Владимир Малыхин - Наследник
располагалась личная охрана Сталина, вошедших зорко «обшарили» глазами, поинтересовались, нет
ли у них, случайно, какого-либо оружия, а одного из директоров вежливо попросили не утруждать
себя лишней ношей и оставить у них свою папку-планшет. Услышав это, министр строго посмотрел
на виновника и укоризненно покачал головой:
— Я же предупреждал... Черт знает что...
Только после этого генерал охраны приоткрыл первую и вторую массивные двери кабинета
Сталина. Они увидели Сталина, стоящего у стола и читающего какую-то бумагу. Бросив взгляд на
вошедших, он кивнул им головой, то ли здороваясь, то ли приглашая войти. Пройдя пару шагов от
двери, нарком остановился и сделал рукой знак остальным остановиться рядом и пристроиться к
нему. Тем временем, Сталин закончил чтение, отложил бумагу, неслышно ступая по высокому ворсу
алой ковровой дорожки, неторопливо вышел на середину кабинета и без всяких предисловий
обратился к наркому:
— Как обстоит дело с выпуском новой продукции и как его можно ускорить?
— Изготовление первой опытной партии, товарищ Сталин, идет полным ходом и по
утвержденному графику, — ответил нарком. — Что же касается нового срока... — он нахмурил лоб и
сдвинул брови, подыскивая нужные слова, — то здесь надо все подсчитать. Сию минуту я не
рискую...
— А что скажете Вы? — Сталин перевел взгляд на директора завода, стоящего по правую руку от
наркома.
Директор расправил плечи и с воодушевлением ответил:
— Дорогой товарищ Сталин! Всенародный лозунг: "За Родину! За ... (Дружинин мгновенно
покрылся краской: "Неужели скажет "За Сталина"?!) — Победу!" для нас также священен, как и для
бойцов Красной Армии! Конечно мы выполним Ваше ...
Дружинин вытер платком взмокший лоб. Сталин поморщился и перебил его:
— Зачем говорить лозунги?! Я лозунги сам умею говорить!
И обратился к Дружинину:
— А что скажите Вы, товарищ Дружинин? Скажите свое мнение пока Ваш нарком размышляет.
Он погладил ус и сощурил глаза:
— Ваш нарком хороший человек, но Ваш нарком хитрый человек. Вы знаете, о чем он сейчас
думает? Он думает о том, как бы не продешевить... — Сталин взглянул на наркома, выдержал паузу и
опять обратился к Дружинину: — Так что Вы мне скажете на сей счет?
Дружинин никогда не думал, что Сталин знает и помнит его фамилию, но это придало ему
уверенность и он, волнуясь меньше, чем ожидал, ответил:
— Я считаю, товарищ Сталин, что выражу наше общее мнение, если скажу, что сегодня мы,
оборонщики, должны меньше просить, а больше производить.
— Умные речи приятно слышать, — проговорил Сталин, — не правда ли, товарищ нарком?
— Это наша принципиальная позиция, товарищ Сталин, — сказал нарком, — но для точного
ответа необходимо взвесить все возможности. Я буду готов доложить Вам сегодня к двадцати трем
часам.
— Хорошо, — кивнул головой Сталин. — Это уже деловой разговор.
Потом он говорил о том, что разгром немцев под Москвой и продолжающееся зимнее наступление
Красной Армии потребовали больших людских и материальных потерь.
— Не надо думать, — говорил он, прохаживаясь по кабинету, — что Красная Армия побеждает без
потерь, что Красной Армии это дешево обходится. Кто так думает, тот отрывается от реальности.
Красная Армия вправе требовать от нас скорейшего пополнения не только новой техникой, но и
самой передовой техникой.
На прощание Сталин пожелал успеха в обеспечений Красной Армии и новейшей техникой. О том,
что он ждет от наркома ответа на интересующий его вопрос Сталин не напомнил.
* * *
Выйдя из Кремля, нарком сказал:
— Жду Вас всех у себя через три часа, обсудим, как выполнить указание товарища Сталина. И
сегодня же Вы должны отправиться восвояси. Самолет предоставлю свой.
Дружинин шел домой не спеша. Думы его были о Сталине. Сегодня он почти физически ощущал
какую-то магическую силу, исходящую от этого человека. Она подавляла мысль и сковывала волю.
Раньше, когда ему об этом рассказывали другие, он не очень-то верил. Теперь хотел сам разобраться в
этом ощущении, понять причину.
— Что это? — думал он, — слепое преклонение перед Истиной в последней инстанции? А может
быть гнет Авторитета? Но ему доводилось в свое время беседовать с Рудзутаком, Орджоникидзе.
Чубарем... А в студенческие годы он с группой студентов-парттысячников был на беседеу Бухарина...
Но нигде не ощущал ничего подобного. И хотя он считал себя не очень-то робкого десятка, в конце
концов признался себе, что это — элементарный страх... Так думать не хотелось. И он, как уже много
раз в последнее время, спрятался от неприятных мыслей за спасительным доводом: сейчас не время
копаться в чувствах. Сейчас есть дела поважнее. Чтобы он ни думал и гадал, а сегодня у него особый
день. И не только для него, но и для всего завода...
Они с нетерпением ожидали его прихода. Анна Семеновна сварила кислые щи с американской
тушенкой и поджарила картошку, к чаю была подана привезенная банка меда. По случаю семейного
торжества она достала и припасенный ею на всякий случай пузырек медицинского спирта. — У нас
сегодня прямо-таки царский стол, — улыбнулся Виктор. Слюнки текут. — Мы так давно, сынок, не
сидели вместе за этим столом! — вздохнула Анна Семеновна. — И бог знает, когда еще раз так
придется...
Георгий Николаевич пришел домой в приподнятом, настроении. Увидев накрытый стол, широко
развел руки и улыбнулся:
— Вот это по-нашенскому, по-сибирски.
— Но сначала твой подробный отчет, — сказала Анна Семеновна, усаживаясь во главу стола, — а
то у сына уже давно слюнки текут.
— У меня, между прочим, тоже, — заметил Георгий Николаевич, усаживаясь на свое обычное
место, по левую руку от хозяйки.
Нарочито, не торопясь, наполнил свою рюмку и торжественно объявил:
— Спешу Вам доложить, что сегодня имел честь пожать руку. . товарищу Сталину.
— Сталину? — сделала большие глаза Анна Семеновна.
— Самому Сталину? прошептал Виктор.
— Как ты думаешь, — обратился Дружинин к Анне Семеновне, — нашему знатному лекальщику
можно налить по этому случаю несколько капель?
— Можно, можно, — нетерпеливо проговорила она, но ради бога, не тяни.
— Все будет доложено самым добросовестным образом, — сказал Георгий Николаевич, — но
давайте начнем нашу трапезу, ибо через час я должен быть у наркома и сегодня же вылететь обратно,
— с этими словами он чокнулся с Виктором и тут же выпил свою рюмку.
Он сейчас немножко лукавил, ему просто очень хотелось поскорее снять нервное напряжение и
расслабиться.
— В Кремль мы прибыли ровно в двенадцать ноль-ноль, — начал он.
А дальше последовал подробный рассказ, иногда даже в лицах, с поглаживанием несуществующих
усов и грузинским акцентом.
— В конце беседы он пожал нам руки и пожелал успеха, закончил Георгий Николаевич и спросил:
— Ну, как? Впечатляет?
Виктор был в восторге от всего услышанного. Что же касается Анны Семеновны, то она,
помолчав, вздохнула:
— Все это, конечно, впечатляет. Но увы, в свое время он сердечно пожимал руки и даже
похлопывал по плечу очень многих...
Виктор с неудовольствием взглянул на мать, — он понял о чем она, но не одобрял ее намека.
Георгий Николаевич тоже, конечно, ее отлично понял, но и ему не хотелось сейчас об этом думать:
— Не надо, Аня, — проговорил он. — Не надо! Не время! — Он поднял последнюю рюмку: —
Пусть скорее придет наша Победа!
Потом они говорили о своих семейных делах.
— Ты не меняешь своего решения? — спросил Георгий Николаевич, обращаясь к Виктору. —
Может быть поедешь с мамой ко мне, а уж потом в армию?
— Нет, отец, — сказал Виктор, — не для этого я писал заявления военкому, чтобы потом убегать.
Виктор ожидал и опасался этого разговора. Анна Семеновна всплакнула:
— Он не хочет ничего слушать. Никакие мои доводы не действуют.
Она с надеждой посмотрела на мужа, ожидая его поддержки. Но Георгий Николаевич, взглянув на
нахмуренное лицо Виктора, вздохнул и промолчал.
Прощаясь, они говорили друг другу бодрые слова. Обнимая и целуя сына, Георгий Николаевич
сказал:
— Держись, Витек! И в воде мы не потонем, и в огне не погорим! Правда, мать? — обернулся он к
жене.
