Владимир Пшеничников - Выздоровление
«Вот чего хотелось тебе!» — эта мысль распрямляла его, как часовую пружину. Не мог он распрямиться и ударить в пустоту!
Отпустив скобу, Николай выскочил из предбанника, рыскнул взглядом по сторонам и, не раздумывая больше, метнулся к окошку, ударил по нему открытой ладонью.
Стекло с глухим звуком разбилось, осколки застряли в мешковине, и Николай ухватился за нее, выдернул наружу, лицо его окутал густой влажный пар. Он услышал какие-то придавленные возгласы, но голоса жены не опознал. Что-то словно подтолкнуло его сзади, он кинулся пролезать в узкое окошко, но тут воротник его телогрейки ухватила крепкая рука, рванула, и, оборачиваясь, валясь с ног, он смутно увидел кряжистую фигуру, нависшую над ним.
Упав с разворота на колени, Николай тут же вскочил, дернулся вперед с растопыренными руками, но чужой крепкий кулак ударил его в грудь, пресек дыхание. «Только не в живот», — запоздало подумал Николай, и чьи-то руки подхватили его, встряхнули, и он словно поплыл куда-то. «Куда это я?» — равнодушно подумал Николай, хотя лежал уже неподвижно. Что-то холодное и мокрое мазнуло его по щеке, коснулось лба и полезло за шиворот. В лицо ударила вода, уколов льдинками. Николай дернулся, стараясь увернуться, и тут его словно прострелили: он задохнулся.
Избавляясь потом от тьмы и беспамятства, Николай увидел, что лежит дома, на топчане. При свете неяркой лампочки он разглядел каждую трещинку на стене, но, сморгнув, увидел стену ровной, грязно-матовой.
Лежа с закрытыми глазами, он разом вспомнил все, что произошло с ним, и пожелал все вот так же, разом, забыть. Открыв глаза снова, он увидел рядом жену, закутанную в платок, бледную и притихшую. Закрыв глаза, Николай отвернулся. И тогда появилась мать, хотя в точности нельзя было сказать, мать ли. «Ах, сынок мой, сынок», — прошелестел тихий голос.
Пахнуло холодом, и в дом ввалился Пашка Микешин.
— Что тут у вас? — спросил громко и приблизился к топчану. — Ты чего?
Николай даже головы не повернул.
— Урюпин под окно стукнул, — сказал он находящейся где-то там Катерине. — Уработал, говорит, Сынка… Коль, слышь, ты как там?
— Отстань, — выдавил Николай.
— Ты гляди, живой! — ухмыльнулся Пашка. — Куда он тебя? Он же вдарит — бык повалится!
— Отстань, а, — попросил Николай.
— Че случилось-то, Кать? — переключился Пашка.
— А я тебе знаю?
Николай насторожился.
— В бане мылись. Витьку помыли, сам сходил. Я только собралась — вот он, заведующий. Пусти, говорит, с молодкой обкупнуться, в гости зовут…
— Или сошлись? — удивился Пашка.
— Да сколько можно по задам-то, — горячо защитила кого-то Катерина.
— Ну-ну, — Пашка, слышно, закурил.
— Ну, идите, говорю. А сама к Жирновым, сказать, чтобы не торопились. Ну, прям, чуточку там задержалась. На двор захожу, а заведующий уже волокет его. Откуда, как? Кажись, говорит, уработал. Слов, говорит, не понимает… Я прямо как чумная сделалась…
Главное, она, кажется, не врала.
— Так за что? — все недопонимал Пашка.
— Да в баню я полез, — не сдержался Николай.
— А? — Пашка повернулся к нему. — В баню? А-ах-ха-ха-ха! — он тут зашелся таким смехом, что отозвались стаканчики из кухонного шкафа. — Подгля… ха-ха-ха! Подглядывать полез!
— Уймись уж, — пробормотал Николай, не решаясь взглянуть на жену, хотя интересно было: смеется она или как?
— Это… это он, Кать, на фронте супружеской бдительности пострадал, — развеселился Пашка. — Разведка неудачная вышла!
— Да уж, разведка, — проговорила вовсе не весело Катерина. — А если он ему повредил там?
Пашка примолк.
— Коль, ты как там? — спросил озабоченно.
— Да идите вы, — буркнул Николай, но прислушался к себе: особо так ничего не болело, только все равно что пьяный был — в голове шумело. Переволновался больше, а от Тимкина кулака отскочил. Ничего…
— Разве он теперь скажет, — вздохнула Катерина.
— Да-а, случай, — Пашка отошел к двери. — Ну, прибегай, если что.
— Ты уж, Паш, помалкивай там, — попросила Катерина.
Тут дверь открылась, и Пашке пришлось посторониться. У порога вырос Урюпин в новом полушубке, из-за его плеча выглянула какая-то женщина.
— А вот и боксер пришел, — ухмыльнулся Пашка.
— Ну, че? — спросил его Урюпин.
— Посажу, говорит, соседа, пусть ему молодая жена передачки возит…
— Пашк, ты уймись, прошу, — Николай повернулся и легко сел на топчане.
— Фу ты, — вырвалось у Тимки (Николай старался ни на кого не глядеть). — Я говорю, давай сходим…
— Домылись хоть? — весело спросил Пашка.
— Да уж какая там баня, — вставила Катерина.
— А ничего, — с несвойственной ему живостью сказал Тимка, — Алевтина окошко моей фуфайкой заткнула. Там тепло должно быть.
Повисло неловкое молчание.
— Ну, видно, завтра договорим, — сказал опять Урюпин.
— Извините, — пропел женский голос.
— Ладно, — тихо сказал Николай, — ничего не надо, сам виноват.
— Дошло до человека, — начал было Пашка, но осекся.
Непрошеные гости ушли. Николай сидел неподвижно.
— Больно он тебя, Коль? — Катерина присела рядом. — Такой мордоворот…
— Да чего он, чего он-то? — вскинулся было Николай и увидел перепуганные глаза жены. — Иди в баню, выстынет, — добавил потише.
— Какая уж мне…
— Иди, иди, — нетерпеливо повторил Николай.
Мокрая рубаха противно холодила тело.
— Дай только чего-нибудь переодеться…
Катерина встрепенулась, направилась в горницу, и тут они оба увидели Витьку, притаившегося за холодильником.
Глава 15
ЗАПОЗДАЛОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ
Катерина ушла в баню, и Николай остался с сынишкой один. Молча оторвавшись от холодильника, Витька как юркнул к себе в постель, так и затаился там.
— Может, чайку попьешь? — окликнул его Николай, но ответа не дождался. И подойти к коечке не решился. Сидел и смотрел на часы, на облупившиеся кошачьи глаза, зыркающие по сторонам.
Вот когда стало плохо-то, а то все выдумывал себе маету. Вот, оказывается, сколько дерьма в нем накопилось, и теперь уже не скрыть этого и не сгладить — выступил. Сынок чертов!
Николай вдруг вспомнил отца, свою, порой, удушающую неловкость за него, которая показалась теперь глупой и надуманной. Своим-то отцом он мог и погордиться — это теперь как божий день ясно. И пусть неловко станет тем, кто откровенно подсмеивался над ними…
Да и не вдруг стал посмешищем отец, не́ с чего было. С войны пришел он израненным, измотанным, но живым, настроенным жить долго и радостно. Тетка Матрена рассказала про него, что, как только явился с дороги, сейчас же обмундирование долой, награды — в сундук, и уже на следующий день в МТС подался. «Гитлера похоронили, — сказал, — будем с товарищем Сталиным новую жизнь строить. Только поскорее бы все оклемались». Но ждать долго пришлось, терпение свое бывший фронтовик не рассчитал, а потом и совсем растерял.
«У-у, ннарод!» — часто закипал отец. Его не радовало, что жить стали лучше. Чем лучше-то? Сундуки набили, глухих заборов понастроили? Чему радоваться-то? Бабы перестали у колодцев собираться, на завалинках только старухи и посиживали по праздникам. А молодые где?.. Даже на ребятишках отцов взгляд не отдыхал, не видел он ничего хорошего и за ними. И в чем же его вина? Это беда его была, и ее ли стесняться?
Николай вспомнил, что отец никогда и на праздник Девятого мая к школе не ходил, спасался на сеялках или за какой другой работой. Одну юбилейную медаль ему завозил председатель сельсовета и отдал матери. Николай помнил, как плакала мать над этой коробочкой, как утащил он потом медаль и закинул ее в старый бригадный колодец. А мать после этого плакала совсем уж безутешно…
Что-то начало давить, распирать грудь, стесняя дыхание, и это не от Тимкина кулака, подумал Николай, не-ет… Что-то прохлопал он в своей жизни. Прохлопал, прохлопал… Давно, еще в самом начале.
Николай встал и заходил по кухне. Нервно, не попадая на половик, как еще девять месяцев назад, когда прижимала его боль, язва эта. Теперь он здоров. Здоров, чего там — вон какой кулачище словил и похаживает. И собрался долго жить. Собрался, собрался… Только как жить-то? Как? Чтобы перед собственным сыном не было стыдно, чтобы тому не было стыдно за Сынка-папку…
Неожиданно быстро вернулась Катерина.
— Ты чего? — настороженно спросила от двери.
— А чего?
— Ну, ходишь-то. Болит?
— Болит, — Николай, как ему вдруг захотелось, с вызовом посмотрел на жену.
Катерина шагнула и обессиленно опустилась на топчан. Размотала шаль, стянула мокрое полотенце с головы. Николай отвернулся и прошелся до холодильника. Легче всего было сказать сейчас: «А все из-за тебя…» Не поднимая головы, он вернулся к двери, поворотил… Он что-то хотел изобразить сейчас, но хоть бы одна путная мыслишка проскочила.
