Юрий Лаптев - Следствие не закончено
— Пусти!
Настя изо всей силы уперлась руками в грудь парня.
— Пусти! — крикнула еще раз, но, почувствовав, что силой ей не вырваться из крепких рук Семена, сказала тихо, умоляюще, со слезами на глазах: — Пусти, Сеня, нехорошо ведь…
И Семен отступил. Он отошел к двери, зачерпнул из кадушки ковш воды, жадно выпил. Потом снял с крюка дубленку, сказал, не глядя на Настю:
— Не жалуйся никому, Настасья Ефимовна. Сам себя я в эти дни не понимаю. Однако больше такого не допущу!
Настя ничего не ответила. Она стояла, вздрагивая, как от уколов, и растерянно шарила рукой по краю кофточки, ища оторвавшуюся пуговку.
Семен хотел еще сказать что-то, но, видимо, не решился. Вышел, твердо прикрыв за собой дверь. Настя долго смотрела, как расстилается по полу и тает ворвавшийся в избу морозный пар. Потом озабоченно покачала головой и посмотрелась в зеркальце. Понравилась сама себе.
17
Наступил март, по календарю — первый весенний месяц. Но суровая сибирская зима не спешила выпускать истосковавшуюся по теплу землю из своих цепких ледяных объятий. Укутывала ее снегом, студила сиверкой, прятала от солнца за тучами и метелями. И только в редкие ясные дни, когда еще не набравшее жаркой силы солнышко поднималось все выше и выше над горизонтом, на ветвях деревьев и крышах изб появлялись крошечные сосульки, а в полях покрывался хрусткой ледяной корочкой еще недавно пушистый снежный покров. В поисках поживы жалось к людским жилищам изголодавшееся за зиму зверье. Среди дня забегали на огороды пугливые красноглазые беляки. Хищно и сторожко обнюхивали воздух лисы, ища лазу внутрь крытых дворов и окружая замысловатыми сплетениями следов строения птицефермы. А белесыми ночами завывали в непосредственной близости от деревень на высвеченных луной полянах волчьи выводки. Беспокойно ворочался в берлоге отощавший и отлежавший за зиму бока хозяин тайги — медведь.
Егор Головин взялся за организацию зверобойной бригады с такой энергией, как будто готовил свой небольшой отрядик не только на борьбу с волками, а для более серьезного выступления. Он проверил снаряжение каждого охотника-добровольца, дважды выезжал в район за боеприпасами и даже провел пробную ночную вылазку и учебную стрельбу для того, чтобы отсеять из бригады неспособных.
Большинству комсомольцев такая серьезная постановка дела нравилась. Не один ведь сельский паренек, воодушевленный примером своего земляка Сергея Чивилихина, засыпая на полатях под тулупом, мечтал о ратных подвигах, сражался во сне с врагами родины и, одержав победу, просыпался среди ночи потный и взволнованный.
С неохотой, правда, но оставил Егор в зверобойной бригаде и трех девушек: Клавдию Жерехову, Любку Шуракову и рослую, превосходящую многих мужчин силой и неутомимостью в работе трактористку Анюту Бунцову. Правда, для механизаторов уже наступили горячие дни — завершалась подготовка к весеннему севу, но Анюта и еще два паренька из ее бригады взялись закончить ремонт своих тракторов досрочно, а на все сборы бригады являлись одними из первых.
Вначале Егор хотел хлопотами по зверобойной бригаде отвлечься от своих невеселых размышлений о Насте, но потом, когда бригада по существу переросла в небольшой, боевой по духу отрядик, он почувствовал себя настоящим командиром. И добился того, что недоверчиво относившиеся к его затее колхозники, решившие было, что вместо дела комсомольцы затеяли игру, изменили свое отношение.
— Гляньте-ко, бабоньки, да ведь это форменное войско! — ахали женщины, встречая возвращавшихся с лыжной вылазки «волчатников».
Не в шутку заморившиеся ребята чувствовали привлеченное ими внимание, подтянулись. Построившись звеньями, они шли посредине улицы. Пели лихо и неистово:
Вдоль по линии Урала
Не сизой орел летал…
Несший к себе в избу занедужившего сосунка Максим Жерехов поспешно отступил с дороги в глубокий снег и стоял долго, оглядывая проходивших лыжников потеплевшим взглядом обычно неласковых глаз.
То летал перед полками
Наш военный комиссар…
— Что ты скажешь, Максим Никанорович? — спросил Жерехова торопливо семенивший вслед за комсомольцами пастух Парфен. — Шагает пехота!
Жерехов выбрался на дорогу, еще раз взглянул на растянувшийся по мосту отряд, прислушался к песне:
И держал он речь такую,
Отдавал лихой наказ…
— Шагать-то и мы шагали более десяти лет, — заговорил наконец Жерехов раздумчиво. — Ревмя ревели, но шаг отбивали, согласно приказу. А вот этим кто приказывает — спрошу я тебя?.. Им ведь в будущем топать да топать на действительной, пока двенадцать пар каблуков собьешь.
— Да-а… Рановато мы оттопались, — по-стариковски вздохнул девяностолетний Парфен.
Такая постановка дела в охотничьей бригаде особенно нравилась Никифорову.
— Молодец, Головин! Горячо берешься, — похвалил он Егора.
— А мне сейчас без горячего дела скучно жить, Иван Анисимович, — намеком ответил Егор. Он чувствовал, что секретарь парторганизации знает о Насте больше, чем другие, но прямо спросить о ее судьбе не решался. А Никифоров, хотя и понимал состояние парня, до поры до времени помалкивал.
— К боевому строю приучаешь свою команду?
— Иначе нельзя. Двадцать восемь человек набралось, а люди разные: надо всех приучить к порядку, иначе и охотников из них не будет, да и дела тоже.
— Верно! — одобрил Никифоров. — Одна у нас с тобой мысль, Егор Васильевич. Я бы, на мой характер, весь колхоз на военную ногу поставил, раз такая обстановка кругом неспокойная.
— Трудновато, пожалуй, всех подравнять в одну шеренгу, — Егор недоверчиво усмехнулся: — Колхоз-то один, да люди-то в колхозе — один рыжий, другой бесстыжий. А ведь дисциплина не легко к нашему брату прививается. По себе знаю.
— Ну, а твои волчатники — привыкают ведь?
— Не враз. Семерых стригунов пришлось отставить, чтоб под ногами не путались. Правда, с выселок вчера ребята приходили, шесть человек. Тоже интересуются.
— Надо принять. А когда против врага выступите?
— На субботу назначили первый загон. Только не знаю, откуда начать: неплохо бы обложить Канавинскую балку, а еще лучше — туда, к лесничеству податься.
Никифоров и Егор, переговариваясь, дошли до избы Никифорова и у ворот задержались. Иван Анисимович выжидающе смотрел на парня, отлично понимая, что Егор хочет спросить его про Настю.
— Присоветовал бы ты мне, Иван Анисимович… — заговорил наконец Егор, не глядя на своего собеседника.
— Что именно?
— Да вот… насчет загона, — сказал Егор совсем не то, что хотел сказать.
«Ишь чертушка упрямый», — подумал Никифоров, а вслух сказал:
— А ты сходил бы в охотницкую, к Кириллу Ложкину. Они небось знают.
— Сколько Кирюшкины охотники знают — я больше того забыл! — сказал Егор и сердито глянул на Никифорова.
— Ну, смотри, кума, мое дело присоветовать, — многозначительно сказал Никифоров. — Так что я бы на твоем месте все-таки к Ложкину наведался. А там — как знаешь…
Слова Никифорова вызвали у Егора смутную догадку. Однако, неторопливо шагая к дому, Егор никак не мог себя убедить: «Ну да, пойдет Настасья на такую работу — услугать мужикам да кухарить». Однако, поразмыслив за своим скудным холостяцким обедом и вспомнив, что Капитолина Шуракова уже давно хозяйничает дома, Егор заколебался. Потом решился: торопливо закончил еду, туже подтянул ремень, вскинул на плечо карабин, свистнул собаку и пошел на лыжах к лесу. Только не улицей, как ходил обычно, а вдоль берега реки.
В лесу дорогу Егору пересек свежий лисий след, и он, увлекшись преследованием зверя, уклонился далеко в сторону. Настиг, хотя и заморился. Долго сидел на стволе поваленной ветром сосны, курил, рассеянно глядя на лежавшую у его ног убитую лисицу с хищно оскаленной мордой и беспомощно поджатыми лапами. Невесело размышлял. Потом сказал вслух сердито: «А ну ее к бесу!» Бросил окурок, поднял лису и направился к дому.
Но, пройдя с полкилометра, Егор вдруг круто остановился на самом краю таежной балки, как бы не решаясь спуститься вниз по склону, затем решительно повернул лыжи и пошел обратно, все убыстряя ход. Надо было спешить, чтобы добраться до бригады Ложкина засветло.
Когда вдали показалась приземистая, полузанесенная снегом изба охотницкой, Егор сначала замедлил ход, потом совсем остановился. Он несколько раз глубоко передохнул, медленно стянул с головы ушанку, отер рукавом полушубка взмокший лоб и долго стоял, пытливо всматриваясь в слабо высвеченные изнутри окна.
К избе Егор подошел медленно и нерешительно. Снял лыжи, прислонил их около сенного выступа к срубу, прислушался. Из-за двери доносился беспорядочный гомон; разговаривали, перебивая друг друга, сразу несколько человек.
