Николай Егоров - А началось с ничего...
А проходная бурлила. Из трамваев, троллейбусов, автобусов, ближние своим ходом шли, шли и шли рабочие. Волга в половодье. И кажется, закрой сейчас двери перед ними — проходная всплывет. Сила. Сергея протолкнули мимо вахтера — пропуск не успел предъявить.
Киреев встретил его на лестнице.
— Где ты долго? Заждался, поймаешь.
— Здравствуй… — хотел поздороваться Сергей.
— Некогда, некогда. Давай айда пошли быстрее за спецовкой.
Кладовщица, пожилая и то ли заспанная, то ли больная до неповоротливости, хоть бы шевельнулась.
— Давай принаряди парня.
Пожмурилась, позевала.
— Опять но-о-о…венький?
— Новенький, новенький.
— Ему бе-у или парадное?
— Парадное, парадное. Срочно, поймаешь.
— Понимаю. У-у-у… сем срочно, всем парадное, а бе-у кто носить будет? Они месяц поошиваются и тягу отсюда…
— Не ворчи, разворчалась. Не свое выдаешь, государственное.
Киреев, пока кладовщица рядилась, осмотрел все полки со спецовкой, выбросил Сергею куртку, брюки.
— Примеряй.
— Что вам тут ателье мод? Подштанников ваших я не видывала, — возмутилась кладовщица.
— Не теряй время, переодевайся, пока пимы ищу. Иди сюда.
Сергей, пожав плечами (кого слушать?), спрятался за стеллаж, как по тревоге, сменил одеяние.
— О! Уже? — обрадовался Киреев. — Ты что, хозяйка медной горы в «Каменном цветке»? Распишись. Э-э-э. Брюки штанин… наоборот, штанины брюк поверх голенищ. Техника безопасности, поймаешь. Расписался? Пошли дальше.
Ходил Киреев быстро. Еле поспеваешь за ним.
— Мастеров, поймаешь, нет, везде сам. Все рысью да рысью, — оправдывался он. — А почему? Бюрократию расплодили. Пустяк: шкаф рабочему в раздевалке выделить, а подписей этих, что под Стокгольмским воззванием. Начальник цеха, комендант цеха, начальник АХО. О-хо-хо… Ты, слышь, погоди меня тут, я один скорей их соберу.
Вернулся минут через десять. Мокрый.
— На. Легче было бы на луну слетать. Предъявишь бумаженцию банщице, она окончательную резолюцию наложит. Уморился, поймаешь.
Банщица на бумаженцию и не взглянула.
— Наколи на гвоздик. Ящик тебе? Полно свободных, любой занимай.
Сергей сунул в шкаф сапоги, повесил свое ХБ БУ, запомнил номерок — и назад.
Киреев испереживался. Сигаретку докурил — мундштук трещит, а он все сосет его.
— Где ты долго? Давай айда пошли, поймаешь, не отставай.
Не отставай. Он тут все ходы и выходы знает, а человек первый раз на заводе.
В цехе — что в осажденной крепости. Паровозы гудят, мостовые краны названивают, молота лупят крепостной артиллерией, штампы-автоматы шпарят длинными очередями, стреляные гильзы-болты аж красные вылетают. Из нагревательной печи выметнулся язык пламени, чуть пилотку не слизнул. Сергей — в сторону, Киреев за куртку его.
— Куда? Жить надоело?
Глянул вдоль киреевского пальца — над головой железная коробка с болванками полнехонькая висит. Шарахнулся обратно.
— Ты спокойней, не паникуй. Шагнул — осмотрись, осмотрелся — шагни… Не отставай, на семитонный тебя веду, учти. Один полплана дает, а он еще, слыхать, не работает, а на часах, учти, девятый. Ребятишки там хорошие, из премии не вылазят.
Штамп стоял. Косолапый, грузный, лоснящийся. Как медведь над колодиной в росное утро. Сергей покосился на боек — железяка метр на метр.
«Вот это колотушка…»
Бригада сидела. Кто на болванке, кто на краешке корыта с водой. Трое мужчин в годах и девчонка. У «ребятишек» самокрутки в зубах. Чадят — потолка не видно. Девчонка прутиком от метелки бездумно чертит квадратики на полу.
«Да это ж та, вчерашняя», — узнал ее Сергей.
— Перекур, значит? — Киреев тоже зарядил мундштук.
— А что делать? — развел руками худой и сутулый дядька.
— Растерялся, поймаешь. Что делать… Печь грели бы, бригадир.
— Нагрета. Толку-то. — Сутулый поднялся. Как нерасправленный складной метр: что ни сустав, то колено. — Ты лучше, Матвей Павлович, людьми обеспечивай. Во.
— Легко сказать — обеспечивай. Если бы я богом был. Налепил бы из глины, выломал по ребру для профилактики, и работай они.
— Ты нам библию не разводи, ты постоянного человека давай. Суешь каждый день разных и план требуешь. Ну-ка покажи, кого привел.
Киреев разгородил новичка, Сергей растерялся: что он должен? Поздороваться? Так здороваются сразу. А то прятался, прятался за спиной начальника — привет, товарищи. Представиться? Подумаешь: Демарев. Ни рабочий класс, ни крестьянство, ни интеллигенция. Белая ворона. А он б есть белая ворона в этом брезентовом костюме с иголочки. Ишь, подкрадываются: и рассмотреть поближе хочется, и спугнуть боятся, улетит. Не ахти обрадовались новичку.
— И надолго он к нам?
— Постоянно, — свел брови Киреев.
— То он и поседел сразу.
— Ты, Сюткин, такие шуточки брось, поймаешь. Проинструктируй и поставь на вилку для начала. Ну, я побежал. Да! И второго подручного ведь не видно где-то. Бригадир!
— Да вон, является итэеровец.
Итэеровец чинно вышагивал по середине главного пролета. Руки назад, походочка с пятки на носок. Подшитые валенки как два пресс-папье перекатываются, промокая лужицы от утренней поливки. Шел, шел — встал, любезничает с крановщицей мимикой.
Киреев прижал уши и закусил удила — сейчас понесет. Сюткин два пальца в рот, свистнул — паровоз отсвистнулся, грозит кулачищем.
Повлияло, мчится второй подручный — полы порхают. Сунул в карманы голые руки, вынул в рукавицах. Зацепил мимоходом длинный крючок с инструментального щита — и уж готов к труду и обороне.
«Что-то вроде фигура знакомая», — вглядывается Сергей. Вглядывался, вглядывался — Вовка Шрамм.
Конечно, Вовка. На брезентовой куртке ни единой пуговицы, на вороте армейской гимнастерки — тоже. В женском берете набекрень.
— Скучаем, лебеди?
— У тебя, лебедь, наверное, премия лишняя?
— Через почему, Матвей Павлович?
— Через задержки твои.
— Так это в интересах производства. У нас как? Вовремя к работе приступил — когда раскачаешься? К концу месяца. Милое дело — опоздал. Сразу винтовку на изготовку, — Вовка взял крючок наперевес, — и на штурм. Давай-давай! Шевели — поехали. И потом бригада не в комплекте, тарщ начальник.
— Уже в комплекте. — Киреев важно, будто он вправду вылепил человека из глины, показал на Сергея.
— Е мое… Сережка? Ты зачем здесь.
— Работать.
— А я смотрю: что за свой брат авиатор? Матвей Павлович, у вас листочка бумаги чистого не найдется.
— Для чего?.
— Заявление на отгул напишу.
— Отгул за прогул? Не найдется.
Сюткин повернулся к Сергею:
— Где работал до нас?
— Я? Нигде.
— Тогда слушай инструктаж. — Бригадир показал Сергею, чтобы тот шел за ним. Вовка тоже поплелся следом. — Работешка наша не ювелирная, конечно. Всего инструменту клещи да рукавицы. Твоя задача: подать поковку на пресс. Будешь обслуживать этот вот агрегат. Вилкой называется.
Они остановились у нехитрого приспособления: от штампа к прессу рельс вверху проложен, на рельсе колесики, цепочка висит.
«Ну и агрегат. Ухват на цепи».
— Механизация с автоматизацией, — пнул Вовка вилку. — Кнопку нажал — спина мокрая.
Сюткин отстранил Шрамма, дескать, не суйся, куда не просят, впрягся в вилку, потаскал ее туда-сюда.
— Понял? Сегодня шлепаем рейку экскаватора. «Жар-птица», по-нашему, называется. Продержишься смену?
— Он на хвосте ероплана летал, продержался, — опять встрял Вовка.
Бригадир хмыкнул:
— Тогда шевели-поехали. Юля! Крутани!
Сюткин свистнул. Девчонка крутанула какой-то вентиль, в печи пыхнуло и загудело, подручные, как орудийный расчет на огневой позиции, разбежались по своим номерам: первый, второй, третий. И застыли.
Вовка, прикрыв рукавицей лицо, выудил крючком белый кругляш из печки, катнул его по желобу. Заныла, загрохотала жесть, розовой чешуей окалина отваливается, искры разлетаются, болванка подскакивает, разогналась.
«Бегите, ноги переломает!» — хотел крикнуть Сергей, но бригадир с первым подручным цап ее клещами, только склацали — и на штамп.
— Яша, подмажь, тяж его в маш!
Яша мазутной тряпкой на проволоке шаркнул по бойку, Сюткин давнул рычаг.
— Ух-х!
Что фугаска взорвалась. Сергей голову в плечи — и за станину.
— Хоп-п, хоп-п, х-хох, — тискает штамп железо, как дородная стряпуха тесто.
— Э-ээ-эй! Шевели-поехали-и!
«Меня зовут».
Сергей вилку за поручни — и к штампу. Вот она: «жар-птица». Лучится — глаза слепит. За что там ее цеплять? Жарища — со звездочки на пилотке эмаль отскочила. Заворотил нос на сторону, тычет наугад. Пока щупался — на штампе новая заготовка. Так и обдало огнем. Паленым запахло. Бросил вилку, отбежал подальше, обмахивается рукавицей. Сюткин с Яшей посмеиваются: дескать, твердоватое жаркое, да?
