Валерий Бирюков - Всего три дня
— Здравствуйте. А физзарядкой мысленно занимаешься, Николай Герасимович?
— Здравия желаю, товарищ гвардии майор, — приветливо сказал Песня и, тряхнув мокрыми волосами, выпрямился. — А зачем мне та физзарядка? Во, бачьте, яка мускулатура! — Прапорщик поиграл мощными бицепсами. — Могу нашего старшего лейтенанта Мирошникова на лопатки разложить, хоть он и мастер спорта. Всю жизнь на казенных харчах — как не раздобреть! Детдом наш хоть на Украине был, немцами подчищенной, а мы не голодували, нет. Вот разве что ростом не очень вышел.
— Да, здоров ты, Микола, здоров! — не скрывая зависти, сказал Трошин. — Вот только…
— Хотите сказать, — подхватил Песня, — сила е́ — ума нема?
— Нет, не это. Парень ты башковитый, не прибедняйся! Именно потому, что голова у тебя светлая, и не понимаю, как ты вчера опростоволосился перед новым командиром? Сначала Позднякова обругал, потом по вводной что-то непонятное выкинул. Что за трюки?
— С «газами» маху дал. Точно, — согласился прапорщик. — А Позднякова вы ж знаете, он отца родного из себя выведе. Говоришь, говоришь, а все как горохом об стенку — отскакивает. Пока не прикрикнешь… Ох, моя б воля, без раздумья по уху вмазав бы за то, что над машиной изгаляется.
— Вот-вот, и я про то самое, что без раздумий. Методы у тебя какие-то партизанские. Эх, Микола, Микола! Поделом тебе от майора попало. Прав Антоненко: мягкие мы с Алфеем Афанасьевичем. Давно пора с тебя построже спрашивать. Техникум за плечами, командир со стажем, самому за тридцать, а ведешь себя иногда несолидно. Сознательности — ну ни на грош!
— Не. Понимаю, что виноват. Не сдержался. Думаете, мне самому это дюже нравится — ругать? Но и мовчать мочи нема. И обидно, что майор говорит, чтобы я не встревал не в свое дело. А чье ж тогда? Пускай ломают — буду мовчать. Ладно.
— Неправильно ты понял майора Антоненко. А вот чувства свои надо сдерживать, уважая подчиненных, с которыми тебе, может быть, завтра в бой идти придется. Криком делу не поможешь.
— Это нет! Никогда я не научусь уважать лентяев! Хоть убейте! А не гожусь — уйду. — Прапорщик надевал тужурку и от волнения никак не мог поймать в петли пуговицы, — Вот уволится батя — и я следом! Чую, с новым командиром не сойдемся характерами. Сам недоволен и вас уже успел настроить против меня. Не согласный я с майором служить, вот мой сказ!
— Не дело, прапорщик, говоришь! — резко ответил майор Трошин. Его широкое, испещренное мелкими оспинами лицо стало строгим. — Ты кому служишь? Подполковнику Савельеву? Мне? Майору Антоненко? Или Родине?
— Разрешите? — Песня достал сигарету, щелкнул зажигалкой, закурил, жадно затягиваясь. Крупные, в темных от въевшегося масла ссадинах, руки его дрожали.
«Проняло-таки, — удовлетворенно отметил Трошин. — В одном все же прав Антоненко: много мы тебе прощали за твою двужильную работу».
— Ты в крайности не бросайся, Николай Герасимович! Правильно, что не остался в стороне, заставил солдата огрехи подчистить. А вот объяснить ему следовало спокойно, убедительно, что к чему. Да так объяснить, чтобы он потом по своей охоте, без напоминаний, как за невестой, за своим тягачом ходил, пылинки с него сдувал. А не криком, не руганью тем более. Сознательности этим не прибавишь, зато скоро он и к крику привыкнет, перестанет на него реагировать: мол, покричат и перестанут. И понадобятся иные средства. Вроде твоего «вмазал бы». Так мы ого до чего докатимся, понял?
— Как не понять! — ответил прапорщик, но упрямый взгляд из-под коротких белесых ресниц, сопровождавший эти слова, опровергал их.
— Ладно, понял — и хорошо. Кстати, новый командир тоже понял, что это был срыв. Ну, ладно, заговорился я с тобой. И тебя от дела отвлек. Подумай, Микола, над тем, что я сказал. Больше душеспасительных бесед не будет, запомни. — И Трошин отправился дальше.
От него не укрылся взгляд Песни. Да он вовсе и не думал, что ему удалось растопить неприязнь автотехника к новому командиру. Еще не раз придется быть буфером между ними, пока не найдут майор и прапорщик общий язык. Но что рано или поздно это произойдет, он не сомневался. Когда люди выполняют одно общее дело, хотят они этого или не хотят, но им надо сработаться. Ради пользы того же дела. Его же забота — ускорить это сближение…
Трошин дошел до конца оврага и выбрался наверх. Ему определенно везло в это утро: опять застал самый удачный момент. Солнце большим раскаленным пятаком начало выползать из-за изломанных вершин горной гряды, и от его лучей голубоватая глазурь вечных снегов окрасилась в пряничный розовый цвет. А еще через минуту краски сменились: как будто кто киноварью брызнул на скалы — таким пунцовым цветом облило их. Трошин даже глаза прикрыл рукой, словно желая сохранить эту картину в памяти. А когда снова открыл, краски уже поблекли. Ох и скупа же здесь природа на красоту: дарит ее как откровение! Может, для того, чтобы больше ценили?
Он смахнул с лица мечтательную улыбку. Осмотрелся вокруг. Опытный глаз артиллериста не заметил ни одного изъяна в маскировке. Алфей Афанасьевич будет доволен — запрятались гвардейцы неплохо. Не догадаешься, что в этих оврагах целый дивизион укрыт. Ну а как авакяновская батарея поработала?
Майор Трошин пошел в направлении огневых позиций и, к большой своей досаде, легко отыскал их. Вот уж точно: слишком хорошо — тоже нехорошо! Переборщили артиллеристы — навалили веток на маскировочные сети. И стрелять неудобно, если вдруг вводную такую дадут, и демаскирует такая кучная и густая растительность, расположенная на одной линии через равные промежутки. Лишь крайнее орудие — кажется, сержанта Нестеровича — грамотно укрыто. Будет головомойка командиру батареи от майора Антоненко. А Савельеву каково? Разволнуется Алфей Афанасьевич, опять сердце разболится. Надо, чтобы сейчас же исправили!
И майор Трошин приказал часовому из боевого охранения вызвать к нему старшего лейтенанта Авакяна. Он не собирался подменять командира дивизиона, но и оставлять все, как было, давая пищу новым спорам Антоненко и Савельева, не мог. Да и Алфей Афанасьевич сам просил взять под контроль прапорщика Песню и Авакяна. Сейчас у него было для этого время, не в ущерб своим замполитовским делам.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
И на второй день учений майор Антоненко остался в роли стажера гвардии подполковника Савельева, хотя и должен был бы уже вступить в должность командира дивизиона. Антоненко знал об этом еще до выезда на учения. А для Савельева разрешение генерала не сдавать пока своих полномочий оказалось неожиданным и приятным сюрпризом.
— Командуйте, Алфей Афанасьевич. Это ваш последний бой. А вы, Василий Тихонович, приглядывайтесь, учитесь, — сказал командир дивизии утром, когда артиллеристы прибыли к нему на разбор марша. — Пустыня и горы вам еще мало знакомы, так? Вот и входите, не торопясь, в курс дела, благо гвардии подполковник рядом.
То ли это разрешение повлияло, то ли просто Савельеву за ночь полегчало, но майор Антоненко не узнавал командира дивизиона. Куда девались его вчерашняя вялость, медлительность, ворчливость! Даже черты его лица сделались резче, суше. И весь он точно подобрался: грузноватая фигура его но казалась Антоненко теперь рыхлой, а напротив — кряжистой, крепко сбитой.
Савельев проинструктировал гвардии капитана Викторова, уходившего со своей батареей в авангард, четко отдал ему необходимые распоряжения. Мысленно ставя себя на его место, майор Антоненко не мог ни к чему придраться. Больше того, как ни хотелось ему поскорее принять дивизион, решение генерала казалось ему теперь вполне резонным: разве мог он дать такие советы Викторову, какими снабдил его Савельев, отлично разбирающийся в местных условиях?
— Полковник Кушнарев специально просил, чтобы я именно вас направил, Александр Николаевич, — говорил капитану Савельев. — Будьте повнимательнее. Командир батальона мотострелков еще недостаточно опытен, горячий парень. Помогайте ему. Возьмите карту, — подполковник стал энергично помечать карандашом места вероятной встречи с «противником». — Возле этой гряды барханов осторожно действуйте. Очень выгодное место для засады «южных». Не нравится мне и вот эта лощинка — будьте поаккуратнее. Пусть хорошенько разведают, что в ней. И здесь вот аккуратнее. Будете атаковать железнодорожный переезд — а обороняют его, видно, крепко, — расположите батарею вот тут. Место там очень ровное, не вылезайте. Да не забудьте «разбить» этот переезд, чтобы «южным» некуда было отступать. Словом, поинициативнее действуйте, не ждите указаний комбата, исходите из обстановки. И все время будьте со мной на связи. Если надо, поддержим. Сигналы ваш радист получил.
Майор Антоненко не разделял беспокойства Савельева за этот этап учений. Была бы боевая стрельба — другое дело. А то ведь сплошная имитация. Батальону мотострелков с приданной ему батареей надо было сбить небольшие заслоны «южных», охраняющие подходы к рубежу их обороны. Стрельба предстояла холостыми снарядами, в зачет не шла. В любом случае сочтут, что батарея свою задачу выполнила, подавила огневые средства «противника» и расчистила путь наступающим. Викторову даже не придется корректировать огонь батареи — разрывов-то возле мишеней не будет. Так из-за чего же волноваться?
