, он не сомневался, что директор летит с важными новостями, — дожидаться официального вызова в кабинет было свыше его сил.
И уже после первых обязательных приветствий Вертушин осведомился, понизив голос:
— Иван Лукьяныч, так зачем же вызывали?
Они шли от самолета к автомашине. Пинегин усмехнулся:
— Тревожишься?
— А как же! Да и один ли я — все гадают… Неужели реконструкция?
Он помог Пинегину влезть в машину, сам умостился сзади. Шофер Василий Степанович, уложив чемодан в багажник, покатил в город. Пинегин обернулся к Вер-тушину:
— Наступает и на твоей улице праздник, Леонид Федорович. Кому-кому, а тебе достанется. Можешь объявлять аврал.
На радостях Вертушин не сразу поверил.
— Нет, серьезно? Разработка проекта, Иван Лукьянович?
— Точно. И разрабатывать будем сами, без столичных «варягов».
— Великолепно! И надо так понимать, что утвердили наш вариант?
— Ну, официально еще не утвердили. Но утвердят, сомнений нет.
Вертушин от волнения заговорил так тихо, что Пинегин бросил ему через плечо:
— Ты что сипишь?.. Нездоров или голос экономишь?
— Нет, я так. Неужто же никаких возражений? Ты понимаешь, эксперты, министерство…
Пинегин насмешливо посмотрел на Вертушина.
— А тебя, собственно, кто больше беспокоит: эксперты или министерство?
— Да вообще… Считаться придется с экспертами, конечно, а министерство приказывает…
— Вот-вот! Эксперты доказывают, министерство приказывает, а министерству указывают. Беспокоиться тебе нечего: соответствующие указания откуда следует поступили. Наше с тобой теперь дело маленькое — выполнять!
Как Пинегин и ожидал, Вертушин больше не задавал вопросов. Поднимаясь в свой кабинет, Пинегин вспомнил:
— Я своих не предупредил о приезде. Нужно позвонить, а то и ужином не накормят. И Волынского поста вить в известность — пусть приезжает, на скорую руку посовещаемся.
Вертушин успокоил его:
— Все сделано, Иван Лукьянович. И на квартиру позвонили, и Игорь Васильевич знает — вероятно, уже приехал.
В кабинете Пинегина сидели несколько человек, все они встали при его появлении, шумно окружили… Тут был и угрюмый, раздражительный Сланцев, главный инженер комбината, и Волынский, секретарь горкома партии, улыбающийся и немногословный, и другие ответственные работники комбината и города. Все молча смотрели на Пинегина. А он, довольный тем, что его окружают помощники и друзья, и что сейчас он обрадует их своей радостью, и что это будет уже не его, а их общая радость, оглядывал их весело и проницательно и не торопился начинать. Сланцев нахмурился, Вертушин ерзал на стуле, Волынский улыбался насмешливо и еле заметно. Все понимали, что дело серьезное: обычно на совещаниях Пинегин держал себя по-другому.
