Евгений Наумов - Черная радуга
Никто не видел его трезвым — для него сухой закон не существовал: с каждым перегрузчиком привозили ящики в «фонд капитан-директора». Все у него были в кулаке, а Матвей посторонний, кто его знает, что у него на уме? И, чтобы обезопасить себя, он прибег к испытанному средству всех хватократов — поручил своему верному наперснику Евстратову завести на Матвея папку.
Абсолютная бездарь и лентяй Евстратов держался на плавзаводе только благодаря своему исключительному приспособленчеству и подхалимству перед капитан-директором, все распоряжения которого, даже самые дикие и несуразные, он выполнял неукоснительно, увольняя неугодных и давая зеленую улицу угодным. Он дорабатывал до пенсии и уже давно не пил, с тех пор как врач заявил ему, что еще стопка — и за его печень не ручается.
— Таких классических патологических алкогольных изменений в организме я давно не видел, — заявил он после тщательного обследования. — Еще с институтской скамьи. Там это было представлено на красочных муляжах.
И веско, внушительно резюмировал:
— Свою цистерну алкоголя вы уже выпили, голубок, — и досрочно!
Эти слова подействовали магически. Занимая ранее какую-то высокую должность, Евстратов привык рапортовать о выполнении досрочно, и сознание того, что свою цистерну он тоже выпил досрочно, наполняло его по временам неизъяснимой радостью. А поскольку он также привык беспрекословно выполнять различные циркуляры и предписания, то у него и в мыслях не было ослушаться врача. Тем более что расстаться с алкоголем оказалось легко — пил он, как говорят, «под одеялом» — удовольствие весьма сомнительное, унылое и даже гаденькое.
Теперь он возглавлял комиссию по борьбе с пьянством, или, как ее коротко называли моряки, «пьяную комиссию», — название в общем-то верное, потому что из трезвенников в ней оказался только председатель. Зато заместитель его, электромеханик Мерзляк, пил за двоих. Как-то в пьяном виде, желая нравиться молоденьким, он выкрасил свою седую шевелюру и бороду хной и стал напоминать обрюзгшего перса. В его обязанности входило сообщать по судовому спикеру о различных репрессиях против пьяниц, что он и делал исправно заплетающимся языком под дружный смех всего экипажа.
Матвей знал, что Евстратов ревностно выполняет распоряжение капитан-директора: в папке уже были собраны многочисленные доносы, рапорты, выписки о художествах Матвея — ведь он тоже не ангел: с кем-то осушил поллитру, вечером проскользнула в его каюту молодка и вышла только под утро, после выхода в море высосал с друзьями весь гидролизный спирт на технужды.
Но главная операция Евстратова с треском провалилась. Матвей ушел на берег на мотоботе «З», и добровольцы с наступлением темноты все глаза просмотрели, карауля «тройку» с подветренного борта, ярко освещенного, к которому обычно и причаливали все суда, подходившие к плавзаводу. А Матвей подошел с наветренного борта, и не на «тройке», а на каком-то МРСе — малом рыболовном сейнере, который ошивался в Усть-Хайрюзове.
Команда изнывала от безделья — чавыча еще не шла, ловить нечего — и при виде Матвея с его ящиками сильно оживилась. Капитан, молодой ительмен Вася Туйков со спутанной пышной черной, как вороново крыло, шевелюрой, тотчас отчалил от берега и взял курс в открытое море. Пили прямо на палубе, закусывая малосольной чавычей. Одну такую — в рост человека — вытащили на палубу, расстелили на досках и отхватывали ножами алые куски посочнее. За три часа, что шли до плавзавода, осушили пол-ящика и сожрали почти всю чавычу — на палубе валялся один хребет с головой. Матвей порадовался, что на МРСе оказалось всего четыре человека команды и что до плавзавода ходу три часа, иначе пришли бы с пустыми ящиками.
С наветренного борта караулил лишь один человек — вира-майна Крендель, но он стоил многих добровольцев, дремавших у другого борта. Вся операция заняла меньше пяти минут. На палубу сейнера упал строп, в него поставили ящики и влез Матвей, что категорически воспрещалось. Будь тут инспектор по технике безопасности Пахомов, он упал бы в обморок. Коротков, paботая малой лебедкой, проворно поднял строп на палубу и поставил его в тени надстройки. Сейнер тут же развернулся и, обогнув корму, стал заходить с подветренного борта, отвлекая внимание. Вася базлал в мегафон как оглашенный, допытываясь, где стоит плавзавод «Блюхер». Ему что-то разъясняли, а в это время на противоположном борту ящики с водкой споро снесли вниз и спрятали в служебной каморке Матвея, где к тому же чернела грозная надпись: «Посторонним вход воспрещен!» Тут уже были разложены вареные клешни — увесистые лапы камчатского краба — четырех хватало, чтобы наесться до тошноты, сплошной белок. Так, безмятежно похлебывая рисовую вьетнамскую и рассказывая друг другу интересные истории из морского быта, и скоротали они время до рассвета.
Поднимаясь в свою каюту, Матвей на узком трапе нос к носу столкнулся со встрепанным Евстратовым. Именно ему, как стало известно, и была поручена операция по захвату Матвея с поличным.
— Вы? Вы… — он выпучил глаза. «Болван болваном. Зеркало бы ему сейчас». — Откуда вы?
— С берега, — Матвей дохнул на него перегаром. — Друга вот встретил, задержался малость.
— На чем же прибыли?
— На жучке каком-то… не помню. А что случилось?
Евстратов заглянул за спину Матвея, будто ожидал увидеть там ящики с водкой, хотел еще что-то спросить, но скрипнул зубами и ринулся вниз.
Вторая операция прошла не так чисто — в дело вмешался случай. Забрав из магазина последние два ящика с той же рисовой (продавщица удивлялась: «Везем и везем ее, а с флотилий так и подчищают, уже пять планов выполнили!»), Матвей обвязал их бечевкой и на мотоботе отправился обратно. Однако на полпути попросил старшину подчалить к траулеру, приписанному к флотилии, который как раз попался на пути. К плавзаводу было приписано четыре траулера. Двоих капитанов из четырех Матвей знал, а этот, казах Бисалиев, на чей траулер он попал волей случая, был ему, к несчастью, незнаком, и о нем ходили противоречивые слухи. Но деваться некуда — на горизонте вырастала громада плавзавода, и ехать туда средь бела дня с ящиками, на которых красуются хоть иностранные, но до боли знакомые каждому моряку надписи, было безумием. Все равно что прямо с этими ящиками впереться в кают-компанию во время собрания.
Матвею бросили штормтрап, помогли поднять и поставить ящики на палубу. Подхватив их, он направился в каюту капитана.
— Слышал, слышал о тебе, — встретил его капитан, смуглый крепыш с изрезанным морщинами волевым лицом и мохнатыми бровями. — Ну что ж, будем знакомы. А это что у тебя?
— Водка, — просто ответил Матвей, садясь и закуривая. — Рисовая, вьетнамская. Другой на берегу нет.
Бисалиев медленно поднялся, лицо его побурело, узкие глаза налились бешенством.
— Что?! На судне водка? Да если бы я знал, что у тебя эта гадость, я бы мотобот и близко к борту не подпустил! Рисовая, вьетнамская!
Матвей так и не понял, то ли он разгневался на рисовую водку, то ли на него лично.
— Бек Назарович, — заговорил он умиротворяюще. — Ты же знаешь, у многих на плавзаводе то день рождения, то на берегу наследник образовался, то еще какой праздник… Без сивухи никак. Вот и попросили меня люди.
— На это предусмотрен резерв капитан-директора! По такому случаю выдается бутылка! — Бисалиев забегал по каюте.
— Весь резерв Винни-Пух давно высосал. Жди от него бутылку! Даже спирт у радистов отбирает.
— Неужто? — Бисалиев остановился.
— У меня тут записано, — Матвей вытащил блокнот. — Вот, свидетельство радиста Каткова: «13 мая — два с половиной литра, 8 июля — полтора литра…»
— Ах, стервец! — покрутил головой капитан. — Ну, окончится путина, пойду в Дальрыбу, все расскажу.
— И откроешь Америку. Разве там не знают? Кому-то он нужен…
— Конечно, как специалист он толковый. Ни разу не сорвал план путины. Всегда в передовых.
— Потому что ловит в запретных секторах, — в тон ему закончил Матфей.
— Не может быть! — Бисалиев так и сел. — Ты… ты понимаешь, какими обвинениями бросаешься?
— Не бросаюсь, а предъявляю. Ну-ка, поднимемся в рубку
На штурманском столике была расстелена карта района лова. Матвей бросил на нее быстрый взгляд.
— Так я и знал. Где вчера вечером ставили сети?
— Вот, — капитан показал. — На шельфе и на банках Голубая и Неожиданная.
Матвей взял красный карандаш и очертил три прямоугольника.
— Понял?
— Запретные? — ахнул Бисалиев.
— Весь фокус в том, что карты с такими секторами находятся только на флотилиях, а на траулеры выдаются обычные, рабочие. Когда управление закрывает какой-то сектор лова из-за его истощения и для восстановления крабового стада, — ты это знаешь, — оно передает координаты на флотилии. На других флотилиях данные тут же передают на свои траулеры, корректируют карты, а прохвост Михайлов этого не делает, держит в секрете. Но на его картах данные наносятся — для спецконтроля.
