Владимир Малыхин - Наследник
Анна Семеновна долго молча смотрела на сына, потом ушла в другую комнату и прилегла на
постель. Виктор почувствовал через открытую дверь запах валерианки. Он подошел к ее постели:
— Мам, я не мог поступить иначе.
Помолчав, она негромко сказала:
— Набрось на меня плед и растопи печурку. Я постараюсь уснуть.
Виктор поглядел на нее с благодарностью. Он понял, что одержал победу.
Утром Анна Семеновна сказала Виктору:
— Сегодня же иду на наш завод и подаю заявление о приеме на работу. Будем работать вместе до
твоей мобилизации. Они меня не могут не взять, я все же жена их директора. А к папе я поеду, когда
провожу тебя
— Но это может быть не очень скоро, мама. — осторожно сказал Виктор.
— Дай-то бог, — вздохнула она.
— Но... он велел сделать наоборот, он сказал, чтобы я тебя посадил в вагон. А ты ведь сама
говорила о том, что очень нужна папе там... — не очень уверенно произнес он.
— Да, говорила, ну и что? — нервно сказала Анна Семеновна. — Но я пока и тебе здесь нужна не
меньше.
Виктор вздохнул, он понимал состояние матери.
* * *
Виктор знал, что отец и райвоенком — старые приятели, что когда-то, в двадцатых годах, они
вместе где-то работали. Он помнил, что однажды, в какой-то праздник, военком со своей женой даже
был у Дружининных в гостях. И Виктор решил пойти к райвоенкому, попытать счастье. Райвоенком
его принял в тот же день. — Ну-с, с чем пожаловал, дружок? Еще одно заявление принес? —
улыбнулся полковник. Торопясь и волнуясь, Виктор рассказал ему все начистоту.
— Призовите меня, пожалуйста, пораньше, товарищ полковник, — попросил он. — Отцу там, в
Сибири, мать вот так нужна, — провел он пальцем по горлу, — а она не хочет уезжать, пока меня не
призовут.
Полковник, пряча улыбку, сказал:
— Ты, дружок, очень заботливый сын. Вижу, вижу. . и сочувствую. Но призовем мы тебя, когда
придет срок. Раньше никак не можем, годками ты пока не вышел. Понял? А что касаемо моего друга,
а твоего отца, Георгия Николаевича, то он был у меня перед отъездом и полностью одобрил решение
райвоенкомата насчет твоей персоны... Так что придется чуток обождать, — полковник положил руку
ему на плечо: — А теперь, Дружок, иди. У меня дел... не переделать.
Виктор вышел из райвоенкомата злой, как черт. Шел домой и в сердцах думал: "Бездушный
бюрократ и буквоед. Из-за таких, как он, буквоедов мы и драпаем".
* * *
Утро шестнадцатого октября выдалось хмурое и холодное. Сквозь сон Виктор услышал какой-то
стук, проснулся, протер глаза, прислушался. Стук повторился, кто-то стучал в окно. "Буржуйка за
ночь остыла, и в нетопленной квартире было холодно, вылезать из-под одеяла не хотелось. Но в окно
продолжали стучать. Он, чертыхаясь, накинул на себя одеяло и подошел к окну. Стучала их соседка
по дому, богомольная старушка Марья Николаевна. Виктор приоткрыл окно:
— Что Вам, тетя Марья?
— Проснись, касатик, — пугливо заговорила старушка. — И Аннушку разбуди. Немец-то совсем
близко.
— Как?! — не понял Виктор. — Где это " близко? Кто Вам сказал?
— Да уж, никак, к Воробьевым горам подошел... Буди матушку-то... — и она, крестясь, отошла от
окна.
— С кем это ты там разговариваешь? — раздался из соседней комнаты голос Анны Семеновны.
— Да это бабка Марья... Ты еще поспи, а я сейчас... — крикнул Виктор, быстро одеваясь. — Я
сейчас!
С этими словами он выскочил из квартиры.
У подъезда он увидел знакомую трехтонку, на которой работал их сосед, пожилой шофер Данилыч.
Сам Данилыч, его жена и обе дочки бегом выносили из подъезда чемоданы, узлы и бросали их за борт
машины.
— Куда это вы так спешите? — спросил Виктор с усмешкой. — Подарки для фронта грузите?
— Ладно, ладно, — мрачно сказал Данилыч. — Остряк-самоучка.
Он бросил узел в машину и повернулся к Виктору:
— Ты лучше вот что... Зови-ка Анну Семеновну, возьмите кое-какое барахлишко и айда с нами.
Может еще проскочим...
Виктор наконец понял: произошло что-то непредвиденное. Значит, бабка Марья не врет?! У него
тревожно забилось сердце, не спрашивая больше ни о чем, он выбежал на Большую Ордынку.
По небу быстро плыли крутые свинцовые облака. Под ними с громким карканьем кружились стаи
ворон, которые в бесчисленном множестве издавна гнездились в густых ветвях старого парка бывшей
Марфо-Марьинской обители, расположенной через улицу. Виктор увидел необычную картину. Мимо
ворот, где он стоял, группами и в одиночку шли возбужденные люди с котомками за плечами,
некоторые катили тележки с вещами, велосипеды с узлами и чемоданами, привязанными к рамам и
багажникам. Такого Виктор не ожидал. Его охватил испуг. Но тут же мелькнула спасительная мысль:
"Надо сбегать на Пятницкую, поглядеть, как там. Не может же быть, чтоб везде так...".
На Пятницкой было почти безлюдно. Он увидел там закрытые магазины, киоски и палатки . Через
большие окна двух продмагов какие-то люди вытаскивали ящики с товарами. А толпящиеся
неподалеку у подъезда жильцы не обращали на это никакого внимания.
— "Где же милиция?! — лихорадочно думал Виктор. — Где военные патрули?! Куда все
подевались?!
Его распирали гнев, обида и стыд за все, что он сегодня видел. Сжав кулаки, он побежал обратно
домой. Там ожидала мать, он должен был быть сейчас рядом с ней. Пробегая мимо домоуправления,
он увидел во дворе большой костер и дворника Ахмеда-голубятника, бросающего туда пухлые папки
с бумагами. Виктор приостановился и крикнул:
— Зачем жжешь, Ахмед?!
— Приказ выполняем! — крикнул в ответ дворник. — Все жгут! И милиция! И райсовет!
Он повернулся к Виктору и обнажил в смуглой насмешливой гримасе крупные неровные зубы:
— Все жгут и мы жжем, Витька Маркиз. Нам татарам один хрен...
Виктор хотел крикнуть в ответ что-то очень злое, обидное, оскорбительное. Но от волнения не
нашел слов. Сдерживая подступившие к горлу рыдания, он побежал к своему дому.
Анну Семеновну он увидел у ворот. Виду нее был строгий и решительный. Полную фигуру плотно
облегал туго перетянутый кожаным ремнем плащ, слегка надвинутый на висок синий берет
напоминал матросскую бескозырку.
Она протянула Виктору его пальто и кепку:
— Одевайся, сегодня холодно! Мы сейчас же пойдем к нам на завод. Никаких немцев на
Воробьевых горах нет и никогда не будет. Это — домыслы бабки Марьи. Идем!
Виктор с нескрываемым любопытством смотрел на мать, ее решительность придавала ему силы.
— Мам, ты — гигант! — попытался улыбнуться Виктор.
Она взяла его за руку:
— Пошли!
На Серпуховской площади стояло несколько пустых трамваев. Аптека на углу была на замке, возле
продуктового магазина бесплатно раздавали колбасу, консервы и что-то еще.
— Может и нам здесь отовариться, — неуверенно сказал Виктор, — ведь дома-то шаром покати...
— Не говори глупостей! — строго оборвала его Анна Семеновна, — это ведь, черт знает что.
Можно подумать, что кое-кто уже махнул на все рукой... Безобразие! Жалкие паникеры! — она
схватила Виктора за руку: — Мне противно видеть это зрелище! Пошли отсюда быстрее!
В последние дни и в это утро Виктора мучила мысль о том, почему молчит Сталин, почему он не
обращается к людям, не объяснит, что происходит и что нужно делать.
— Как ты думаешь, — обратился он к матери, еле поспевая за ней, — почему товарищ Сталин до
сих пор не выступает по радио? Ведь все это ждут?
— Не знаю, не знаю, — отрывисто, на ходу проговорила Анна Семеновна, ему видней, он ведь...
гений!
Виктор с нескрываемым удивлением взглянул на нее:
— Мам, ты что?!
Вместо ответа она еще крепче сжала его руку:
— А ты не задавай глупых вопросов! Прибавим лучше шагу!
* * *
В проходной завода они увидели толпу работниц, которые слушали военного, стоявшего на
подножке грузовика.
— Кто это? — спросил Виктору ближайшей женщины.
— Да это наш, — ответила она, — Степка Гущин. Токарем был, теперь артиллерийский старшина.
За снарядами к нам приезжает.
Старшина, потрясая сжатым кулаком, продолжал свою речь.
— Так что будьте спокойны и не психуйте! Фрицам Москву сроду не видать! Мало каши ели!
Ясно?!
— Люди говорят, что Гитлер нас окружил, — крикнула одна из женщин, — как быть-то?!
— Говорят, что кур доят! — крикнул старшина.
