Владимир Малыхин - Наследник
быть таким безжалостным к матери, во-вторых, он нарушил бы договоренность с отцом, а в-третьих,
его могли бы на заводе посчитать дезертиром трудового фронта... Нет, так поступить он не мог. Надо
было ждать и надеяться. И он решил ждать своего часа.
* * *
В последнее время москвичи, слушая утреннюю сводку Совинформбюро, всякий раз ожидали
услышать наконец сообщение о том, о чем они так давно мечтали услышать — о победе под Москвой.
Ведь они теперь каждый день видели, как через город к фронту шли все новые и новые войска —
пехота, артиллерия, "Катюши". Вся Москва была полна слухов о том, что на фронт уже прибыли и
продолжали прибывать дивизии сибиряков и кавалерийские корпуса, говорили и о том, что под
Москвой появилось много новых истребительных авиаполков бесстрашных сталинских соколов...
Говорили, что сам Сталин ездил на передовую, осматривал вместе с Жуковым позиции и сам
определил направления наших главных ударов. В общем, все с нетерпением ожидали чрезвычайного
сообщения.
* * *
...Рано утром 6 декабря Виктор проснулся от глухого далекого гула. "Началось!" — радостно
подумал он и, вскочив со своего дивана, в одних трусах вбежал в комнату, где спала мать.
— Ма! Началось! Ура!
Но она уже тоже не спала, лежала с широко открытыми глазами, чутко прислушиваясь к далекой
артиллерийской канонаде.
— Слышу, слышу! Наконец-то! Слава богу!
* * *
Потом была долгожданная сводка Совинформбюро о начале контрнаступления наших войск под
Москвой, шумный, со слезами на глазах, радостный митинг в цехе, где старый мастер Андреич, после
окончания митинга, бросив на пол кепку, прошелся по кругу вприсядку.
Скоро в сводках замелькали названия освобожденных от немцев городов — Солнечногорск, Истра,
Клин, Калуга, Калинин...
— Боже мой! — восклицала Анна Семеновна, — неужели они их занимали! Читаю и глазам своим
не верю!
* * *
Заводские мастерские, где работал Виктор, давно превратились в маленький завод. Там теперь не
только изготовляли рубашки для снарядов и мин, но производили также сборку и ремонт различной
боевой техники. Лекальщику Дружинину был присвоен четвертый разряд и мастер Андреич стал
называть его своим наследником. Анна Семеновна с октября тоже здесь работала в должности
табельщицы, но была очень недовольна своей должностью и обзывала ее непонятным для всех
иностранным словом — синекура. — Зачем сегодня нужна какая-то табельщица-надсмотрщица! —
сетовала она. — Все и так работают не за страх, а за совесть. А эта дурацкая доска с номерками
только унижает людей! — Она даже написала об этом в одном из писем Георгию Николаевичу. В
своем ответном письме он пожурил ее за это и назвал карасем-идеалистом. Анна Семеновна очень
огорчилась такому ответу мужа и даже однажды пожаловалась Маше, которая в последнее время
частенько забегала к ним по вечерам и стала для Анны Семеновны другом дома и желанным гостем.
* * *
Однажды поздней январской ночью Виктор проснулся от звука чьих-то осторожных шагов. Он
приоткрыл сонный глаз и увидел... отца! Виктор зажмурился, помотал головой, прогоняя сонное
видение, натянул на голову одеяло. Но видение не собиралось никуда пропадать. Оно продолжало
свою осторожную поступь по квартире. Виктор насторожился: "Что за черт! — подумал он , — и в
самом деле кто-то вышагивает. .".
Он сбросил с себя одеяло, вскочил на ноги и опять увидел отца, который распаковывал в прихожей
свой чемодан. И веря и не веря своим глазам, Виктор громко крикнул:
— Ма! Отец приехал! — и бросился в прихожую.
Следом за ним, набросив впопыхах на плечи легкий ночной халатик, вбежала туда полусонная
Анна Семеновна. С возгласом: "Это ты?!" она повисла у него на шее. Бурная встреча продолжалась и
в столовой. Когда жена и сын угомонились, Георгий Николаевич рассказал о том, что вчера его
неожиданно вызвал нарком и что он прилетел на самолете командующего округом. По какому
вопросу вызвали он не знает, но предполагает, что дело важное, иначе не стали бы срывать с места.
— Все выяснится завтра, а пока угощайте чаем, медок я вам в подарочек все же успел прихватить.
Они проговорили до рассвета за морковным московским чаем и вкуснейшим сибирским медком.
Рано утром Анна Семеновна заспешила на завод, а Георгий Николаевич — в Наркомат. Виктор сказал,
что ему надо идти в ночь и он еще пару часиков вздремнет.
— Очень хорошо, — сказал Георгий Николаевич. — а ты, Анюта, сегодня отпросись, скажи, что я
неожиданно с неба свалился.
— А это удобно? — спросила она.
— Удобно, удобно. Впрочем, я им сам из Наркомата позвоню, а если удастся, то и заеду к ним.
Значит, договорились? — спросил он с порога. — После совещания я в любом случае появлюсь дома.
* * *
Войдя в кабинет наркома, Дружинин увидел его стоящим за столом. Он разговаривал по телефону,
а рядом в креслах сидели два знакомых директора и не спускали глаз с наркома, внимательно
прислушиваясь к разговору. Никто из них не заметил вошедшего Дружинина. Он понял, что им
сейчас не до него и, осторожно ступая, присел на стул рядом. Закончив разговор, нарком осторожно
положил трубку кремлевской "вертушки" и некоторое время молчал, сосредоточенно смотря перед
собой. Потом очнулся и обвел глазами присутствующих:
— Вам все ясно? Я не зря вас вызвал, через час нас примет товарищ Сталин.
— А что конкретно будет интересовать товарища Сталина? — спросил один из директоров.
— А полегче вопрос ты бы не мог мне задать? — в тон ему спросил нарком и добавил: — Речь, по-
видимому, пойдет о последнем спецзадании. Но нужно быть готовыми к любому его вопросу.
— Но ведь в этом деле не все зависит от нас, — сказал Дружинин. — Не мешало бы подтолкнуть
"хозяйство" Устинова.
— Частицу "но", Георгий Николаевич, забудьте здесь и не вздумайте произносить там. Никаких
"но" для нас не существует, если речь идет о задании ГКО. А там, у товарища Сталина, думайте, что
говорите и наперед батьки в пекло не лезьте... Иногда лучше промолчать. В случае чего, я помогу. .
Трудности есть, но жаловаться нам не к лицу. Ясно?
— Понятно!
— Вопрос ясен!
— Будем на высоте! — в три голоса ответили директора.
Все они были очень взволнованны предстоящей встречей и отлично понимали, что и самого
наркома надо подбодрить.
— И никаких бумаг! — предупредил он. — Все должно быть здесь, — и он постучал пальцем по
лбу.
В Кремль они поехали на машине наркома. В дороге никто не проронил ни слова, каждый старался
представить себе, что их там ожидает. Нарком имел постоянный пропуск в Кремль, остальным
пропуска были заказаны заранее. Дружинин давно здесь не бывал и потому, проходя по территории
Кремля до здания Совнаркома, внимательно приглядывался: "Все, как и до войны, — с
удовлетворением подумал он, — также державен и величествен, а коммуфляжи на стенах и асфальте
и краска на куполах делают его лишь суровей и сосредоточенней".
Он вдруг поймал себя на мысли, что Кремль сейчас похож на русского богатыря в боевом шлеме и
стальной кольчуге, готового к жестокой битве с чужеземным захватчиком...
Но вот они уже поднимаются по широкой полукруглой мраморной лестнице Совнаркома на второй
этаж и предъявляют в очередной раз пропуска дежурным офицерам службы госбезопасности. После
тщательного осмотра пропусков их пропускают в длинный коридор, ведущий в святая святых Кремля
— помещения, где обитает товарищ Сталин. Кабинет-приемная Александра Поскребышева,
многолетнего помощника Генсека, недавно возведенного в генералы, был обставлен в строгом
кремлевском стиле — стены облицованы под дуб, массивный стол под зеленым сукном, коричневые
кожаные кресла возле него и стулья вдоль стен, обитые кожей такого же цвета. Поскребышев, не
вставая с кресла, поздоровался, взглянул на часы и сказал, что придется немного обождать. Вскоре из
кабинета Сталина появился чем-то озабоченный Каганович, облаченный в мундир железнодорожного
наркома. Слегка кивнув головой в сторону присутствующих, он быстро прошел мимо и вышел из
комнаты. Поскребышев поднялся из-за стола и пригласил следовать за ним. В смежной комнате, где
