Лев Черепанов - Горбатые мили
Когда Назар наклонился распрямить над Кузьмой Никодимычем лишнюю морщинку, электрический привод вроде бы не смог больше бездействовать. Дверь морозилки тронулась к левому борту — серая, толстая, небыстрая.
«Отчего же так? С головой укрытый Кузьма Никодимыч почти остров. Сам же где-то. А барк к чему? Он — Венка?»
Первый помощник опять подумал о Венке. Точнее, об его отчаянной мольбе: «Отец!..»
Заблуждение, что девятый вал — неизменно роковой, от него ничего хорошего.
Пролив Лаперуза еще не освободился ото льда. «Тафуин» получил добро обойти его, взял курс на южную оконечность острова Хонсю.
Не счесть сколько кораблей бороздило Сангарский пролив под разными флагами. Японцы привыкли к этому, не отрывались от сетей. А перед «Тафуином», поскольку весть о взрыве на нем разнеслась по всему свету, бросили их:
— Иван! Аригато! С-ыпа-сибо!
Японец на мотоботе с изображением вздыбленного дракона не пожалел сухие батареи, включил проигрыватель на полную мощность и повернул в сторону «Тафуина» динамик.
— «Очи черные, очи страстные!» — До Хоккодато закачался воздух от романса на русском языке, с непривычки трудный для легких: был переполнен течением Куросиво.
Пожалуй, менее всех свыкшаяся с потерей Кузьмы Никодимыча Ксения Васильевна шестым чувством угадала, что рядом с ней Назар, и передвинулась от него подальше. Сказала Игнатичу:
— Нет у них, наверно, ничего другого. К случаю.
С Назара схлынула озабоченность за весь рейс, уже в основном-то завершенный. Какой она была, лучше б его никто не рассказал. Распределялась между Зубакиным, Игнатичем и Серегой.
Подделанный для джаза романс собрал на левый борт весь экипаж «Тафуина». Заграница всматривалась в русских и запоминала.
— …Очи! — с восторгом исторг японский динамик. — Очи! — он же простонал с опасением и тревогой. Снова в сладком томлении, зазывающе: — Очи!..
На «Тафуине» недостаточно приспустили флаг, японцы не знали, выздоровел Кузьма Никодимыч или неживой. Боцман взялся за флаглинь, и пленочное пение тотчас же оборвалось.
За картушку компаса, к рукояти рулевого электрического привода, Серегу поставил не кто-нибудь, а Зубакин. Еще, еще раз оглядел его, а потом протянул руку к плечу задумчивого Назара и отдернул ее назад как бы в неуверенности: друг ты мне или все еще не очень?
— А что, товарищ первый помощник, возьмем Расторгуева на тот рейс четвертым штурманом?
Никто не переубедил бы Назара, что капитан был снова одинок, а вежлив от трусости перед будущим в Находке. Эта вежливость выражала прекрасное самообладание.
— Я лично не против. — Посмотрел на уплывающую шершавую проглубину, тронутую океанским бризом, на встречный БМРТ.
— Ты не поскупись, внеси в характеристику Расторгуева побольше плюсов. Знающий, принял повышенное обязательство, борется — в таком духе. А я тоже постараюсь, заверяю тебя.
— Он получит, что ему причитается, — пообещал Назар, отдаваясь рассуждениям с самим собой. «Мы словно после крещения. Все смыто с нас: предвзятость, фальшь… То есть наносное. Впрочем, скоро нам придется отчитываться за рейс на балансовой. На ней-то станет окончательно ясно, кто каков, как только зайдет речь о торпеде. Там каждый из нас окажется выведенным на чистую воду. Мне пора по-настоящему засесть писать характеристики. Тот такой! Этот тоже… Как будто каждого держал за душу. А сам кто? Могу руководить? Как будто нет. Ни на столько не обманываю. Я все не тот. Мой Игнатич — тоже такой. Грамотишки бы поднабрать ему побольше. Но когда? Все по морям, по волнам.
Старшему помощнику Плюхину не хватает данных. Если бы ему дали возглавить экипаж по-старому, тогда еще пошел бы. Сумел бы отвечать только за производительность. Тогда остались бы нынешними Ершилов, Лето…
А впрочем, разве у нас со всех сторон не так? Не наращиваем поступательный темп? Не продвигаемся вперед? Есть показатели!
Плохо, что я не знаю, каково пришлось родителям Плюхина. Находкинский проступок на баркентине — это одно. А может, он следствие чего-то давнего, общего? Мог его отец попасть в историю? Как мой.
Мне нельзя уходить с капитанского мостика. А то получится, что только п р о п о в е д о в а л душевность. Так?»
Океан молчал. Им владел штиль, как мираж. А все-таки это был устойчивый, не короткий штиль. Часть экипажа могла наконец-то выспаться за семь месяцев и семь дней.
Конечно, на «Тафуине» не верили, что циклоны и антициклоны удержатся, не поставят Тихий океан на дыбы. Только ничуть не тужили, потому что ничего ж не могли изменить.
Прощайте, никого не обошедшие стороной мили. Впереди — километры.
Примечания
1
Штатное расписание.
2
Концы мачтовых перекладин.
3
Искаженное приветствие. Дословно: делать деньги (англ.).
4
Добрый вечер (англ.).
5
Рублей (жарг.).
6
— Зыбкость у нас во всем. Взять шкалу Бофорта. По ней не всегда определишь, какой разразился шторм, во сколько баллов. Так ведь?
— В ураган вообще считать нечего. Никаких валов!
— Их начисто срезает под корень. Кто спорит?
— Айвазовский знал это, а тоже, как все…
— Помнишь: море, обломок мачты и на нем полумертвецы в фесках. «Девятый вал» называется. Не иначе как дань верованию!
(Из разговора в кают-компании большого морозильного рыболовного траулера «Тафуин».)
7
Очень хорошо (англ.).
8
Извините, простите (англ.).
9
Современный вариант ключа Морзе.
10
Кодовый сигнал конца передачи, то же, что заключающее слово «прием».
11
Тоже кодовое сокращение: будьте особенно внимательны.
12
Здесь: знак тревоги.
13
В этом случае: спешу, поторопитесь передать мне свое сообщение.
14
Кодовое сокращение: всего доброго, до свидания. От «гуд бай» (англ.).
15
Сокращенно: радиограмма. Код.
16
Желаю всего доброго. (Международный кодовый знак связистов.)
17
Конец трала, суженный.
18
Помполит (вульг.).
19
Благодарю! (Кодовый сигнал связистов.)
20
Убирайся вон (англ.).
21
Убирайтесь, говорю, убирайтесь. Не вмешивайтесь не в свое дело! (Иск. англ.)
