Владимир Дягилев - Весенний снег
- А посредине Донская, - не выдержала Вера Михайловна.
- Я на вас не обижаюсь, - произнесла Софья Романовна после паузы.-В вас тоже говорит закон самосохранения. .. Но это д.руго'й закон. Пройдет время, и вы увидите, во что вы превратитесь. Куда денутся ваше обаяние, задор, свежесть...
Но произошло как будто обратное, совсем не то, что предрекала Софья Романовна. Вера Михайловна после рождения ребенка не завяла, не захирела, а расцвела, расправилась, помолодела. Увидев ее, озаренную материнским счастьем, Софья Романовна удивилась, задумалась, а затем произнесла как можно спокойнее: "Ну что же. Это доказывает только одно: из каждого правила есть исключение". Она проговорила это так, как будто спор между ними продолжался. Вере Михайловне показались ее слова жалкими и вся она-под своей напускной свободой и безмятежностью-несчастной. Вера Михайловна и всегда-то хотела людям счастья, а сейчас это желание усилилось, и она от души посоветовала Софье Романовне:
- Будет вам. Заведите себе ребенка... Честное слово, вы ведь и красивая, и здоровая.
Софья Романовна поджала губы и отрезала:
- Родить - обычное бабье дело. А вот попробуйте устоять.
С того дня они не разговаривали о детях и вообще мало говорили. И вот вдруг Софья Романовна появилась в доме Прозоровых, даже принесла Сереже подарок-книжку для раскраски. Вере Михайловне дома она ничего не сказала, а на следующий день в учительской произнесла роковые слова:
- Что ж, Вера Михайловна, к сожалению, я оказываюсь права. Вам предстоят тяжкие испытания. Ваш мальчик, по-моему, не совсем здоров.
- Ну знаете ли!-вмешалась всегда выдержанная завуч.
- Мне так показалось, - невозмутимо повторила Софья Романовна, подхватила свой журнал и ушла из учительской.
- Вот стерва! - выкрикнула молоденькая учительница младших классов.
- Ну-у, - не одобрила завуч, - она ж травмированный человек. У нее личная жизнь не сложилась... Хотя, конечно, конечно...
Вечером, укладывая Сереженьку спать. Вера Михайловна невольно вспомнила слова Софьи Романовны и особенно внимательно пригляделась к сыну. Он лежал спокойно и, как всегда, чуть затаенно, будто прислушивался к чему-то. Он был еще очень маленький и очень худенький, и только глаза были большими и взрослыми.
- Спи, Сереженька.
- Только сон загадаю.
- Ну, загадай, загадай.
Она ощутила, как у нее сжалось сердце и недобрые предчувствия на мгновение сковали ее. Мужу она ничего не сказала, наперед зная, что он превратит ее опасения в шутку, а на замечание Софьи Романовны ответит ругательством. Потом она закрутилась, занялась домашними и школьными делами, и отлегло от сердца, забылось. Однако перед сном она опять вспомнила о словах Софьи Романовны и мысленно ответила ей: "Это вы со злости. Это от одиночества, а может, и от зависти".
Летели дни. Жизнь шла своим чередом, и вроде бы окончательно забылись недобрые карканья Софьи Романовны. Но однажды Вера Л^ихайловна пораньше ушла из школы и застала во дворе Сережу с Володькой. Сын по обыкновению присел, как курочка, а Володька что-то изображал, топая ногами. Она особенно отчетливо заметила, насколько Володька крупнее Сережи: тело, руки, ноги, голова - все у ее сына было маленьким, как будто недоразвитым, бессильным и бледным, как у дистрофика. Вера Михайловна представляла примерно, какими должны быть дети в таком возрасте. Ее сын явно и резко отставал от них в физическом развитии. И только глаза были старше его возраста. Намного старше. И разумом, умственным развитием он был тоже старше своих сверстников.
- Сереженька, ты что, ягоды ел?-спросила Вера Михайловна.- Паслён, наверное.
Она достала платок и принялась оттирать ему губы.
Но губы оставались синими. И тогда вновь ей вспомнились слова Софьи Романовны, к опять сжалось ее сердце. Вера Михайловна будто прозрела. "Никакой он не особенный. Он-больной",-подумала она и ужаснулась своему открытию. Теперь все показалось ей в другом свете: и его вялость, и задумчивость, и то, что он не бегает и не играет, а приседает, как курица, и все к чему-то прислушивается,-все, все приняло другой оттенок, другой смысл.
"Больной. Больной. Боже мой!.."
Вера Михайловна долго не засыпала з этот вечер, наконец сообщила мужу:
- У Сережи губы синие.
- А руки грязные,-по обыкновению шутливо отозвался Никита. - Отмоешь все будет нормально.
- Он болен,-всхлипнула Вера Михайловна.
- Ну что ты придумала? Что придумала?!
- Даже Софья Романовна заметила.
- Дура ваша Софья Романовна. Кукушка бездетная. Вот я ей накаркаю!
Вера Михайловна задрожала плечами, и он замолк.
В таких случаях ему всегда было жаль жену, хотелось взять ее на руки, как ребенка, прикрыть своей широкой грудью от беды, унести подальше от того, что ее волнует. Но куда унесешь? От чего прикроешь?
- Так он же вроде не жалуется, - осторожно начал Никита.- И болел только свинкой.
- Контактов не было, - отозвалась Вера Михайловна. - Он же у нас почти все время один.
- Ну-у, контактов,-протянул Никита. Его всегда сбивали научные доводы своей бывшей учительницы.
Она уловила растерянность в голосе мужа и успокоила:
- Ладно. Еще ничего не ясно.
Утром к ней обратилась Марья Денисовпа, которой рассказал о ее тревогах Никита:
- Ты чо, девонька? Откуль это взяла? Да мало ли чо кто сбрехает. На каждый роток не накинешь платок.
- Худенький он, - сказала Вера Михайловна. Иначе она не могла еще объяснить свои опасения.
- А-а,-отмахнулась Марья Денисовна.-Худенький! Да вон у нас петушишка худенький, да шустрый.
А насчет болестей так Никите говорю, это ишшо ппчо не означат. Ныне все болести уколами гонят.
- Ладно, бабушка,-повторила свои слова Вера Михайловна. - Еще ничего не ясно.
В школе заметили ее бледность, беспокойство и грустный блеск в глазах. Даже директор спросил:
- Что с вами? Дома все в порядке? Ничего не скрываете?
Что она могла ответить? Сослаться на слова Софьи Романовны? Сказать об ужасном открытии? Все это выглядело бы несерьезно и бездоказательно. А других фактов у нее пока что не было.
Несколько дней и ночей Вера Михайловна проверяла себя: внимательно следила за,сыном, подолгу стояла у его кроватки, поднималась ночью и подходила к нему, прислушиваясь и приглядываясь. Один раз ей показалось, что она слышит его сердце, так оно сильно колотится. Но в тот же Миг она почувствовала усиленное биение своего сердца и подумала, что может ошибиться, что это тоже не показатель.
Но опасения ее на этот раз не проходили. Предчувствия были сильнее разума. Взрослость, отрешенность, прислушивание к себе, серьезные вопросы сына, которыми они так восхищались, - все теперь говорило Вере Михайловне о нездоровье ребенка, а не о его необычности.
Дождавшись солнечного, безветренного утра, она попросила Никиту:
- Давай-ка свозим Сереженьку в больницу. Там новый доктор прибыл. А может, на дом к Дарье Гавриловне.
- Ну давай,-согласился Никита, готовый для ее спокойствия сделать все, что она пожелает.
Мотоцикл шел мягко, плавно покачиваясь на неровностях дороги. Пыли не было. Обильная ночная роса смочила землю, и она темнела, влажно парясь на утреннем солнце. С полей несло свежей соломой и свежими парами. Лесок уже пожелтел и поредел, но все равно оживлял однообразный пейзаж. А озеро зеркально блестело и отражало единственное облачко на небе.
- Смотри, тучка на Африку похожа,-сказала Вера Михайловна сыну. Помнишь, я тебе карту показывала?
Сережа задрал голову, долго смотрел на тучку, потом возразил:
- И нет. На сердце. То, что рисуют со стрелкой.
Вера Михайловна поразилась памятливости сына, но ничего не сказала, только обняла его покрепче. Она старалась не выказывать то, что происходило в ней последнее время, а именно, что она заподозрила болезнь сына и была почти уверена в ней. Она еще не знала, какая это болезнь, но в том, что болезнь существует, не сомневалась. Конечно, ей было тяжело пережить это страшное открытие одной, но в то же время и легче, потому что страдания мужа, бабушки и родных не уменьшили бы ее терзаний, а, напротив, увеличили бы их.
"Буду терпеть до последней возможности, - внушала она себе. - А они пусть пока ничего не ведают, пусть живут спокойно".
Это решение отнимало у нее много душевных сил, но она была довольна, что ни муж, ни бабушка, ни кто другой еще ни о чем не догадываются и вроде успокоились после первой тревоги, поднятой ею.
Сейчас она косилась на загорелую шею мужа, на его крепкую спину, крутой затылок, на его спокойную посадку, такую слитную с машиной, такую надежную, и была снова почти по-девичьи влюблена в этого простого, здорового, терпеливого и добродушного человека.
"Все-таки он у меня хороший. Все-таки он у меня славный".
Она ощутила под рукой биение другого дорогого сердечка - оно показалось ей усиленным. Она тотчас объяснила себе это необычной поездкой и почувствовала радость оттого, что они - сынишка и муж - существуют, что они рядом. Но тут же она мысленно сравнила могучую, богатырскую фигуру мужа и хилое, костлявое тельце сынишки, и снова боль и ужас недавнего открытия сжали ее сердце.
