Владимир Дягилев - Весенний снег
"Еще ничего не ясно. Нужно обследоваться". Точно. Так это и было". Эта простая мысль вернула Никите всегдашнее самообладание. Ему хотелось, чтобы и Вера не расстраивалась раньше времени, потому что он по глазам ее видел, что на душе у нее неспокойно. Однажды Никита перед сном обнял жену и сказал полушутливополусерьезно:
- А что, ежели постараться, может, и второй появится?
Она ничего не ответила, но посмотрела на него отчужденно-строго. И Никита замолк. И уже никогда не заговаривал об этом.
Позже он догадался, чем была вызвана ее реакция.
"Можно подумать, что я на Сереге уже крест поставил.
Действительно, предложил не вовремя".
В очередной понедельник в школу позвонили из больницы. Ехать надо в среду. Прием от двенадцати до шести.
Сооры были спокойными. Взрослые старались не напугать ребенка и приободрить Веру.
- Ничо, девонька, съезди, съезди, - повторяла Марья Денисовна. - И для верности, и для отвлечения,
- О чем вы говорите, бабуля?
- А и не зря, и не зря.
Она прошла на кухню, достала с божнички старый сверток, повязанный крест-накрест цветастым платком.
- - Вота они, сбережения. Купи чо хошь и себе, и Сергуньке.
- Ну, бабуля, разве мне до покупок? Ведь времени не будет,-отказывалась Вера Михайловна.
- А вдруг появится? Вдруг...
Пришлось принять сбережения, спрятать их в надежное место.
Поезд шел рано. Поднялись на рассвете. Ехать нужно было до станции Малютка, а это еще тридцать километров в сторону от Медвежьего.
Сережа проснулся безропотно, послушно оделся и сел за стол, ожидая бабушкиных оладушек. Вера^ Михайловна вновь обратила внимание на его взрослый взгляд и взрослое поведение, как будто все он заранее знал и делал осознанно. С вечера она сказала:
- Ложись пораньше. Завтра спозаранку в город поедем.
Он согласился, улегся, но когда подошла бабушка и нараспев стала объяснять: "Сереженька город повидает, все увидит, все узнает",-он возразил:
- Я в больницу еду. К доктору. Не знаешь, что ли?
Сейчас он наблюдал, как бабушка хлопочет у плиты, и вдруг сделал ей замечание:
- Хоть бы причесалась, что ли.
Бабушка охнула от неожиданности и принялась заправлять волосы под вылинявшую косынку.
Пришли соседи. Как же, событие! Самый младший житель впервые едет в город. А на самом деле всех волновал вопрос: "Да неужто? Да как же так? Да что же с ребенком-то?" Все они хотели еще раз взглянуть своими глазами на мальчика и для себя определить серьезность его положения.
- Стало быть, в дорожку, Серега, - произнес старик Волобуев, подсаживаясь на лавку у печи. - Приглядывай там, потом, значит, расскажешь, Сережа кивнул утвердительно, продолжая жевать оладьи.
- Ешь-то чо? Скусно, поди? - подала свой голос бабка Анисья.
- Попробуй, - Сережа протянул ей оладушек.
- Ой ты, чадушко ненаглядно! Да спасибо те, спасибо.
Вбежала невестка Волобуевых с сыном Володькой.
- Не уехали ишшо? - перевела дыхание. - А то мой с вечера завел: проводить дружка хочет.
С улицы донеслось гудение мотора. Никита разогревал мотоцикл. Это был сигнал к отправлению.
- Ну, Сереженька,-всполошилась Вера Михайловна.-Давай одеваться.
Вес заговорили, засуетились бестолково. Самым спокойным был Сережа, делал то, что велела делать мама, и молчал.
- Ну, с богом,-проговорила Марья Денисовна и перекрестила мальчика.
Сережа ответил недовольно:
- Не крести меня. Я, когда вырасту, пионером буду.
- Так будешь, будешь, - поспешно согласилась Марья Денисовна. - Это я так, по старости.
Утро выдалось легкое, свежее, светлое. Земля, покрытая росой, блестела слюдяным блеском. Над нею полосами поднимался туман. А за дальними лесами вставало солнце. Лесов па востоке не было видно. Только старики знали, что там лес. Небо покрылось багрянцем, и этот багрянец с каждой секундой набирал силу.
Сережа, закутанный в бабушкину пуховую шаль, прижался к матери и смотрел во все глаза на набрякшее восходом небо. За всю дорогу он, пожалуй, и не произнес ни слова.
Поспели как раз к поезду. Едва Никита купил билеты, показался дымок паровоза. Сережа смотрел на него с любопытством, все сильнее прижимаясь к матери.
Когда послышалось пыхтение, он не выдержал:
- Мам, а нас не задавит?
- Нет, Сереженька. Он по рельсам идет,-успокоила Вера Михайловна и прижала сына к коленям.
С Никитой поговорить не пришлось. Они лишь взглянули друг на друга, и Вера Михайловна заметила в глазах мужа то же не свойственное ему новое выражение растерянности и детской беспомощности, что уже заметила там, в больнице.
Поезд стоял всего минуту. Они побежали к своему вагону-Вера Михайловна с сумкой, Никита с сыном на руках.
- Не волнуйтесь! Я не отправлю, покуда не "посажу!-крикнула им старая проводница и выкинула красный флажок, как милиционер на перекрестке вскидывает свою палочку.
Но они не задержали отправления. Сперва Никита протянул проводнице сына, а потом помог подняться Вере. Как только они очутились в тамбуре, вагон качнуло и поезд тронулся.
Вера Михайловна не услышала звука колокола, но увидела дежурного в красной фуражке и даже успел, углядеть, что у него на тужурке загнулся ворот с одной стороны.
До конца платформы за поездом бежал Никита.
А затем он остановился, бессильно опустил свои большие руки. Вера Михайловна поднесла палец к лицу и вздернула нос, что означало: держись, выше голову. Заметил ли он ее жест, она не знала. Но сама была довольна собой: держится.
Замелькали березы станционной рощицы. Сережа спросил:
- А почему деревья побежали?
- Это мы поехали, Сереженька,-сказала Вера Михайловна и, взяв сына за руку, повела в вагон.
Глава четвертая
Всю дорогу Сережа смотрел в окно. Только раза два он попросил попить. Вера Михайловна поглядывала искоса на него и думала: "Боже мой! Какие же мы были дураки! Особенный! Да никакой он не особенный, он больной. Как это могла заметить с первого взгляда Софья Романовна и не увидели мы?" Она снова поглядела на сына и обратила внимание на его глаза, устремленные в окошко, полные удивления и радостного открытия. "Нет, все-таки он особенный. Как смотрит... Как взрослый. И какой серьезный".
Из поезда она вышла в нерешительности. У нее даже мелькнула мысль: "Быть может, не ходить к врачам?.
Так еще ничего не ясно, есть хоть какая-то надежда".
Она покачала головой, осудив себя за малодушие, и ускорила шаг. "Что-то меня ожидает... Что-то, что-то, что-то? Скорее бы. Неясность еще хуже. Это мучительно. .. А вдруг что-нибудь страшное?"
Она вновь придержала шаг.
- Ну мама же,-сказал Сережа.-Что ты то бе"
жишь, то останавливаешься?
- Прости, сынок.
А мысленно сказала другие слова: "Ты еще не знаешь, куда идешь, что тебя ожидает". Он не дал ей задуматься, начал задавать вопросы:
- Л эти люди зачем приехали? А -почему на дороге камень? А здесь много председателей? А потому что на машинах ездят.
В городской поликлинике Вера Михайловна показала направление. Им предложили раздеться и подождать доктора. В коридорчике было много ожидающих, тоже, как видно, приезжих. Они сидели робко и терпеливо, не сводя глаз с дверей врачебного кабинета. Городские были посмелее, совались прямо к врачу, заводили громкие разговоры, останавливали вопросами сестер. Напротив Веры Михайловны сидела бабушка, перетянутая платками, как матрос эпохи гражданской войны пулеметными лентами. Она, казалось, состояла вся из морщинок-руки в морщинах, лицо в морщинах, даже на кончике носа морщины. Она взглянула на Сережу, тотчас переместила морщинки, и они превратились в добрые лучики.
- И ты к дохтуру?
--Угу,-доверительно ответил Сережа.-У меня сердце стукает.
- Стукаит? А вот у меня не стукаит. Дай мне маненько твово стуку.
Сережа кивнул согласно и тут же покосился на мать.
Не видя возражений, он произнес:
- Возьмите. А как?
- А дохтур укажет. Он, ета, знает как.
Сережа наклонился к маминому уху, зашептал:
- Пусть доктор отдаст бабушке мой стук. Ладно?
Вера Михайловна погладила сына по мягким волосам, прижала к себе плотнее.
Приоткрылась дверь. Появилась сестра в белой косынке на такой высокой прическе, что было непонятно, как косынка держится на этакой башне.
- Прозорова с ребенком, проходите.
У Веры Михайловны екнуло сердце. Она тотчас забыла и о сестре, и о ее прическе, повернулась к бабушке, словно желая согласиться на предложенный ею обмен.
Но ничего не сказала, взяла Сережу за руку и пошла.
"Господи",-произнесла .она про себя. Никогда она не верила в бога и никогда не произносила этого слова, но тут подумала: "Господи, ну сделай так, чтобы все хорошо было, чтобы ничего страшного".
Их приняла крупная щскастая женщина. Она добродушно кивнула Вере Михайловне, улыбнулась глазами Сереже.
