Василий Дюбин - Анка
— И это чудовище… Эта мерзость… Этот негодяй домогался взаимности… хотел жениться на мне…
— Ваше счастье, что вы не пошли на эту удочку. Пишите. Время идет.
— Да, да! — спохватилась Олеся. — Сейчас напишу… Я быстро…
Рука ее дрожала, перо прыгало по листу бумаги, но она упорно продолжала писать.
Николай Минько, он же Павел Белгородцев, был задержан в Ашхабаде и препровожден под конвоем в Мариуполь. Оттуда его доставили в Белужье. Задержанный утверждал, что он действительно Николай Минько, а о Павле Белгородцеве впервые слышит. Изменив до хрипоты голос, он возмущался «произволом», который чинят над ним, бывшим фронтовиком, пролившим кровь за Родину.
— Вы, тыловая крыса, понесете суровое наказание за издевательство над бывшим воином-гвардейцем!.. — бросил он в лицо прокурору.
Тогда прокурор решил устроить ему очную ставку с Анкой, но Жуков запротестовал:
— Она еще не совсем выздоровела. Зачем расстраивать и волновать женщину? Отвезите его в хутор на очную ставку с бронзокосцами.
— Да, — согласился прокурор, — это будет разумнее.
— Пусть следователь прихватит с собой и парикмахера.
— Ясно, Андрей Андреевич, — сказал прокурор.
Через полчаса грузовая машина прокуратуры выехала из Белужьего и помчалась в сторону моря. Следователь сидел с шофером в кабинке, а милиционер, парикмахер и арестованный — в кузове.
Когда машина взбежала на пригорок, с которого открылся вид на море и хутор Бронзовая Коса, арестованный сдвинул брови и глаза его тревожно забегали.
— Куда вы меня везете? — спросил арестованный.
Ему никто не ответил.
— Я спрашиваю…
— Арестованным на вопросы не отвечают, — прервал его милиционер. — И задавать вопросы арестованный не имеет права.
Машина скатилась вниз, к хутору, пропылила по улице и остановилась возле сельсовета. Арестованного ввели в кабинет Анки. Там за письменным столом сидела Таня… Увидев арестованного, Таня отшатнулась. У нее задрожали губы, а широко открытые голубые глаза застыли, словно омертвели.
— Садитесь, — сказал милиционер, указывая арестованному на диван.
Таня смотрела неотрывно на арестованного, но его уже не видела… Перед ее глазами проплывали ужасающие картины пережитого… Деревянное ветхое здание, обнесенное колючей проволокой… Женщины, девушки, подростки-девочки в лохмотьях, похожие на тени… А мимо все идут и идут по талому снегу советские воины туда, на Берлин… Вот шагают впереди пушек Митя и Виталий Дубов… Девочка, просившая рядом: «Хлебца, родненькие, хлебца…» Она окликнула их… Первым подбежал Митя и как пушинку подхватил ее на руки… Потом проходили автомашины, мешая талый снег с грязью… На одной машине ехали танкисты… А среди них бородатый солдат с сверкающими глазами хищника… Она узнала его, но ей не поверили…
Таня перевела дыхание, пристально посмотрела на арестованного, и тут возникла другая картина… В этом же кабинете, вот и на том самом диване атаман разорвал на ней блузку, и стеклянные пуговицы рассыпались по полу… Она кинулась к двери, но там стояли ухмылявшиеся полицаи…
Вдруг Таня резко поднялась со стула и перевела взгляд на следователя:
— Где вы словили этого садиста?
— Что, узнаете его?
— Да это же атаман… блюдолиз гитлеровский.
— Ну? — обернулся следователь к арестованному.
— У нее мозговая машинка не в порядке, — прохрипел арестованный.
— А вы посмотрите, есть у него на спине отметина? Акимовна стреляла ему в спину.
— Есть! — вскочил арестованный. — Я был ранен в спину. И справка есть. Я был ранен и контужен.
— Хорошо, тогда я позову сюда хуторян. Посмотрим, признают они тебя, палача фашистского, или нет?
— Созывайте людей, — сказал следователь. — Мы за этим сюда и приехали.
— Иду. А вы сбрейте ему бороду. Нечего стариком прикидываться.
— За этим дело не станет.
Таня вышла. Следователь кивнул парикмахеру:
— Приступайте…
Парикмахер раскрыл чемоданчик, вынул машинку и безопасную бритву, подошел к арестованному.
— Пересядьте на стул.
Арестованный грубо оттолкнул его.
— Бороду вы снимете вместе с моей головой.
— Голова пока пусть болтается на плечах, — спокойно сказал следователь, — а бороду снимем. Не заставляйте нас применять физическую силу. Будьте хоть сейчас разумны и подчинитесь беспрекословно. Ясно?
Арестованный как-то сразу обмяк, помрачнел и пересел на стул. Парикмахер снял машинкой бороду, намылил арестованному лицо, соскоблил бритвой остатки шерсти на щеках, подбородке и шее и спросил по привычке:
— Желаете освежиться одеколончиком?
— Пошел ты к черту, — огрызнулся арестованный. Голос его был чист и звучен, без хрипоты. Он махнул рукой и сказал следователю: — Больше никому не нужна эта глупая комедия. Везите меня в Белужье, там я вам и дам показания. Все расскажу, ничего не утаю.
— Кто это — я! — спросил следователь, с хитринкой посмотрев на него.
— Я! Я! — ударил он себя кулаком в грудь. — Павел Белгородцев… Бывший атаман.
— Давно бы так, — сказал следователь. — Поехали…
Когда все уселись на машину и заработал мотор, к сельсовету подошла запыхавшаяся Акимовна. Павел обжег ее ненавидящим взглядом и опустил глаза. Машина тронулась, покатилась по улице. Акимовна рванулась было вслед, но застыла на месте с поднятыми кулаками…
Павла ввели в кабинет следователя. Там уже сидела в углу за маленьким столиком стенографистка.
— Садитесь, — сказал следователь Павлу, — и рассказывайте.
Павел тяжело опустился на стул, потер ладонью щеки и спросил:
— С чего начинать? С рождения?
— От рождения и до того момента, когда Акимовна выстрелила в вас, нам все известно. Начинайте с того, как вы «воскресли из мертвых» и продолжайте дальше.
Павел минуту сидел в глубоком раздумье, затем, не поднимая глаз, начал свое мрачное повествование:
— Я так испугался, что весь онемел… и хмель из головы вылетел. Упал я больше от испуга. Чую, что жив. И тут догадался: заряд был слабый. Мало пороху. И притворился мертвым… Знал, что меня или в яр или с обрыва в море кинут. Думаю: «Пережду, а там, что бог даст…» Так оно и вышло. Пока меня волокли к обрыву, я немного отдышался. И вот я в воздухе… Открыл глаза… лечу в море… Вниз головой… Я выбросил перед собой руки, рассек воду. Трудно было в сапогах и мундире… ко дну тянуло, но я выкарабкался. Под обрывом есть ниша… прибоем, вымыло ее… Я и залег в той нише…
Когда стало смеркаться, надумал я спасать свою душу… Разулся и разделся. В одну штанину шаровар запихнул свернутый мундир, а в другую насыпал песку. Завязал тесемки, а в поясе накрепко перехватил ремнем. Под обрывом глубоко, я в эту глубь и опустил свое снаряжение. Сапоги наполнил водой и ко дну пустил, связав их кальсонами.
— И остались…
— В трусах и нательной рубахе, — пояснил Павел.
— А если бы вас кто-нибудь встретил в таком виде?
— Ночью?.. Что ж, сказал бы, что был контужен в бою и не помню, как меня раздели.
— Дальше.
Павел отпил из стакана воды и продолжал:
— Поплыл я к пологому берегу и чуть не утонул. Рана жгла мне спину… Все-таки выбрался и пошел в сторону поселка Светличный… Там был жаркий бой в тот день… И набрел я на убитых… Их не успели подобрать… Повернул я одного лицом к лунному свету… У него была голова пробита пулей навылет… Пригляделся… Думаю, подойдет. Обшарил его карманы… В брюках нашел письма, а в нагрудном кармане гимнастерки комсомольский билет и красноармейскую книжку… Билет закопал в землю, а книжку взял… Потом стянул с него сапоги, брюки, и на себя их… С гимнастерки снял две медали «За отвагу» и в карман спрятал…
— Документов на медали не было?
— Нет. Только письма.
— На имя Николая Минько?
— Да. Письма были от его сестры Олеси.
— Как же вы прочитали при лунном свете?
— Прочел, когда развиднелось.
— А почему гимнастерку Минько не надели на себя?
— Нельзя было… Я ранен в спину, а его убило в голову. Его гимнастерка была целой. А на моей нательной рубахе была дыра от картечины.
— Хитро, — сказал следователь.
— А что мне оставалось делать?..
— Дальше.
— А дальше было так… Я лежал в бурьяне, письма Олеси перечитывал, запоминал фамилию Минько. Когда услыхал гомонившие голоса, начал стонать… Меня и подобрали санитары… Попал я в санбат танковой бригады… Там познакомился с офицером… Он техник… Узнав, что по гражданской специальности я токарь, техник и предложил мне отправиться с ним в походные мастерские… Я обрадовался и согласился…
Так, вспоминая одно событие за другим, Белгородцев подробно рассказал следователю мрачную историю, полную лжи и преступлений.
