Федор Кравченко - Семья Наливайко
«Ее дом»…
Катерина Петровна с горькой усмешкой вспомнила, как трудно было привыкать к деревянному домику, в котором пришлось временно поселиться.
Но война все продолжалась, и Катерина Петровна уже привыкла к русской деревне, где поселились эвакуированные колхозники. Сидор Захарович договорился с колхозом «Луч»: прибывшие с ним люди работали в одной бригаде.
Хозяйка избы, в которой нашла себе угол Катерина Петровна, приветливо относилась к этой седой женщине, изгнанной фашистами из родного села. И все же Катерине Петровне трудно было привыкнуть к чужому дому. Больше всего ее угнетали деревянные стены. Комната напоминала ей огромный ящик. Катерина Петровна повесила над кроватью домотканый ковер, украсила окна и углы комнаты вышитыми полотенцами. В огороде она развела подсолнечники. И все это она делала потому, что тосковала по Украине. Она по-детски радовалась, когда подсолнечники зацвели.
Хозяйка побелила печь, желая доставить удовольствие украинке. И обе они радовались, украшая печь простым орнаментом собственной работы. Однако стоило хозяйке уйти к себе, и Катерина Петровна опять загрустила, вспомнив о семье, о родной далекой хате…
По утрам, выходя из дому, она печальными глазами оглядывала улицу с деревянными избами, вспоминала сады и хаты родных Сорок, и часто ей чудились знакомые с детства задушевные мелодии, шум тополя, скрип колодезных журавлей…
Сидор Захарович — человек бывалый: он сразу освоился в чужом селе. Он скоро привык к новой обстановке и хозяйничал в колхозном дворе и в поле, как у себя в Сороках. Главной его задачей было добывать хлеб и продукты для фронта, и он по-своему оценил хорошее хозяйство «Луча». В свободные минуты Сидор Захарович любовался стенами домиков, покрытыми голубой масляной краской; рассматривал коровники и погреба; с любопытством заглядывал в глубокие колодцы.
Спустя неделю он уже знал в лицо всех колхозников и колхозниц, успел побывать у многих из них дома; открыто и немилосердно критиковал он лодырей и нерадивых… Его сразу заметили и относились к нему, как к хорошему хозяину.
Когда в колхозе не хватало кормов для скота, Сидор Захарович сумел достать в соседних селах мякину и сено. С ним считались в районном центре. Еще бы! Помощники Сидора Захаровича не только успевали ремонтировать инвентарь «Луча»; по и помогали другим колхозам.
Больше всего доставалось от Сидора Захаровича Марье Семеновне, временно исполнявшей обязанности председателя колхоза «Луч». Он то ругал, то учил ее, как руководить хозяйством. Вначале Марья Семеновна огрызалась, даже жаловалась секретарю райкома. Потом поняла, что ей, недавнему бригадиру, еще не под силу руководить целым хозяйством.
Она позвала к себе Сидора Захаровича в гости, и все думали, что после этого он перестанет ее критиковать. Но оказалось, что они мирно, в дружеской обстановке разрешали вопрос, кому руководить колхозом. Вскоре весь коллектив «Луча» проголосовал за Сидора Захаровича; он всем успел понравиться.
В горячее весеннее время он уже был председателем.
Глядя на тоскующую Катерину Петровну, Сидор Захарович говорил с укором:
— Перестань хныкать, Катерина. Не до того, голубка, теперь. Война кончится, вернемся домой, наладим все как следует, и тогда заливайся слезами сколько хочешь… Катерина Петровна невольно улыбалась:
— Тогда и плакать не захочется…
— Тем лучше, — заключал Сидор Захарович, лукаво подмигивая.
II
Постепенно Катерина Петровна привыкла к людям, познакомилась с их жизнью. Она знала, что многие женщины так же ждут писем от сыновей; волнуются, думая о фронте. И Катерина Петровна вместе с ними еще горячее принималась за работу.
Она постоянно думала о сыновьях, мысленно провожая их в бой, с болью и страхом представляя себе опасности, которым подвергались они на фронте.
Катерина Петровна подробно расспрашивала бывалых людей: как там на фронте, какому роду войск труднее? Раньше она думала, что Роману легче, чем Петру. Роман мог за много километров от фашистских укреплений громить их из тяжелых орудий. Петр хотя и сталкивался с противником лицом к лицу, но сидел за крепкой стальной броней. Но ведь могут налететь фашистские самолеты и сбросить бомбы на батарею Романа. А танк Петра могут подбить из противотанковых орудий… На то и война…
Еще чаще думала она о старшем сыне. Командир полка в ответ на ее письмо подтвердил, что Максим действительно пропал без вести. Но ведь она знала, что после первой мировой войны кое-кто из пропавших без вести вернулся домой. Может быть, и Максим вернется? Или он погиб?
Она будет ждать…
Пока что она с ужасом ждала новых вестей. Ей казалось, что война постепенно убьет всю ее семью. И как ни старалась Катерина Петровна заглушить тоску, ничего не помогало — росла она, как пырей. Сегодня вырубишь до самого корня, а завтра, смотришь, опять пробивается стебель.
Катерина Петровна успокаивала себя, думая о Викторе: ведь воевал он и на Дальнем Востоке и на финском фронте… Отчаянно воевал — и все же остался жив…
Успокоив себя насчет Виктора, Катерина Петровна подумала об Андрее. И, как страшную сказку, услышанную еще в детстве, вспомнила она думу про мать и ее сыновей.
Катерина Петровна вскочила, заволновалась: «Что же это я лежу? Люди работают, а я отсыпаюсь».
Стало стыдно, хотя ночью она, как всегда, плохо спала и в поле прилегла на полчаса во время законного обеденного перерыва.
Девушки и пожилые колхозницы окучивали картофель, хотя могли еще немного посидеть, побалагурить. Когда-то любили они послушать патефон или сами пели, собравшись у воза, на котором привозили еду. А теперь все спешили. Слишком много было работы, и колхозницы просили своего бригадира не отвлекать их даже читкой газет. Пусть Катерина Петровна сама читает газеты и рассказывает им новости.
Катерина Петровна по утрам успевала послушать радио, а днем просматривала газеты и, помогая то одной, то другой колхознице окучивать огород, беседовала с ними.
Она приносила в поле письма от фронтовиков — от сыновей, братьев, мужей… Это было самое тяжкое дело для нее. Она искренне радовалась тому, что колхозницы получают письма; ей нетрудно было ловить почтальона Керекешу, прозванного «человеком-неуловимкой». Но каким испытанием было для нее чтение чужих писем, в то время как ей перестали писать!
Была большая семья у Катерины Петровны, и вот никого не осталось. Анна и Олег, наверное, погибли… Им не удалось выбраться из Сорок, когда появились фашистские десанты. Случайный знакомый подтвердил опасения Катерины Петровны: Анна в самом деле не успела эвакуироваться. Она все еще дежурила в сельсовете, когда последние машины с детьми ушли на восток. И как проклинала себя Катерина Петровна за то, что силой не увезла невестку и внука.
Клавдия разыскала Катерину Петровну через Бугуруслан, где были сосредоточены адреса всех эвакуированных, и написала ей о своей жизни. Она потеряла всякую надежду увидеть когда-нибудь Максима. Катерина Петровна звала ее к себе. Им легче будет вместе сносить удары судьбы… Клавдия заартачилась: она, мол, по-прежнему любит Катерину Петровну, но жить с ней в одном доме не сможет. «Надо лечить, а не растравлять раны», — писала она.
Вскоре Клавдия перестала отвечать на письма свекрови. Потом Катерине Петровне вернули ее письмо с надписью на конверте: «Возвращается за ненахождением адресата». Ей так и не удалось найти невестку. Катерина Петровна поняла, что Клавдия для нее тоже «пропала без вести».
Так вот и жила Катерина Петровна одна, в чужом селе, среди чужих людей. И все же она ждала писем — от Петра и Романа, от Виктора… Даже от Клавдии.
Перекинувшись двумя — тремя словами с колхозницами, Катерина Петровна поглядела на солнце и, ни к кому больше не обращаясь, сказала:
— Схожу за почтой, наверное, Керекеша принес уже свеженькие газеты.
Она сказала «газеты», а думала о письмах. И загадывала: будет ли ей сегодня письмецо и от кого именно — от Петра, от Романа, от Виктора? А может, партизаны хоть привет передадут от Андрея?
Она быстро направлялась к чистеньким домикам селения, где разместился эвакуированный колхоз, и вслед ей неслись выкрики колхозниц:
— Катря, мне весточку принеси… от сыночка…
— Катерина Петровна, мне телеграмму от Павла…
— Тетя Катря, не забудьте и про меня…
Приближаясь к деревне, Катерина Петровна встретила Ворону, подумала: «Значит, неудача будет. Хуже черной кошки». Она невольно усмехнулась, и Ворона заметил это.
— Вот и хорошо, что встретились, — сказал он, привычно подкручивая кончики черных усов. — Не в контору ли поспешаешь?
— Почтальона ищу.
— Ищи ветра в поле… — с присвистом произнес Ворона. — Чарочку где-нибудь перехватил и отсыпается. А ты, видно, письмеца ждешь?
