Глеб Пакулов - Глубинка
— Заприглашал! — замахал руками Женька. — А сам чужие снегоступы захапал!
— Сергей ждет. Тозовку дашь?
— Бе-ри! — отчаянно отмахнулся Женька. — Все раздаю, даром! — Он порылся в рюкзаке, достал пачку патронов. — Лови, шмаляй на утеху.
Гошка поймал пачку, спрятал в карман. Ремень тозовки перекинул на шею, снегоступы взял под мышку и вышел. Стоя наверху, заметил, что обе руки у статуи отвалились и подтаявшей горкой лежат у ног. Он отвернулся.
— Солнышко-то как разыгралось! — подходя с миской в вытянутых руках, заметила Вера. — Глядишь, и лето скоро высидим.
Он отступил с дороги. Повариха встала на ступеньку, поскользнулась и на спине с визгом въехала в палатку.
— Ты чего? — опешил Женька.
— Склизко! — поднимаясь на ноги, ответила напуганная Вера. — Лестница ваша стаяла. — Она отстранила руку с миской, отряхнула подол от оплесков.
— Не ушиблась?
— Не-е. — Вера переступила сапогами, подошвы которых загнулись арбузными корками. — Прямо как по желобу влетела, чуть сердце не выскочило.
Женька показал глазами на ее огромные стоптанные сапоги:
— Где такую рванину откопала?
— Кирзушки-то? — Повариха приподняла ногу. — В них самый раз. В резиновых ревматизмы развиваются. — Она подошла к Харлампию. — Вот бульону вам из свеженинки сготовила. Женя вчера куропатку принес, из нее.
— Да? — Харлампий приподнялся, потянул носом. — Наваристый, ничего не скажешь.
— Пока горячий — полезнее. — Вера поставила миску на край стола. — Сейчас и чайку сбегаю принесу.
— Спасибо тебе, — Харлампий, таясь от Женьки, придержал ее руку в своей. — Хлопотунья ты, молодец, благодарствую.
— Ой да чо, кака така хлопотунья. Я и себе в радость.
Радостная, с растерянной улыбкой, она прошла к выходу, гибко вывернулась из палатки. Харлампий осторожно поставил миску на колени, зачерпнул ложкой.
— Что, небось головы с похмелья разламываются? — с укоризной спросил он, старательно прожевывая хлеб.
— Клепки подогнаны прочно, Харлампий Адамыч, да и выпили в меру, — ножиком нащипывая лучину, отозвался Женька. — В полгода бутылку — слону дробина.
— Нашли время веселиться! — начальник хмыкнул. — Тут впору волком выть…
— А кого нам бояться! — Женька сердито дунул в печь и попятился, отмахиваясь от пыхнувшей оттуда золы.
— Вот выздоровею, я за тебя возьмусь, — пригрозил Харлампий. — Гошку копируешь, подражаешь во всем, а темные пятна в его биографии не учитываешь. Так жить безоглядно нельзя! — Он взмахнул ложкой. — Ты без пяти минут инженер! Подчиненными единицами руководить придется, а кого в себе воспитываешь?.. Смотри, дошутишь. Напишу в институт соответствующую характеристику.
Что-то сильно толкнулось в палатку, и брезент входа отдернулся в сторону. Цепляясь стволом тозовки за полог, вошел Гошка.
— Давай очки, — потребовал он. — Глаза не терпят.
Женька покорно вынул из кармана очки, стал протирать стекла. Харлампий слил остатки бульона в ложку, спросил:
— Уверен, что найдешь канавы?
Гошка кивнул, взял у Женьки очки, попросил:
— Ступени новые нарежь, а то шею свернуть можно.
В палатку снова вкатилась Вера и, прижимая чайник к груди, заплакала.
— Что там? — крикнул Харлампий. — Опять что?
— Обзывают всяко! — в голос начала Вера. — Продукты берут без спроса-а!
— Вот оно-о, началось, — упавшим голосом протянул Харлампий. — Гошенька, глянь сходи. Если пойдут — препятствуй! Но аккуратней, чего доброго — прибьют.
Гошка поднял с земли повариху, выскочил вон. У кухни, глядя на итээровскую палатку, гурьбой стояли канавщики. Он надел очки, подошел к ним:
— Не дело задумали, братва.
— Дело! — Васька потряс банкой тушенки. — Вона снова тучи заходят, где ж он прилетит к обеду, вертолет ваш? А это, — он подбросил на ладони банку, — харч на дорогу. Имеем право взять, имеем.
В руках у рабочих по одной, по две банки.
— Но не таким же образом, — Гошка пнул сапогом пустой ящик. — Это же разбой.
— Ты вот что, — шаря глазами по лицу Гошки, задохнулся от злости Хохлов. — Ты нами не командуй, ты поварихе скомандуй продукты выдать по-хорошему, чтоб разбоя не выходило!
— Побольше сухарей, братишечки! — завопил Васька Чифирист. — Рвем из этой слепени! — Он ткнул пальцем в перебинтованного: — Все такими станем. Айда на кухню, хватай что попадет!
Рабочие не шевельнулись. Они стояли потупясь, невольно пряча за спины банки консервов. Васька влетел было в кухню, но, увидев, что он один, выскочил назад.
— За что мы тут слепнем? — снова насел он на Гошку. — Кто ответит, какой опыт над нами проводят? Ты?
— Не ори! — тоже закричал Гошка. — То-то, я гляжу, ты ослеп, а все шибко видишь. Заказали всем очки темные, привезут.
— «Привезу-ут», — передразнил Хохлов. — Видали гуся? А ты сейчас помоги человеку! — Он сорвал с Гошки очки, надвинул ослепшему поверх бинтов.
Гошка сощурился.
— Не дурите, мужики, — миролюбиво попросил он. — Вертолет каждую минуту…
— Кончай заправлять! — не дав договорить, плечом в грудь толкнул его Васька. — Теперь нас не сдерживай. Иди, пущай Верка выдает сухарей и комбижиру.
— Да вы что, вы же на смерть дурацкую идете.
Хохлов злорадно наблюдал за Гошкой, готовый тут же подсобить Ваське, если начнется драка. Но Гошка на толчки Васьки не отвечал, продолжая доказывать, что затея их безрассудная. Видя, как рабочие начинают склоняться на его сторону, Хохлов широкой грудью напер на Гошку, предупредил:
— Советую прекратить базар. Что ты пугаешь пужаных? Спустимся с гольца вниз, там пойдем речкой до Лены, а там сядем на пароход. Помаячим с берега — подберет.
— Подберут нас, понял? — плаксиво подхватил Васька. — Устроимся в другом месте.
Гошка оглянулся. У итээровской палатки, опершись на черенок лопаты, стоял Женька и внимательно, весь напряженный, смотрел на него.
— Ладно, Хохлов, твоя взяла, — повернувшись к бригадиру, вроде бы сдался Гошка. — Только объясни ребятам, шустряк, за сколько дней доведешь их до Лены.
— Гляди-ка, — оторопел Васька. — Оскорбляет.
Хохлов повел белесыми глазами, ответил Гошке:
— За день доведу. Летели сюда — приглядывался. Сорок километров, не больше.
Гошка утер повлажневший лоб, тяжело выдохнул воздух.
— Ну, дура-ак, — сочувственно протянул он. — Через горы идти надо, а там снег на перевалах почище, чем здесь. И речкой не пройдешь, там они повздувались, быка свернут, а если где наледи, так это ловушки. Соображать надо.
Васька, открыв рот, изумленно смотрел то на Гошку, то на Хохлова.
— И ты ему не врежешь, бугор? — он подтолкнул бригадира. — Дурака спустишь?
Хохлов надвинул ему шапку на глаза, уставился в далекую отсюда долину, задернутую густым сизым маревом.
— А что тут соображать? — он приузил глаза. — Мы посоображали уже и решили, верно, ребята?
— Дойдем, — неуверенно прошумели рабочие. — Хаживали.
— Сорок-то километров осилим.
— Не сорок, хлопцы. — Гошка повернулся к женской палатке, громко позвал: — Тамара!
Она тут выбралась наверх, придерживая у горла отвороты голубой куртки.
— Принеси на минуту планшет, — попросил Гошка и повернулся к Хохлову. — Тайгу на горло не возьмешь, пережует и выплюнет.
Подошла Тамара, протянула планшет.
— Ну, кто с топографией знаком? — Гошка оглядел рабочих. — Нате, прикиньте, сколько верст вам ломать до Лены. В сантиметре — десять километров, мозгуйте.
Нахмурясь, Хохлов взял карту. Канавщики с интересом обступили его. Гошка сунул руки в карманы, подмигнул Тамаре, мол, пусть подсчитывают, авось образумятся. Она поняла его, одобрительно прикрыла глаза.
— Наврано все. — Хохлов сложил карту, вернул Гошке. — Летели всего час, а тут… Мало ли чего можно на бумаге напороть.
— Кругом обман, ну ты скажи! — Васька облизал вспухшие губы. — Даже в картах!
— Смотря в каких, — вставил Николай.
Гошка насмешливо оглядел Чифириста.
— Нет, Вася, не обман. — Он поправил ремень тозовки. — Ближний путь — сто пятьдесят, а не сорок. Столько и бывалый таежник в эту пору не осилит, да и рисковать не станет. Так что прошу вас, бросьте валять дурака.
— Чего-то уж больно много, если не врет, — шаря в затылке, засомневался Васька. — Сто пятьдесят?.. Ого! Это сколько же кружек чифиру выжрать надо, чтоб дотопать?
Он ошалело заводил глазами. Рабочие заулыбались.
— Ну-у, влипли бы! — с отчаяньем проговорил перебинтованный и сплюнул себе на сапог.
Гошка отдал планшет Тамаре. Рабочие дружески смотрели ей вслед, будто она уносила от них навязанную им беду. Стояли не шевелясь, отбросив на снег короткие синие тени. Солнечные лучи гвоздили сугробы, от них, изноздренных, поднимались курчавые дымки испарений, и дальние гольцы за ними сизо дрожали.
