Владимир Пшеничников - Выздоровление
Неожиданно быстро вернулась Катерина.
— Ты чего? — настороженно спросила от двери.
— А чего?
— Ну, ходишь-то. Болит?
— Болит, — Николай, как ему вдруг захотелось, с вызовом посмотрел на жену.
Катерина шагнула и обессиленно опустилась на топчан. Размотала шаль, стянула мокрое полотенце с головы. Николай отвернулся и прошелся до холодильника. Легче всего было сказать сейчас: «А все из-за тебя…» Не поднимая головы, он вернулся к двери, поворотил… Он что-то хотел изобразить сейчас, но хоть бы одна путная мыслишка проскочила.
И вдруг Николай услышал, что жена его плачет. Господи, когда он последний раз слышал-то… Он и не знал, как умеет плакать его Катерина.
А она и не умела. Всхлипывала, протяжно, хрипло и тихо тянула: «гы-ы-ы, гы-ы-ы…» Николай вовсе растерялся.
— Ты, — он подступил поближе, — ты чего?
Катерина не поднимала головы, не поднимала рук, которые уронила промеж пол распахнувшегося халата.
— Ка-ать, — позвал Николай. — Ну, чего ты в самом деле…
— Так, — жена всхлипнула, — так ведь болит же…
— Да как болит-то? — Николай вдруг опустился перед ней на колени. — Хорошо болит.
Всхлипнув, Катерина недоверчиво посмотрела на него.
— Я здоровый стал, — заторопился Николай, не зная тоже, куда девать руки. — Тимка врезал, а я ничего… Ты поняла?
Катерина быстро шмыгнула носом.
— А говоришь — болит?
— Да по-разному болеют люди, — Николай не знал, как бы это попонятнее. — Ну, я не знаю… Плохо мне, а вроде так и надо. Поняла?
Катерина отерла лицо мокрым полотенцем.
— Ты раздевайся. — Николай поднялся. — Сухое надень…
Горнешная дверь скрипнула, и они опять увидели Витьку.
— Ты че, сынок? — спросила Катерина. Сынишка отпустил дверь и подбежал к ней.
— Ах ты, мой ма-аленький, — Катерина притянула его к себе. — Ой, да ты босиком! А пол-то, как лед… Коль, возьми его, а то я мокрая.
Витька молча отстранился от матери и убежал к себе. Николай и Катерина переглянулись.
— Ты правду сказал?
Николай кивнул.
Катерина поднялась, шагнула к нему и уткнулась в плечо лбом. Николай неуверенно обхватил ее, ничего не чувствуя под старым, толстым ватным пальто. Но он чувствовал горячий лоб жены, вдыхал горьковатый дух ее мокрых волос, и это было хорошо.
Пока Катерина переодевалась за шифоньером, Николай стоял рядом, и она не прогоняла его.
— Ты че подумал-то? — все-таки спросила она уже в постели, после ласк и после всего.
— Я к тебе хотел, — прошептал Николай, — а думать и не думал ничего. Так, дряни всякой накопилось.
— И никакой дряни нету, — Катерина влажно чмокнула его куда-то в нос. — Главное, обошлось все. Живи и не думай… Спи.
— Угу, — Николай уже готов был и правда уснуть, забыться.
— Пашка, чай, не проболтается, — без особого беспокойства проговорила Катерина, и это напоминание ожгло Николая.
Жена тут же уснула, а он, что называется, вытаращился в темноту. Как же ему завтра из дома выходить? Тут двое-то будут знать — через день вся Богдановка… И это сейчас, когда и нельзя на людях не появляться!
Николаю захотелось встать и походить-побродить, придумать что-то, защиту какую-то изобрести, оправдание. Ведь бог знает что наговорить могут. И то, что Катерина в «дикой» бригаде поварила, и Тимку приплетут — поди, объясняй потом… Жену он не в силах оградить от сплетен — это Николай принял покорно уже давно. А теперь самому-то как быть?
Но нужны ли ему защита, оправдания? Если уж потерял всякое достоинство — никакое притворство не спасет от насмешек. Отец мог не бояться их, а тут они будут в самый раз. Что уж заслужил, видно…
И встать тянуло, и боялся Николай потревожить жену, не хотел.
Глава 16
СУНДУК ТЕТКИ МАТРЕНЫ
Сном Николай забылся на каких-то два часа, и снова ударил над ухом будильник. Он дернулся заглушить его и разбудил Катерину.
— Пора? — спросила она.
— Да ты-то поспи, не торопись, — прошептал Николай. — А я пойду.
— Угу, — согласилась Катерина и обняла его.
Николай замер.
— Ты чего? — словно опомнившись, спросила жена. — Иди, иди.
Голова у Николая была ясной, и только щипало, как от едкого дыма, глаза. «Ничего, — подумал, — разгуляюсь». Выпив немного молока, он оделся и поспешил на ферму.
До света оставалось еще часа три, но погода уже переменилась. Смачно, по-зимнему скрипел снежок под ногами, спокойный, осушенный морозцем, воздух сам собой вливался в легкие, и пахло настоящей зимой.
И ясными, отчетливыми в темной глубине были звезды. Вверх Николай взглянул как бы невзначай и вдруг остановился с запрокинутой головой. Кажется, с самого своего ребячества не заглядывал он так высоко, не смотрел в ночное небо так долго, до оранжевых кругов в глазах.
И вспомнилось, как однажды ни с того ни с сего вытащил отец его, сонного первоклассника, в темный двор и, держа на руках, велел задрать голову. «Вверх гляди, выше! — поторопил громким шепотом. — Видишь, звездочка летит, вроде как кувыркается? Видишь? Это спутник наш!» С перепугу Николай увидел одну за другой две звездочки, которые и летели, и кувыркались, но были они в другой стороне неба. «Ну, видишь, видишь? — горячился отец. — Да проснись ты! Э-эх… Улетел уже». Мать ждала их, сидя под зажженной керосиновой лампой, и ничего не спросила. «Какой-то, мать, сынок у нас не такой», — колюче усмехнулся отец, отпуская его…
Скрип близких шагов вспугнул Николая; не оборачиваясь, он зашагал к ферме.
— Э! Николай, что ли? — услышал он за спиной. — Погоди.
Его нагнал Тимка Урюпин.
— Здорово, — он первым протянул руку. — Никак не догонишь тебя…
— Да уже пять, наверное?
— Да, пять, — Урюпин шел теперь рядом, засунув руки в карманы полушубка. — Нынче к новой родне ехать, так хоть отметиться с утра пораньше на свинарнике…
«Разговорчивый стал», — заметил Николай. Да вообще-то и не был Тимка каким-то уж совсем беспросветным буканом. Ну, разве что после побега первой жены-учительницы надутым стал ходить. Так ведь тоже — на людей не надеялся, сообразил Николай.
— Ты уж не держи зла, сосед, — виновато сказал Урюпин.
— Да я сам хорош, — отозвался Николай. — На свет бы не глядел…
Легко, само собой сказалось, и никакой неловкости особой он не чувствовал. Досаду — да.
— Ну, не своровали ведь мы с тобой, — проговорил Урюпин, прежде чем свернуть на дорожку к свинарнику.
«Не своровали», — повторил Николай. Да, сосед, не своровали, если не считать доброй сотни сенных тюков на два двора!
Какой-то уж больно услужливой стала его память. Звездочки увидал? Так на тебе, подставляй карман…
Работал Николай в это утро механически. Без прикидок и копошения запустил котел, взял лом и стал отдалбливать мерзлые кочки, ногой сгребая крошево в глубокие колеи перед дверью. Вроде как элементарный непорядок ликвидировал, а подоспевшие за кипятком доярки похвалили его.
— А то ведь, Коль, идешь и думаешь, как бы ногу не сломать.
— Какой, бабы, водогрейщик у нас заботливый отыскался!
— Еще бы вот кто догадался лампочку перед котельной повесить…
— Мало их круглыми сутками на ферме горит, — подал голос Николай.
— А ты выключай! А когда надо — пусть светит.
Это было справедливо, и Николай смущенно улыбнулся.
— Гляди, бабы, расцвел никак?
И очень хотелось Николаю, чтобы не понесли потом эти язычки другую песенку про него.
В этот день он заглушил котел по солнышку, заглянувшему в распахнутую дверь котельной. Лампочка под прокопченным потолком померкла, и он совсем выключил ее. Прислонившись к косяку, дожидался, когда вернется с молокоприемного пункта Скворцов. Стоял, разглядывал ближний загон, по которому бродили тощие телята с заскорлупевшими от насохшей и намерзшей навозной жижи боками. Думал, что невесело им живется с такими «мастерами откорма», как Воронин, норовившими каждый попавший в руки мешок концентратов сплавить доброхотам за «горючее». С отвращением вспомнил и первый свой день в котельной, и недавний «праздник» скотников, добывших за целых два мешка дробленки флакон одеколона. Матерились, разливая фурик на двоих, а потом подобрели и были даже довольны собой, своей добычливостью… Правильно Катерина говорит, поваживать их нечего.
Подъехавший наконец Скворцов проворно открыл люки на молоковозе, начал торопливо полоскать емкости из поданного Николаем шланга.
— Ты бы хоть воду сливал где-нибудь в сторонке, — сказал Николай.
— Ага, — не вникнув в услышанное, живо согласился Скворцов.
— И надо бы сказать, чтобы щебенки сюда привезли. Я скажу при случае, а ты тоже давай добивайся.
— Ага, — кивнул Скворцов, перетаскивая шланг из отсека в отсек. — Открой, будь другом, слив.
