Николай Егоров - А началось с ничего...
— Ладно. — Сергей встал.
— Вот направление. Явишься к начальнику милиции. Он тебя примет. Парень ты здоровый, рослый. Отделение по этой же улице через квартал. Поработаешь, там видно будет. Понял?
— Понял, товарищ подполковник.
— Счастливо. Скажи, чтобы следующий заходил.
22
Идти к начальнику отделения милиции Сергею страшно не хотелось. Но выхода не было, был только вход в этот кабинет. И когда Сергей переступил порог, в глаза бросились прежде всего пуговицы на кителе начальника. Горят, хоть прикуривай.
«Где я их видел? — стараясь вспомнить, морщил лоб Сергей. — Хм. Пуговицы. Видел где-то».
Начальник, подняв голову от бумаг, тоже пристально смотрел на вошедшего и тер подбородок.
— Погоди, погоди… Никак, Демарев?
— Товарищ лейтенант! Так вы не в Лебяжке?
— Он. Ну, теперь я капитан, как видишь. На повышение пошел. А ты какими судьбами здесь?
— Тоже уехал из Лебяжья.
— Да ты чего стоишь? Садись.
Капитан дотянулся до стула у стены, подвинул его к столу. Сергей сел, снял пилотку, положил ее на колени.
— У-у-у, а ты, земляк, уже и поседеть успел, — кивнул капитан на Сергеевы виски. — Вырос, вырос. Ишь, какой крутоскулый стал. Мужик.
— Да ну-у, — застеснялся Сергей.
— Ничего не ну. У тебя такой вид, что, кажется, ты между двух телеграфных столбов не пройдешь, чтобы не задеть плечом который-нибудь. Как там Илья Анисимович? Директорствует? Чуть не сняли его тогда. А сняли бы и из партии исключили, не будь у него старых заслуг. В Москву писал.
Сергею было неприятно слушать такое об отце, и капитан, заметив это, резко перевел разговор на другое.
— Ну, как там Лебяжка?
— Как стояла, так и стоит.
— И все?
Сергей утвердительно кивнул.
— Удивительно подробно. Ты по какому вопросу-то?
Сергей подал записку военкома.
— Конечно, устрою.
— А если милиционера из меня не делать, так прописать? По знакомству…
— По блату, значит?
— Почему по блату? Просто потому, что вы знаете мое положение, которое, мне кажется, вполне уважительная причина для того, чтобы человек помог человеку. Я не легкой жизни ищу, товарищ капитан.
— А по-твоему, работа в милиции — легкая? — он открыл ящик стола, вынул бланк заявления, подал Сергею. — Пиши: прошу прописать меня и так далее. Изложи все, как есть: что и почему. А почему сразу не пожелал в город демобилизоваться?
— На родину потянуло, — коротко ответил Сергей.
Зотов встал, обошел вокруг стола, заглянул, что пишет Сергей.
— Да-да. Человек должен быть всю жизнь счастлив, а не сожалеть всю жизнь, что упустил свое счастье. Написал? Давай паспорт.
Вышел, где-то походил с ним, вернулся, давнул кнопку под столешницей. В кабинет вбежал милиционер.
— Юсупов! Проводите товарища в наше общежитие, пусть пока поживет.
«Как просто все», — подумал Сергей и усмехнулся своему недавнему безвыходному положению.
— Который общежитию, товарищ капитан? Капезэ или…
Зотов нахмурился.
— Во-первых, я сказал: проводите то-ва-ри-ща, а не задержанного; во-вторых, нужно здороваться; в-третьих, полюбуйтесь на себя: пряжка скоро позеленеет, пуговицы не чищены, сапоги тоже, явились на работу. Сколько вам говорить, что работник милиции — это…
— Зеркало городу… — робко сказал Юсупов и виновато понурил голову.
— Ладно, посели моего земляка, где посвободней. Скажешь коменданту: я разрешил. Подожди в дежурке, сейчас я его отпущу.
— Видал кадр? — кивнул Зотов на дверь. — Знаешь, о чем я мечтаю? О милиционере со средним образованием. Со средним как минимум. Может, останешься?
— Не-ет, — закрутил головой Сергей. — Руки на завод просятся. И потом посмотрите. — Вынул из кармана газету, положил перед Зотовым последней страницей кверху. — Видите? Мои руки должны быть там, где они больше требуются.
— Нам тоже требуются.
— Не знаю. Тут про милицию ничего не написано.
— И упрямый же ты, Демарев.
— Не упрямый — прямой, товарищ капитан.
— Ладно, иди работай, прямой.
Сергей козырнул.
23
Вот теперь Сергея с ходу взяли на завод.
— Так трудовой книжки нет у тебя, говоришь? — Инспектор по кадрам в офицерском кителе со следами орденов и пустым правым рукавом привычно развернул новенький паспорт, вытащил из сейфа новый бланк. — Кем тебя писать? Подручным штамповщика согласен? Вот тебе приемная записка, найдешь кузнечный корпус, спросишь Киреева, он наложит для проформы резолюцию, и обратно сюда. Все. Иди.
— А Владимир Шрамм не у вас работает? — задержался на выходе Сергей.
— Может быть. Долго искать надо.
Завод ошеломил Сергея: так вот он какой… Ну, читал раньше к газетах про заводы. В Лебяжьем у них был, тоже заводом назывался: кузница, столярка да пила-циркулярка. А тут этакая громадина. Глаз не охватывает. Корпуса, корпуса, корпуса. Крыши сводчатые. Как валы на море. И каждый — девятый.
Сразу от проходной — аллея. Широкая. Тополя, будто сейчас из парикмахерской, посторонились, дорогу новичку уступают. Рисованные портреты передовиков производства посматривают с холста на него. Кто улыбчиво, кто напустив строгость. И вот-вот спросят: ты к нам?
И вдруг — грачиный крик. Откуда бы? Задрал голову — в ажуре высоковольтных опор гнезда чернеют, грачи кружатся. Завод и… грачи. Вот это пейзаж!
Ишь, приспособились где. Сплошная электрификация. А до войны, говорят, здесь лес был.
— Дяденька, паровоз!
Сергея дернули за рукав. Вовремя дернули: перед самым носом черномазый паровозик из ворот цеха выползает. Низенький, словно на четвереньки встал. Сергей вздрогнул и попятился.
— Тебе что, жить надоело, под колеса лезешь?
Девчонка-подросток в рабочем комбинезоне насмешливо оглядела его всего — от пилотки до сапог.
— Извините, гражданочка, зазевался. Вы, случайно, не подскажете, где кузнечный корпус?
— За теплотрассой, налево.
— А теплотрасса где?
— Что, не работал ни разу, что ли? Вон видишь трубы? Обмотанные такие.
— Спасибо.
— На здоровье.
Сергей козырнул, девчонка полупоклонилась. И пошла, зацокала каблучками по асфальту. Маленькая, аккуратненькая, в рабочем комбинезоне.
Начальник отделения штампов Киреев был у себя. Нахлобучил клетчатую кепку на телефон, чтобы не мешал тут своими звонками, и терзает логарифмическую линейку. Меж пальцев авторучка и мундштук, сигаретка дым в глаза пускает. Киреев морщится, дует из горбатого носа на струйку дыма, шевелит губами. Свел брови, а они будто сплелись и никак разойтись не могут. Подвигал, подвигал Киреев ползунок, написал две цифры и задумался: что-то не то вроде. Сунул вместо мундштука кончик авторучки в зубы и вот тянет, раскуривает — щека к щеке прилипает.
Сергей кашлянул. Киреев вскинул глаза. Брови моментально разбежались по своим местам.
— Вы к кому?
— К вам. На работу.
— Где же ты был раньше? — Киреев сгреб в кучу всю свою бухгалтерию. — Садись, настоишься. Запарился, поймаешь: план о-е-ей, людей нехватка, реконструкцию затеяли, оборудование допотопное, меняем. Один молотишко был — еще Чингисхан на нем пику ковал. И рабочий нынче шире в плечах стал, развернуться ладом негде ему, так стенки раздвигали.
Он так плотно лепил слова, что Сергей не понял, почему Чингисхан пикуковал на молоте и раздвигали стенки.
— Вот заседаю, поймашь, бабки прибрасываю. В цехе конец месяца, в техникуме конец года. Хоть разорвись. На пятом десятке учиться приспичило. К механике этой, — Киреев пихнул от себя логарифмическую линейку, — никак приноровиться не могу: цифрешки маленькие, план большой. Вот и гадаешь: то ли спереди нолей добавлять, то ли сзади. Ковырнешь запятую, да не там — без премии. Учишься где-нибудь? Да, ты ж из армии. Деньжата, в общем, нужны. Поставлю-ка я тебя на самый денежный штамп: на новый семитонный. Вот такие рубли кует, — Киреев стукнул костоватыми пальцами по краю стола. — Один полплана делает. Договорились?
«Ну, оратор», — подивился Сергей его способности столько говорить без передыху.
— Тогда не сиди, расселся, поймаешь, дуй в фотографию, чтобы утречком мне пропуск получил, и сюда.
Утром, раным-рано, Сергей топтался около окошечка бюро пропусков. Вставало солнце, пахли медом тополя, шли на завод люди.
«Скоро они там»? — Сергей поскреб ногтем по фанерке, фанерка отодвинулась.
— Вам чего?
— Пропуск.
— Не терпится, Демарев?
— Так точно.
— Получите.
Сергей принял его обеими руками. Твердокорый, упругий такой. Чувствуется, что документ.
— Подручный штамповщика, — еще раз прочел он. Полюбовался на фотокарточку, будто в зеркальце погляделся, бережно сложил вдвое и заспешил к проходной.
