Лев Черепанов - Горбатые мили
В мгновение раскачивание в столовой туда и обратно прекратилось, хотя накат нисколько не стал меньше, «Тафуин» погружал нос, накренивался. Все повскакали, заоборачивались, столкнулись с теми, кто пробирался к выходу, работая локтями, перемешались с ними, повалили гурьбой перекурить. Экипаж будто отстоял немыслимо трудную вахту.
— Куда вы!.. — вскрикнула сжатая со всех сторон Нонна. Поискала, где капитан.
— Все толстеешь! Тебе уже места среди нас мало! — Дима сдал назад, иначе бы она ни за что не продвинулась в сторону коридора.
— Чего?.. — ввязался Бавин, довольный тут же рожденной подковыркой: — Так нельзя, электронная твоя душа. Если женщине кто-то рад, то жалко, что ли? Пусть ее будет больше, — потряс полусогнутыми руками рядом с боками.
4Утром Назар проснулся тяжелым, долго и бесцельно взирал в белый подволок, гладил бортик «гробика» — верх ясеневой доски, ограждающей нижний край койки.
Пяти полных пригоршней знобящей холодной забортной воды ему не хватило. «Я в чем-то глупо обманулся? Или только непрактичный? Факт, не взял под контроль Ершилова, не напомнил лишний раз Зельцерову, какая падет на него ответственность. А может, то и другое. Какой позор! На душе у меня — точно «заложил» лучших друзей».
Казня себя, Назар надел куртку из натуральной кожи с «молнией», стянул к виску вязаный берет… «А, обо мне судачили, наверно: «Не очень-то болела душа первого помощника за матроса. Пекся только о себе. Кабы да чтобы. Хочет спокойно жить».
На капитанский мостик («Слава тебе!.. Пустынный!») он поднимался по уже освоенному трапу, не пропуская ни одной ступеньки, — большой, замкнутый. За его спиной из-под новенького брезента выпирали уключины приобретенной капитаном деревянной лодки, а справа, по курсу следования, будто из ничего вырастала знакомая чудо-баркентина. Впереди нее, всей белой, усердствовал маленький, заглубленный чуть не по палубу черный буксир. А она вроде и не была к нему привязана, не замечала вообще ничего: ни на фут не отходила от береговых песчаных плит с обсохшей на них бурой травой. Как бы усвоила, что все вздор, ее отвергли те, для кого любое судно только материальный фонд, и так это не кончится, еще кое-кто спохватится, пошлет за ней вернуть обратно, чтобы мальчишечий клуб моряков в Находке не ютился в домоуправленческом подвале, — на берегу же плавать не учатся.
Ниже Назара, напротив рации, решительно заложил руки за спину Венка, так же, как его сосед, всегда открытый Игнатич. Зельцеров с Ершиловым находились там же и о чем-то переговаривались.
— Будто выкована из чистого серебра. В сияющем нимбе, — сказал о баркентине Плюхин, желая удружить Венке.
Игнатича потеснил Серега:
— Она подношение нам, не иначе.
Боцман присел поудобней возле кленового чурбана, подтянул к нему кое-где срощенный пеньковый трос, чтобы отрубить кусок на каполки. Повернул его: со всех ли сторон цел? Примерился — длина нормальная.
— За нее тоже никто не насмелился замолвить словечко, — загоревал Дима, молодой, в теле, а не совсем здоровый блондин.
— Думаешь? — удивился Ершилов. — А кому она понадобилась? Для чего?
— Тянут в бухту Врангеля, — сказал Зельцеров, как бы жаждая скорее с ней покончить. — Куда еще? Приткнут где-нибудь… — Взглянул, уловив, что кто-то остановился вблизи него.
«Никогда не простят мне моряки за Малютина. Ни за что. Как еще я держусь на плаву?» — подумал Назар.
— Да, правильно, — включился Игнатич в общий разговор. — Сгниет. Ум человеческий может быть такой, не совсем такой, с особинкой, а глупость — что, она всегда одинаковая.
Не успел боцман разобрать обрубок каната на каполки, как баркентина качнулась. Только не очень, одними кончиками мачт, что Венке очень приглянулось. Он посмотрел в лицо Сереге, заверяя, что жизнь, несмотря ни на что, изумительна, чего хмуриться.
«Я здесь ни к чему, — вот что увидел Назар в том, как пропустил его возле леера Бавин с сунутыми в карман руками. — Торчу. Совершенно чужой. Разве нет?»
До самых основ расшевеленный пограничным досмотром, он проследил, как «Тафуин» вошел в тень баркентины, не сломленной невзгодами, шедшей на смерть и гордо хранящей приличествующее условиям молчание.
Так подлинная парусная романтика перед своей скорой кончиной осенила упоенный движением траулер, весь его неоднородный, сборный экипаж, шедший испытать свое счастье, не ведая, удастся ли взять рыбы, сколько намечалось, или все пойдет прахом: труды, бдения по ночам, перемогания болтанки и неусыпной тоски по земле.
Боцман ни разу не взглянул на буксир. К чему?.. Следил за баркентиной. Если бы люди походили на корабли!.. Кто-то подал бы сигнал бедствия, все сбежались бы к нему отстоять от чьих-то наговоров или каких-то других напастей — мало ли их!
Не желая знать, во имя чего еще не так давно превозносили парусники, он, своеобразный реликт, верил, что они существовали так же естественно, как дыхание, привязанность к ним день за днем сближала всяких людей, у них быстро появилась общность в суждениях, никто не находился на отшибе, все составляли архипелаг очень нужных друг другу, не иссякала мужественная зовущая песня: «О радостях, что позади, товарищ, не грусти!..»
Второй штурман Лето боязливо высунулся из боковой двери ходовой рубки по грудь, выскочил, как босой на снег, и заплясал — отвык от взбадривающего дыхания антициклонов. Метнулся снова к двери, так как передумал брать пеленг. Вообще он хотя любил красоваться в форме, а не очень-то отличался от конторского служащего с ужасающей скукой в разговорах, с неизменной склонностью все раскладывать по полочкам, упрощать, приземлять и развенчивать, со всего срывать поэтический флер.
Сличи Назар, кто и как прочувствовал последнюю встречу с баркентиной, о расстановке сил на «Тафуине» он узнал бы гораздо больше. А ему было не до того. Нервничал. Как-никак приближался капитанский час — заочный форум.
5На норд-ост от «Тафуина», за Курильской грядой, в штормовом океане, между антенн промысловой экспедиции УАМР, подобно раздуваемому костерку среди почти сырого и к тому же неплотно уложенного плавника, зарождался, подскакивал, захватывал окраины очередной разговор. То один капитан вступал в связь с флагманом, то другой. Дима распрямленной щепотью обхватил верньер приемника, чтобы он не сдвинулся ни вправо, ни влево, и не мог решить, удовлетворит ли слышимость Зубакина, или надо настроиться лучше?
Чернявый, воспитанный в строгости начальник рации — колени на вертящемся кресле, туловище на крае стола — впился глазами в черную полоску шкалы с вертикальными черточками, старался извлечь из порывистых, неутихающих свистов и обвальных шумов слова желанной «вводки»: кто, сколько и чего добыл.
Зубакин сидел на приставном диване, между входом к стойке судового вещания и бортовым прямоугольным иллюминатором. Выгнул треугольную спину дугой, а корявые, в рыжих волосах руки положил на раздвинутые сухие колени.
Он подчинялся только Находке. Как бы между прочим только хотел узнать, какие применялись тралы в зоне группового лова, чем особенно примечательны глубинные течения, где опасность — зацепы, за какими островами влазили носами в волны до поры застопоренные рефрижераторы, с кем придется столкнуться, в каком квадрате.
Только самолюбие вело этого настойчивого, зоркого и скорого в решениях человека — почти бунтарское, неуемное и неутомимое. Оно судило, получалось ли у него что-нибудь, принуждало быть исключительно целесообразным, никогда не разрешало пожить для себя, беспощадно подталкивало во что бы то ни стало заиметь то, что для натасканных, до мелочности исполнительных и трусливых всегда лежало за чертой досягаемого.
После «вводки» микрофоном завладел кто-то сиплый.
— Приветствую вас, товарищи капитаны, а также присутствующие. Обстановка — не похвастать. Безрыбье.
Как раз в это время отдельно от прошитых морзянкой завываний цокнул пружинный фиксатор входной двери. Зубакин еще не видел, кто вошел, а уже дернул к себе ворох отчетов гидролокатора и, чтобы дать понять, что он занят, развернул те, что угодили сверху, — синие, пахнущие жженой бумагой рулоны. Они зашуршали. Назар невольно приостановился. А, лучше бы стянул с себя куртку и швырнул ее куда-нибудь, как завсегдатай. А то еще попутно задел бы Зубакина, потеснил его.
Он исследовал сразу троих: широкого в кости Диму и сухонького начальника рации по круглым затылкам, а Зубакина в профиль, не переставая двигать языком вверх-вниз, искал им выступ или что-то вроде него.
— Устраивайтесь, — бросил Зубакин.
«С кем он?..» Дима мотнул головой — сразу все узнал. Напряженный, способный тотчас же отбить любое нападение, Зубакин опять взял отчеты, а не настроенный ссориться Назар, походило, появился не по делу, рассматривал передатчик дальней связи.
